Клич - Зорин Эдуард Павлович

— Да уж какие там нотации, — махнул рукой Сабуров. — Короче, вы хотите, чтобы я был вашим секундантом?

— Был бы вам весьма признателен, — поклонился Зарубин.

— Ну что ж… Однако где мы найдем второго? Огласка вам нежелательна, следовательно, на знакомых рассчитывать не приходится.

Зарубин задумался.

— И все-таки на одного из них я надеюсь. Человек этот — журналист, но порядочен и лишен предрассудков.

Сабуров промолчал.

— Да-да, я понимаю вас, — пробормотал Зарубин, — сама дуэль в известном смысле анахронизм и предрассудок. Но ведь не мог же я, черт возьми, отказаться!..

Сабуров кивнул. Помедлив, Зарубин продолжал:

— Фамилия этого человека — Крайнев. Владимир Кириллович. Мы познакомились с ним в прошлом году на одном из приемов у генерала Орловского. Острый, иронический ум, золотая голова. Да его хорошо знают в Петербурге!.. Вторично мы встречались с ним под Делиградом. Думаю, что он не откажется.

— Это еще как сказать, — покачал головой Сабуров.

— Нет-нет, — горячо возразил Зарубин. — Я бы вас очень просил, если это, конечно, не противу ваших правил, поехать сейчас вместе со мной к Крайневу и все решить разом.

Сабуров согласился, и через полчаса они уже поднимались на четвертый этаж большого кирпичного дома неподалеку от Варшавского вокзала.

Дверь им открыл мужчина в темном жилете, без сюртука и в распахнутой на груди рубахе. Неожиданное появление Зарубина с незнакомым человеком, видимо, шокировало его.

— Вот уж, ей-богу, не ждал. Милости прошу.

Сабуров представился.

— А вы все так же — холостяком! — воскликнул Зарубин, проходя вслед за хозяином в комнату, заваленную всяким бумажным хламом: подшивками старых газет, книгами и повсюду разбросанными рукописями.

— Так и живу, — как показалось Сабурову, с неохотой подтвердил Крайнев и предложил им сесть.

Хозяин комнаты произвел на Зиновия Павловича приятное впечатление. Сейчас, на свету, он мог внимательнее рассмотреть его: Владимир Кириллович был чуть-чуть полноват, но подвижен, у него было скуластое крестьянское лицо, обрамленное светлой бородкой, густые, спадающие на чистый лоб волосы и уверенные, большие руки. Особенно примечательны были его глаза: серые, с зеленоватыми искорками, постоянно меняющие свое выражение, — то задумчивые, то лукавые.

— Дуэль? — удивился он, выслушав Всеволода Ильича. — А разве в наши дни еще случаются дуэли?

Вопрос этот вырвался как-то само собой и был необиден. Все засмеялись.

— А знаете, — сказал Владимир Кириллович, закуривая папироску, — вы меня заинтересовали.

— Надеюсь, не в качестве героев очередного фельетона? — весело подхватил Зарубин.

— Вообще-то фельетон получился бы, — пошутил Крайнев. — Молодой офицер, граф, княжна, роковая любовь… На этакие штучки наш обыватель куда как падок.

— И мне все это вначале представилось плохо сыгранным фарсом. Штабс-капитан, побывавший у меня утром, не оставил на этот счет никаких сомнений.

— Стреляться будете на дуэльных пистолетах?

— Таков обычай.

— Господи. Надеюсь, вы не собираетесь убить графа?

— Я не кровожаден, но граф — прекрасный стрелок.

— Черт возьми, вы меня еще больше заинтересовали. Так когда и где?

— Встретимся завтра, в девять, в Летнем саду. Вас это устраивает?

— Вполне.

— Нас будут ждать дрожки.

Крайнев внимательно посмотрел на него.

— А вы не сходите с ума, Зарубин? Ведь у вас могут возникнуть крупные неприятности.

— Адресуйте этот вопрос графу. И давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Когда с делом было покончено, обстановка быстро разрядилась. Разговорились о каких-то знакомых Зарубину и Крайневу людях, вспомнили несколько эпизодов о пребывании на Балканах, поспорили о новом романе Достоевского, который очень понравился Крайневу и совсем не понравился Зарубину.

Когда они уже собирались уходить, в дверь позвонили.

— А, это вы, — сказал Крайнев, впуская незнакомого прихрамывающего господина в демисезонном пальто и в шляпе.

