Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - Паоло Нори

Гумилёв не революционер и не большевик.

Узнав 17 июля 1918 года об убийстве царской семьи в Екатеринбурге, он говорит: «Никогда им этого не прощу». Он лично знал Александру Фёдоровну и княжон, посвящал им стихи.

Он признается Ахматовой, что хотел бы уехать за границу, но не может бросить семью (в апреле 1919 года у него родилась дочь Елена).

Вместо этого он едет в Москву, а затем в Севастополь, где случайно встречает сестру Анны Ию, которая живет там с матерью.

Ахматова уже много лет ничего не слышала о своей семье, думала, что никого не осталось.

От них Гумилёв узнает, что Андрей, брат Анны, уехал с женой в Афины, а после смерти сына от лихорадки они решили покончить жизнь самоубийством, вколов себе морфий. Андрей после этого укола скончался, а его жена, Мария Александровна, выжила. А вскоре узнала, что беременна. У нее родился сын, которого она назвала Андреем.

Мать Анны, Инна Эразмовна, отправляет письмо в основанное Максимом Горьким издательство «Всемирная литература», где Анна работает переводчицей, из которого Ахматовой становится известно, что мать с Ией живы, а Андрей умер.

Только представьте себе, что вы получаете такое письмо.

Следующая встреча Ахматовой и Гумилёва происходит на Сергиевской улице, где она живет одна.

Она ждет только Гумилёва, а он приводит с собой напарника по заговору[58] Георгия Иванова, писателя и поэта, который в скором времени эмигрирует. Ахматовой он никогда не нравился.

Встреча проходит натянуто, толком поговорить бывшим супругам не удается, они злятся друг на друга.

Анна выходит проводить гостей и, спускаясь по темным ступенькам, говорит: «По такой лестнице только на казнь ходить…» Как отмечает Ольга Черненькова, эти слова оказались пророческими.

Через несколько дней Гумилев познакомился с Ниной Берберовой и, как сказали бы у нас в Эмилии, не прочь был ее закадрить.

Их представили друг другу 28 июля, он хотел подарить ей книги – Соллогуба, Анненского, Кузмина и свои. Она отказывается принять такой подарок, и тогда он в сердцах швыряет книги в Неву, могучую реку, пересекающую Петроград.

3 августа они снова встречаются, долго гуляют по городу, расставаясь, он говорит ей на прощание: «Пойду теперь писать стихи про вас». Хочет ее закадрить, однозначно.

В десять вечера в гости к Гумилёву заходит Владислав Ходасевич, будущий муж Нины Берберовой и автор прекрасной книги «Некрополь».

Они ровесники, и Гумилёв говорит ему: «Вот мы однолетки с вами, а поглядите: я, право, на десять лет моложе. Это все потому, что я люблю молодежь. Я со своими студистками в жмурки играю и сегодня играл. И потому непременно проживу до девяноста лет, а вы через пять лет скиснете».

Он много шутил, был в отличном настроении.

14.11. В аэропорту

Наконец мы прибыли в миланский аэропорт «Мальпенса» и подошли к стойке регистрации Турецких авиалиний. Синьора за стойкой – не знаю, как ее правильно назвать, я бы сказал стюардесса, но стюардессы – это те, кто в самолетах, а эта была одета как стюардесса, но стояла за стойкой регистрации Турецких авиалиний, – и вот эта синьора, узнав, что я лечу в Россию, первым делом спросила:

– Вы сдавали тест?

– Конечно сдавал, – ответил я.

– Можете показать?

Я достал распечатку результата и протянул ей, она посмотрела и сказала:

– Это экспресс-тест на антиген. А нужен ПЦР.

«Ну вот, – подумал я, – я так и знал». И посмотрел на Клаудио, как бы говоря: «Придется остаться дома».

И в этот момент «стюардесса», или кто она там, сказала:

– Ваш рейс задерживается, так что можете спуститься на минус первый этаж, там есть центр тестирования на ковид, результаты выдают через час. Думаю, вы успеете.

Мы хватаем чемоданы и со всех ног мчимся через аэропорт «Мальпенса». Нужно успеть сдать мазок.

Мы как на иголках.

14.12. Целовать руку

Гумилёва доставляют в здание Петроградской ЧК на Гороховой. ЧК – это аббревиатура Чрезвычайной комиссии, полное название – Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Он пишет жене, успокаивает ее и просит передать ему Евангелие и «Илиаду».

Затем его переводят в тюрьму на Шпалерной. Там он встречается в коридоре с Николаем Пуниным, которому суждено стать третьим мужем Анны Ахматовой. Пунин был арестован по подозрению в участии в боевой организации, но вскоре освобожден. Позднее Пунин вспоминал эту встречу и «Илиаду» в руках у Гумилёва. Это последнее воспоминание о Гумилёве. Пунин – последний из знакомых поэта, кто видел его живым. Никакого суда не было. Действовало военное положение.

Допросы длились три недели, Гумилёв ничего не рассказывал, не называл имен. 26 августа 1921 года его расстреляли.

7 августа умер Александр Блок.

10 августа, в день похорон, за его гробом шел весь литературный Петроград.

Тогда же Ахматова узнала об аресте Гумилёва.

Ей сказали, что за него хлопочут. Сказали, что Горький обратился напрямую к Ленину и попросил о помиловании Гумилёва, на что Ленин ответил: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас».

14.13. И что теперь?

Мы бегом летим вниз – я со своим чемоданом, Клаудио со своим. Девушкам в центре тестирования я торопливо объясняю, в чем дело, торопливо заполняю анкету, торопливо оплачиваю срочный тест, торопливо повторяю свой номер телефона, потому что никто не понимает, что я написал в анкете, у меня берут мазок, и мне остается только ждать.

Идем к бару, что-то заказываем, и, пока ждем, я звоню Луке, своему турагенту, рассказываю ему, что произошло в аэропорту и как мы этому обрадовались. Зато ничего хорошего не могу сказать о той лаборатории в Болонье, которая обещала прислать мне результат теста к девяти утра. Сейчас уже полдень, а новостей от них никаких. Минут пять мы непринужденно болтаем, прощаемся, и я снова сижу и жду результата. Мелькает мысль, что я жду его уже двадцать четыре часа.

На душе неспокойно.

Не успел я погрузиться в свои мысли, как на почту приходит результат мазка. Негативный. Еще и получаса не прошло. Мы мчимся забрать распечатку и бежим наверх с чемоданами, подбегаем к стойке регистрации, и я говорю «стюардессе», или кто она там:

– Спросите у меня, сделал ли я ПЦР-тест?

– Вы сделали ПЦР-тест? – спрашивает она.

– Конечно сделал, – отвечаю я и протягиваю ей распечатку, а она мне – посадочный талон.

Мы направляемся на посадку, а когда подходим, застаем там очереди, причем немаленькие. У двух проходов посвободнее, к остальным толпится народ.

Направляюсь