Клич - Зорин Эдуард Павлович

Явившись в Летний сад, Владимир Кириллович стал прохаживаться по дорожке с видом человека, углубленного в свои мысли. Так как его новых знакомых все еще не было видно, он даже подумал было, что оказался жертвой "ловкого и довольно забавного розыгрыша, но как раз в это время у входа появились Сабуров с Зарубиным и обрадованно двинулись ему навстречу.

— Точность — вежливость королей, — сказал, поздоровавшись, Зарубин. По его лицу не было видно, чтобы он провел бессонную ночь или хоть сколько-нибудь волновался. Сабуров тоже выглядел хорошо выспавшимся, чего не скажешь о Крайневе, который допоздна работал над новой статьей.

Обменявшись еще несколькими незначительными фразами, они вышли к ожидавшему их извозчику. Коляска тронулась и немного времени спустя уже была на живописной поляне, по которой нервными шагами ходил взад и вперед штабс-капитан Гарусов.

— А, вот вы и прибыли, — сказал он как-то рассеянно. — Честь имею.

— Мои секунданты, — представил Зарубин Сабурова и Крайнева. Те назвали себя.

— Леонид Зухрабович Гарусов, — представился штабс-капитан.

— Очень приятно, — сказали Сабуров и Крайнев, хотя приятного во всем этом было, конечно, мало: люди намеревались убить друг друга, а им предстояло при сем присутствовать.

— А где же граф? — спросил Зарубин, оглядываясь по сторонам. Ревнивого жениха прекрасной Бек-Назаровой не было видно. Всеволод Ильич даже предположил, что он со своим вторым секундантом хладнокровно собирает в лесу грибы.

Гарусов смутился и извиняющимся тоном пробормотал что-то насчет того, что у графа ночью обнаружился сильнейший приступ подагры, так что он вынужден отказаться от поединка или, по желанию противной стороны, перенести его на другое время.

— Ничего себе! — воскликнул Зарубин. — Да полно, не струсил ли ваш граф?

— Я бы попросил вас выбирать выражения. — Гарусов выпятил грудь.

— И в самом деле, все это ужасно глупо, — заметил Сабуров, не скрывая иронии. Крайнев промолчал, хотя и он испытал некоторое разочарование.

— Увы, другого времени у нас не будет, — сказал Всеволод Ильич, чувствуя себя виноватым перед своими секундантами, и в особенности перед Крайневым.

Однако же надо было как-то спасать положение — либо, не сходя с места, вызвать на дуэль Гарусова, либо предоставить своим секундантам любую иную компенсацию.

— Не желаете ли в таком случае стреляться со мною вы? — спросил он, глядя в упор на штабс-капитана, тот сначала покраснел, но тут же внезапно смертельно побледнел.

— Не вижу для этого причин, — совсем сконфузился он. — Вы не нанесли мне оскорбления…

— Это можно исправить, — прервал его Зарубин, явно бравируя перед своими друзьями.

— Да бросьте вы, в самом деле, петушиться. — Сабуров взял Всеволода Ильича под руку. — Возможностей подставить себя под пулю у вас будет еще предостаточно. Разве вы не видите, что господин Гарусов не испытывает ни малейшего желания.

— Повторяю, у меня нет для этого никаких причин, — с поспешностью подтвердил штабс-капитан.

— Так что же прикажете делать? — спросил Зарубин.

— А ничего, — ответил Сабуров. — Спокойно разъедемся по домам.

— Но это же просто невозможно! — не унимался Зарубин. — Не знаю, как граф, но я чувствую себя перед вами виноватым… Знаете что, давайте и в самом деле покончим миром, но только при одном условии.

— Каком же? — насторожился Гарусов, подозревая новый подвох.

— Условие очень простое и, я уверен, не вызовет с вашей стороны никаких возражений. Сейчас мы садимся в свои экипажи и отправляемся ко мне.

— М-м, — промычал Гарусов.

— Забавно, — усмехнулся Сабуров.

Крайнев не произнес ни звука.

— Так как же? — не отставал от них Всеволод Ильич.

— Согласен, — сказал Гарусов, прикинув, что упорство с его стороны может привести к возобновлению нежелательной дискуссии о поединке.

