Потерянное письмо - Мими Мэтьюз

может быть Харкер, Себастьян. Он уже был весьма раздражен тем, что я так скоро захотела вернуться в Першинг. А теперь сказать ему, что я должна остаться с тобой в твоем городском доме…

Она поморщилась.

— Он прочитает мне лекцию, я уверена в этом.

Себастьян оцепенело смотрел в окно кареты, но тут он повернул голову, чтобы посмотреть на свою младшую сестру. Несмотря на всю свою глупость, Джулия была более чем счастлива сопровождать его в этом импульсивном путешествии, немедленно отправив записку лорду Харкеру, в которой сообщала, что он не должен приезжать в Хартфордшир, а оставаться в Лондоне, и она встретится с ним там.

Он привык думать о ней как о маленькой неприятности. Он уже учился в Итоне, когда она родилась. Затем последовал университет и обязанности его полка. Он редко бывал дома и, как следствие, так и не узнал ее по-настоящему. Да он и не особенно этого хотел. Краткие моменты, проведенные в ее обществе во время школьных каникул или во время отпуска, были крайне неприятными, наполненными пронзительной болтовней и юношеской чепухой. Его отец и старший брат избаловали Джулию, хваля и балуя ее за те самые качества — которые Себастьян считал самыми глупыми.

До сих пор ему не приходило в голову, что она, должно быть, чувствовала, потеряв их обоих одним махом. А потом ее единственный оставшийся брат вернулся из Индии поврежденным почти до неузнаваемости. И все же она продолжала навещать его в Першинге, навязывая ему свою компанию, несмотря на его ворчливые угрозы и случайные книги или безделушки, брошенные в ее сторону.

И, пожалуй, самым трогательным проявлением сестринского уважения, которому он когда-либо подвергался, было то, что она нашла для него Сильвию Стаффорд и невольно раскрыла недоразумение трехлетней давности, которое могло в буквальном смысле изменить ход всей его жизни.

— Я поговорю с Харкером, — сказал он ей.

Джулия просияла.

— Ты сделаешь это? Должна сказать, я думаю, что это мудро. Ты же знаешь, что семья наша маленькая. И мы должны привлечь всех ее членов к этому делу.

Себастьян снова стал смотреть в окно на проплывающую мимо сельскую местность. Он бы предпочел справиться со всем самостоятельно. Что бы ни произошло дальше, это касалось только его и Сильвии. Никто другой не должен иметь к этому никакого отношения.

Но в этом-то и заключалась суть дела. Если он хочет, чтобы его план сработал, ему понадобится поддержка его друзей и семьи, которых в настоящее время было не так уж и много.

— Тетя Араминта и тетя Софи все еще будут в городе, — сказала Джулия, словно прочитав его мысли. — И старшая сестра Харкера, Мария. И лорд и леди Уайлдинг. Могу вспомнить еще много кого.

Она разгладила дорожный плед на своих юбках с воланами.

— Я составлю список, и тогда мы сможем разослать наши визитки. Все они захотят встретиться с тобой, Себастьян. Теперь ты Рэдклифф.

— Так и есть, — сказал он.

Они прибыли ранним вечером, встреченные немногочисленным персоналом, который изо всех сил старался скрыть свое смятение от неожиданного появления нового графа Рэдклиффа. Себастьян не был в Лондоне уже три года. В последний раз, когда он посещал особняк, его отец был графом, а брат — наследником. Он почувствовал укол печали, увидев его сейчас во всем его величии. Но времени на меланхолию не было. Он удалился в покои графа, чтобы умыться и переодеться, оставив Джулию хозяйничать.

Джеффри Рэндалл, виконт Харкер, прибыл два часа спустя, чтобы поужинать со своей женой. Себастьян не присоединился к ним за ужином, но после того, как они закончили трапезу, он встретился с Харкером в библиотеке за бокалом портвейна.

Он не был посвящен в брачные переговоры между его отцом и лордом Харкером; однако он сильно подозревал, что покойный граф думал выдать свою единственную дочь замуж за джентльмена серьезного и трезвого характера, способного в какой-то мере обуздать ее приподнятое настроение. На нетренированный взгляд, Харкер, казалось бы, соответствовал всем требованиям. Ему было за тридцать, он был на пятнадцать лет старше Джулии и был весьма уважаемым членом парламента. Но Себастьян уже более десяти лет оценивал характер людей, находившихся под его командованием, и, хотя он не был равнодушен к достоинствам своего шурина, он ясно видел, что Харкер был последним человеком на земле, который проявлял сдержанность по отношению к Джулии.

Он любил ее, бедный дурачок, и, как следствие, потакал ей совершенно постыдно. Неудивительно, что она могла свободно бродить по городу, навещая гувернанток в Чипсайде и сочиняя истории о старших братьях-самоубийцах.

Себастьян не знал, отвечает ли его сестра взаимностью на чувства своего мужа. В детстве ей нравилось золотое великолепие Томаса Ротерхэма. В то время как Харкер был человеком, в лучшем случае, средней внешности, с вечно грустным, поникшим выражением лица, которое наводило на мысль о довольно печальной собаке-ищейке.

— Думаю, мне придется остаться здесь, — сказал он, хмуро глядя в свой бокал с портвейном. — Если Джулия не вернется домой… То есть… Не могу же я приказать ей вернуться со мной, не так ли?”

— Она нужна мне, Харкер, — сказал Себастьян. — Без ее присутствия…

— Совершенно верно. Совершенно верно. Прекрасно понимаю. — Харкер поднял голову. — Но ты не должен кричать на нее, Рэдклифф.

Себастьян был знаком с этой конкретной лекцией. Он уже несколько раз выслушивал ее.

— У меня вспыльчивый характер, — признал он. — Он стал несколько хуже с тех пор, как я вернулся из Индии. Но я бы не причинил вреда ни своей сестре, ни какой-либо другой женщине.

Эта уверенность, казалось, удовлетворила Харкера.

— Самое лучшее решение для этого — женитьба, Рэдклифф. Успокаивает духов. Дом. Очаг. Все в таком роде. Я рад слышать… — Он сделал паузу, снова нахмурившись. — Но я не буду торопиться. Ситуация, которую вы предлагаете, является… сложной.

— Я так понимаю, вы помните скандал.

— Естественно. Это было постыдное положение дел. Стаффорда обвиняли во всем постфактум. Я мало что знаю о его дочери лично, но не могу сказать, что удивлен, что она попала в черный список. Люди были злы на Стаффорда.

Харкер пожал плечами и сделал глоток портвейна.

— Когда он умер, его дочь стала удобным козлом отпущения.

Себастьян сжимал и разжимал одну руку, сосредоточивая медленно нарастающую ярость на маленьком, безобидном действии, когда то, что ему действительно хотелось сделать, это пробить кулаком обшитую деревянными панелями стену. Она была совсем одна. И если бы он только знал, он мог бы помочь ей.

— У нее были друзья, — сказал он. —