— Петр Евгеньевич Щеглов, — представился вошедший.

Сабурову показалось, что Крайнев поначалу немного растерялся. Видимо, это не ускользнуло и от внимательного взгляда Всеволода Ильича.

— Простите, господа, — сказал Владимир Кириллович, — мне необходимо срочно подготовить статью для номера.

Гости любезно распрощались с хозяином и отправились в ближайшую кухмистерскую съесть по бутерброду и выпить по чашечке крепкого чая.

28

Простившись с друзьями у ресторана Бореля, Лечев поспешил на вокзал и, к счастью, успел на вечерний поезд, отправлявшийся в Москву.

Сидя в вагоне, он со скрупулезностью завзятого чиновника-параграфиста расписал каждый свой будущий день, но скоро все деловые вопросы сами по себе отодвинулись на задний план, и мысли его оказались занятыми только Варенькой Щегловой, хотя он все еще и не признавался себе, а скорее всего, боялся признаться, что ради нее одной и был предпринят этот утомительный вояж.

Бог знает, как сложится моя судьба, рассуждал он, и вряд ли выпадет еще когда-нибудь такая счастливая возможность. Скорее всего, такой возможности не представится более (дело, к которому он был призван, рисовалось ему неясно и тревожно), и лучше, если мы объяснимся сейчас же, пусть даже для меня и неблагоприятно, но по крайней мере определенно. Вот почему он переменил свои намерения и, вместо того чтобы тут же выехать с другого вокзала в Подольск, решил сначала задержаться в Москве.

Словно бы отвечая его приподнятому настроению, старая столица встретила Лечева прекрасным солнечным утром, какие уже редко выдавались в последние дни уходящей осени. Услужливый лихач быстро довез его до Конной площади, где Лечев без труда разыскал знакомый дом и оказался перед дверью, за которой его ожидало либо счастье, либо горькое разочарование.

Он позвонил в колокольчик, дверь отворилась, оставаясь на цепочке, и в щели вместо Вариного свежего личика появилась сморщенная физиономия старухи с провалившимся беззубым ртом и мягким крючковатым носом.

— Вам кого?

— Мне бы вашу жиличку. Варвару Щеглову, ежели не затруднит.

— И, миленький, — сказала старуха. — Вот уже недели две как она съехала.

Лечев оторопел.

— Так вот и съехала, а куда — не назвалась? Да вы меня не бойтесь. Варвара Петровна меня в дом к себе приглашала…

— Чего ж мне тебя бояться, — прошамкала старуха, — чай, полиция у нас под боком. Нет, милый, адресочка барышня не оставила. Уехала с родителем, и всё тут. Ступай с Богом…

Дверь закрылась, загремели задвижки. Лечев стоял на лестнице, с трудом воспринимая происшедшее.

"Как же так? — думал он. — Как же такое могло случиться? О каком родителе говорила старуха?" Ведь он точно помнил и не мог ошибиться, что Варенька жила одна, матушка ее умерла еще в молодости. Но вот батюшка… Тут его осенило, потому что о Варенькином батюшке он не знал почти ничего. Родом он, кажется, был из Владимира, где-то странствовал — и только. Расспросов о нем Варенька не любила…

Увы, так славно начатый день был испорчен. Лечев в растерянности вышел из дома на площадь.

"Да что же это в самом деле? — думал он с раздражением на себя и на всех окружающих. — Отчего так неустойчиво человеческое счастье?"

Он шел по улице без цели, задевая прохожих, и прохожие задевали его, а перед затуманенным взором Лечева то возникало лицо Вареньки, то крючковатый нос ворчливой домохозяйки, и на душе было отчужденно и пусто.

"Что ж, поеду к Боневу", — решил он, так ничего лучшего и не придумав. Искать Вареньку во Владимире было бессмысленно.

29

"ЧТО ДЕЛАЕТСЯ НА РОДИНЕ?"

(из корреспонденции газеты "Вперед" от 28 сентября 1876 г. по "поводу движения… волонтеров в Сербию")

"Это движение приняло было такие широкие размеры и возбудило такой энтузиазм, что не встречало вначале ни оппозиции, ни даже критики; только спустя несколько времени часть нашей молодежи стала относиться ко всему движению более скептически. Что касается мотивов, из-за которых едут волонтеры, то они, разумеется, самые разнообразные. Из моих личных наблюдений могу сообщить следующее.