— Да и я, пожалуй, не против, — подумав, согласился Сабуров.

Крайнев молча кивнул. В конце концов, материал для своих рассказов он до сих пор добывал не на дуэлях, а оказаться в квартире крупного генерала представлялось ему весьма заманчивым. Интересно было также и послушать участника сербской войны: то-то порадуется Лавров, когда он пришлет ему свежий материалец, полученный из первых рук!

— Итак, решено, — заключил Всеволод Ильич.

Быстрые кони домчали их без задержки до Петербурга и остановились у парадного подъезда генеральского особняка.

30

По странному стечению обстоятельств почти в это же самое время к воротам Петропавловской крепости подъехала тюремная карета, в которой находился Степан Орестович Бибиков.

После короткой заминки, вызванной проверкой документов, карета была пропущена во двор, прогромыхала по каменной мостовой и остановилась у Трубецкого бастиона. Бибикова в сопровождении солдата охраны провели в кордегардию, где он был тщательно обыскан. Затем ему выдали казенное грубое белье, халат и туфли, после чего он был доставлен в камеру.

Одиночка была довольно просторна, с асфальтовым полом, парашей в одном ушу и умывальником в другом, с железной кроватью, маленьким столиком и табуреткой. Во избежание перестукиваний стены камеры были обиты войлоком.

Уже сам факт, что из Москвы Бибикова перевезли в Петербург и поместили в строгой изоляции, говорил о серьезности его положения. Может быть, жандармам не хватало свидетельских показаний? Но ведь был Кобышев, который знал вполне достаточно для того, чтобы упечь его на каторгу; к тому же всегда можно было найти среди платных осведомителей вполне надежных лиц, которые засвидетельствовали бы под присягой все, что им прикажут. Значит, дело не просто в признании его вины: видимо, жандармы предполагали, что за ним стоит тщательно законспирированная организация…

Поединок продолжался уже целый месяц. Силы были неравными, но Бибиков и не думал сдаваться, что приводило в бешенство его истязателей. Из Арбатской части его перевели в Бутырки, снова допрашивали, и он снова все отрицал.

Однажды ночью в коридоре загремели кованые сапоги, звякнули затворы, и в камеру вошли трое: надзиратель, жандармский офицер и человек в штатском, на первый взгляд очень обходительный и интеллигентный.

Человек в штатском вежливо представился:

— Товарищ прокурора Алексей Поликарпович Новоселов.

— Наконец-то, — сказал Бибиков. — Меня уже месяц содержат без какого бы то ни было обвинения. Кормят баландой и кашей, книг не дают, даже евангелия…

Новоселов поморщился, взглянул на жандармского офицера, и тот, поняв его, тотчас же вышел. Брезгливо придвинув табуретку, товарищ прокурора сел и устремил на Бибикова, как ему показалось, сочувствующий взгляд.

— Вы сами же во всем виноваты, Степан Орестович, — сказал он, поглаживая бородку. — Ваше упорство…

— Простите, — возразил Бибиков, — в чем мне следует признаться?

— Обнаруженный у вас револьвер…

— Я уже дал по этому поводу исчерпывающее объяснение.

— Бросьте… — поморщился Новоселов. — В эту версию трудно поверить, тем более что задержанный нами некто Добровольский был замечен в одной с вами компании. Или вы станете отрицать свое с ним знакомство?

— Какого-то Добровольского я действительно знал, но это ничего не значит… Или он дал вам свидетельствующие против меня показания?

— Добровольский отказался свидетельствовать и… покончил с собой.

— Что?!

Новоселов внимательно взглянул в его потемневшее лицо.

— Да-да, — подтвердил он, — видимо, не выдержали нервы… Надеюсь, теперь-то вы понимаете меня?

— С трудом. — Бибиков проглотил сдавивший горло сухой комок.

— Сейчас я вам все объясню, — придвинулся к нему Новоселов. — Верю, охотно верю, что у вас не было злых намерений, попытаюсь поверить и в то, что обнаруженный у вас револьвер был всего лишь, так сказать, игрушкой. Но оружие в руках сообщников Добровольского отнюдь не игрушка!

— Пожалуй, — кивнул Бибиков. — Хотя утверждать наверное я не могу.