Убить перевертыша - Владимир Рыбин

Инспектор знал о Фидлере все, даже то, что сам старик забыл или старался не помнить: личный номер 4435, беспощаден до кровожадности. От трусости. Он всегда смертельно боялся за свою жизнь и потому много убивал. Врагов за то, что они враги, друзей за то, что могли стать врагами…

А интересно все же, что за документы в том архиве? Может, пустые бумаги, и вся суета вокруг них — блеф, раздуваемый с непонятной пока целью? Известно же, в мире разведок ничего определенного не существует, а есть только игры, отражения отражений реального. Может, не о чем и беспокоиться?.. Вот если бы речь шла о чьих-то других архивах… Но немцы с их убийственным педантизмом! Эти если что делают, то всерьез. Значит, каким бы ни был архив, его надо найти. Слишком дорого обошелся развал Советского Союза, чтобы рисковать…

Вопрос этот, возникающий вновь и вновь, они анализировали вчера. Пять человек, собравшихся в рабочем доме на берегу, чьи имена никому не ведомы, а дела широко известны. Анонимные дела, творимые то ли кем-то подставленным, ничего об этом не подозревающим, то ли самой судьбой. Вчера тоже заговорили о возможности или невозможности скрыть от людей, от самой истории причинную связь масштабных деяний. И пришли к выводу: если не скрыть, то запутать можно все. И приводились примеры вроде бы общеизвестного и все же скрытого от общественности: подлинные причины двух мировых войн, секретные пружины германского нацизма, тайные цели междоусобных побоищ в послереволюционной России и, конечно, русский 1937 год.

Скрыть можно все. Надо лишь не забывать подправлять общественное мнение и вовремя срезать опасные точки роста…

Наконец-то Инспектор понял, откуда у него эти раздумья: он не знал, как поступить с теми, кто интересуется германским архивом. Убрать? Но убрали одного, еще в Москве, а поиски архива только затруднились. Ну, а когда он будет найден? Может, придумать какой-нибудь ход и вычислить всех потенциально опасных, кому не терпится докопаться до подлинных истин?..

Еле уловимое движение в доме-замке заставило Инспектора отвлечься от своих раздумий. Он оглянулся и увидел в дверях секретаря.

— Получен отчет Генца Фидлера. Можно прослушать.

Инспектор облегченно вздохнул и посмотрел на небо. Синь была такая, что резало глаза. Но где-то там, в этой сини, плыл спутник, только что перебросивший сюда, на остров, так нужную сейчас информацию.

Через минуту он сидел в своем кабинете и слушал торопливый незнакомый голос, сбивчиво вещавший о каких-то заумных теориях. Инспектор, сначала раздражавшийся, вдруг поймал себя на том, что ему интересно слушать, и потому, когда голос умолк, он не сразу опомнился от колдовства этих недосказанных, но явно неординарных откровений.

А потом послышался голос Майка, ответственного за эту операцию.

— Курьер сошел с поезда в Штутгарте.

— Это все? Но он ничего не назвал, ни адресов, ни имен.

— Мы его ведем, — пробормотал Майк, и Инспектор ясно представил, как он в этот момент, втянув голову, смешно пожал плечами. Такая у него была привычка.

— Как я понял, курьер говорил под воздействием препарата. Может, мала доза?

— Доза лошадиная. И несло его, как всех. Только все не туда.

— Как это ему удалось? Может, профессионал, особо подготовленный? Вон ведь как ловко уходил, путая поезда.

— Не думаю. Биография обычная, даже скучная. Средний экономист, любитель порассуждать обо всем и ни о чем, как все русские. Совершенно очевидно: просто курьер, подставка.

— Однако опасен.

— Убрать?

— А ты знаешь, к кому он идет?

— Узнаем.

Инспектор промолчал. Убрать просто, а надо ли? Интересно рассуждает.

— Я хотел бы с ним побеседовать.

— Чего проще. Доставим, куда скажете.

— С насильно привезенным не та беседа. Русский если уж упрется…

— Можно без насилия. Не такие, как он, расстилались за одну только возможность задарма покататься по заграницам.

— Не такие, как он?

Майк обиженно засопел и умолк. Потрескивало радио, должно быть, где-то в горах собиралась гроза. Или это шифровальная машина, контролирующая разговор, шевелила своими электронно-механическими мозгами?

— Ладно, давай его сюда. Не сюда, конечно, — спохватился Инспектор. Привози в Горный дом.

