Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

type="note">[279]. В 1910 году США уже шли по пути к телефонному обществу: доля телеграмм в обмене новостями между частными лицами начала падать. В Европе влияние телефона на культуру и общество проявилось лишь после Первой мировой войны. Телефонная технология развивалась чрезвычайно медленно и не сразу стала по-настоящему эффективным инструментом образования сетей. Национальные сети существовали уже в конце 1920‑х, но понадобилось еще несколько десятилетий (скорее по политическим, чем по техническим причинам), прежде чем звонить из страны в страну стало удобно. Само по себе появление открытой для частных абонентов телефонной связи в том или ином государстве (например, в 1882 году в Индии, в 1899‑м в Эфиопии или в 1908‑м в Турции) мало что говорит о реальном значении этого технического средства[280]. Для некоторых целей, ради которых телефон и задумывался, он оказался неподходящим. Так, прокладка проводной полевой связи в 1914 году не успевала за темпами продвижения германской армии на Западном фронте, а немногих имевшихся в распоряжении раций не хватало. Таким образом, технология связи не могла обеспечить быструю и безупречную координацию войсковых частей, необходимую для реализации плана Шлиффена[281].

Телеграф вроде бы не произвел такого переворота в частной жизни людей, как позднее телефон и интернет, но для бизнеса, военных и политиков его значение не следует недооценивать. Уже президент Авраам Линкольн во время войны Севера и Юга управлял своими войсками с помощью телеграмм (позднее их назвали «T-mails»)[282]. Еще до наступления XIX века, то есть до появления телеграфа, мир вполне можно было представить себе связанным в единую сеть. Первый практический шаг – передача оптических сигналов, реализованная Мухаммедом Али в 1823 году между Александрией и Каиром, а российскими властями – в 1830‑х годах между Петербургом и Варшавой[283]. Электрический телеграф был испытан в 1837‑м, а в 1844 году для использования приняли азбуку Морзе. В третьей четверти XIX века по всему миру проложили подводные кабели. После того как Индия (1870), Китай (1871), Япония (1871), Австралия (1871), страны Карибского бассейна (1872), все крупные государства Южной Америки (до 1875), Южная и Восточная Африка (1879) и Западная Африка (1886) стали доступны по кабельной связи, в течение короткого времени был достигнут беспримерный уровень концентрации коммерческой информации – пусть в масштабе всей планеты сеть и была замкнута лишь в 1902 году, с открытием тихоокеанского кабеля[284]. Публичные новости экономики со всего мира, например данные бирж и котировки цен, скорость передачи которых можно измерить по разнице между их появлением и напечатанием на другом конце «провода», во второй половине 1880‑х годов приходили в Лондон через два-три дня. Частные сообщения по кабелю доходили до адресата обычно в течение одного дня. В 1798 году новость о вторжении Бонапарта в Египет добиралась до Лондона 62 дня – примерно столько же она шла бы и в 1500‑м[285]. В 1815 году понадобилось два дня, чтобы лондонский кабинет узнал о поражении Наполеона при Ватерлоо; причем Натан Майер Ротшильд получил сообщение через своих частных курьеров уже спустя 24 часа. 8 января 1815 года в битве при Новом Орлеане погибли тысячи английских и американских солдат – и все потому, что их командиры не знали о мире в Генте, заключенном еще 24 декабря. Непосредственно накануне появления телеграфного сообщения письма из Нью-Йорка в Лондон шли 14 дней, из Кейптауна – 30, из Калькутты – 35, из Шанхая – 56, из Сиднея – 60. 15 апреля 1865 года, то есть за год до открытия трансатлантического кабеля, в Вашингтоне убили Линкольна – в Лондоне узнали об этом спустя 13 дней; а об удавшемся в Петербурге покушении на царя Александра II 1 (13) марта 1881 года информация в тот же Лондон дошла за 12 часов[286].

Быстрота взаимодействия между рынками стала расти, а цены – выравниваться. Поскольку заказы теперь можно было размещать краткосрочно, во многих отраслях отпала необходимость содержать крупные запасы на складах; это играло прежде всего на руку мелким фирмам. Впрочем, телеграф облегчил развитие и крупного бизнеса. Теперь можно было выстраивать обширные экономические конгломерации с филиалами в разных местах, а коммуникативные функции, которые прежде делегировались агентам, теперь брал на себя сам концерн. Со временем отпала необходимость в посредниках и брокерах. Не обошлось и без политических последствий. Телеграф повысил градус давления не только на дипломатов на внешнеполитической службе, но и на принимающие решения инстанции в столицах – например, на правительственные кабинеты. Повысилась быстрота реакции во время международных кризисов, и большие конференции – впрочем, не только по этой причине – стали короче. Бывало, что закодированные сообщения дешифровали неправильно или неточно. Главные штабы военных и посольства рано обзавелись телеграфистами, которые работали со сложными кодировками – лакомым объектом шпионов. Опасения, что сообщения прочтут посторонние лица или шифр взломают, имели под собой основания[287]. Связь стала объектом новых угроз, и появились новые, не всегда легко осуществимые возможности для цензуры.

Иерархия и скрытая война в телеграфии

Тот факт, что новое средство связи было британским (как позднее телефон – американским), не могло не отразиться на его применении в военной и политической сфере. К 1890 году две трети телеграфных линий находились в британской собственности, преимущественно они принадлежали Eastern Telegraph Company и другим компаниям, получившим концессию от государства. Американские кабели занимали второе место. Германия владела всего двумя процентами всех телеграфных линий. На 156 тысяч километров кабеля, принадлежавшего британским частным фирмам, приходилось лишь 7800 километров кабеля, которым распоряжалось государство, в основном в Индии. В мировом масштабе правительства непосредственно контролировали не более одной десятой всех линий[288]. Опасения, что Великобритания может использовать кабельную монополию, чтобы перекрыть или тайно добыть какую-либо информацию, не подтвердились. Более того, Великобритания не всегда успешно защищала свою монополию. В Северной Атлантике накануне Первой мировой войны все больший объем кабелей переходил в руки американцев.

Вскоре стало ясно, что необходимо урегулировать порядок доступа к сети. В Крымскую войну, когда это средство связи применялось впервые, британские и французские командиры тонули в хаосе противоречивых телеграмм, которыми их забрасывали гражданские политики[289]. В этом отношении воздействие телеграфа не было уравнивающим, а скорее создавало новые иерархии. Лишь главы учреждений могли себе позволить доступ к телеграфной связи, и, само собой, представительства за границей получали теперь прямые распоряжения из центра – в результате эпоха великих автономных дипломатов стала уходить в прошлое[290]. Но порой автономия бывала и нежеланной, например если кто-то отключался от кабельной сети или