21

Чем опоили его "добрые люди"? Голова трещала, как с хорошего перепоя, и соображала соответствующе. Сергей прошел под светящуюся букву «U» «Untergrundbahn» — "подземный трамвай", купил в настенном автомате картонку на пять поездок за 10 марок, ужаснувшись дороговизне транспорта, сел в полупустой вагон и отключился. Ехать до Дегерлоха было далеко, о чем Клаус подробно проинструктировал его, и Сергею хотелось хоть немного прийти в себя. Но тут в вагон вошли два контролера и, как показалось, сразу прицепились к нему. Он не в момент понял, чего от него хотят. Оказалось, что купленная картонка еще не билет, что он забыл сунуть ее в автомат-компостер, отметить время поездки. Слава Богу, контролеры оказались добрыми и не стали придираться. Хотя вполне могли бы спросить: из какой-такой глуши приехал человек, что не знает о необходимости компостировать билеты?

Сергей вздохнул облегченно и тут же чуть не подскочил от неожиданной мысли. Подумать об этом следовало раньше, да видно здорово его уделали, если перестал соображать. Он подумал вдруг, что любвеобильная дама, ловко всучившая ему «маячок», потом эти попутчики, опоившие его какой-то гадостью, — отнюдь не случайности. Значит, в него крепко вцепились. А он, как последний лопух, едет прямиком в Дегерлох к Хорсту Фогелю.

Он вышел на первой же остановке. Короткий эскалатор вынес его к узорной надписи «Schlosplatz» — "Замковая площадь". После темноты тоннеля улица показалась залитой прожекторным сиянием. Вечернее солнце золотило широко раскинувшееся старинное здание, похожее на Зимний дворец. И стояла посередине площади гранитная колонна с позеленевшим бронзовым ангелом наверху, тоже точно такая же, как на Дворцовой площади в Питере, только поменьше.

Просторная площадь, испещренная квадратами зеленых газонов, была переполнена. Люди сидели и лежали на этих газонах, и никто их не гнал. Сергею тоже захотелось поваляться на травке. Лег бы сейчас и уснул. Но он счел, что сразу валиться на траву было бы нахальством с его стороны, и нашел место на скамье напротив гранитного столпа.

Публика вокруг была примечательная: бритоголовые, гребневолосые парни в брюках по щиколотку с громадными булавками на ширинках, в черных пиджаках, перевязанных лохматой веревкой, голые по пояс, исколотые или изукрашенные татуировкой, с разноцветными волосами, в майках с черной свастикой или белой звездой на груди и на спине, с дурацкими надписями: "Мне скучно", "Я хочу", "Нет будущего" и прочими, даже непристойностями, девицы с украшениями, достойными музея сантехники, на голых грудях, с пустыми консервными банками вместо серег. Весь набор нечистой силы, слетевшейся на сатанинское сборище, — хиппи, панки, брейк-дансисты, силовики, металлисты, модерновые и попсовые девки…

Господи, куда катится человечество?! Средние века с нетерпимостью инквизиции — не самое ли славное время истории?..

Сергей вздохнул и коротко выразил свое впечатление от увиденного:

— Говна-то сколько!

Спохватился, что сказал это по-русски, огляделся, поймал восторженный взгляд соседа по скамье, прилично одетого господина.

— Вы — русский? — обрадованно спросил сосед.

— А что?

— Точно, русский. Это их привычка отвечать вопросом на вопрос.

— А вы американец?

— Почему?

— Это их привычка, не спросясь, лезть в душу.

Думал, сосед обидится и останет, а он расхохотался.

— Точно, русский. Это их привычка сразу огрызаться.

Сказал это сосед на чистейшем русском языке, и теперь Сергей удивленно уставился на него.

— С кем имею честь?..

— Штах. — Сосед протянул узкую, отнюдь не мозолистую ладонь. — Пауль Штах.

— Приятно познакомиться. Новиков. Москва.

— О, Москва. Я учился в Москве, на юридическом. Что вас привело в Штутгарт?

— Муза дальних странствий. Люблю поглядеть.

— На это? — Пауль повел рукой перед собой.

— Этого дерьма теперь и в Москве хватает. Штутгарт, я думаю, не только этим славен. — И выдал из запасов своей эрудиции: — Здесь «Мерседесы» делают.

— Точно. И много чего еще. Что такое дюбель, знаете?

— Еще бы, сколько их в стенки позабивал.

— Тоже здешнее изобретение. А это, — он опять махнул рукой, — разгул гедонизма.

Сергей помотал головой.

— Не-ет!..

— Что «нет»?

— Гедонизм высшим благом провозглашает наслаждение. Но в чем человек находит высшее наслаждение? В жратве? В наркоте? В повальном сексе? Как бы не так! Кто хоть раз испытал восторг творчества, радость преодоления, удовольствие от созерцания сотворенного, тот не сравнит это чувство ни с каким другим. Бог сотворил человека по образу и подобию своему. А что главное в Боге? Вот именно, творчество. Сотворение из ничего чего-то. А это, — он оглядел пеструю толпу, — это сатанизм, ложь, имитация наслаждений, подделка…