Русалочьи сказки - Наталья Владимировна Иванова

мне не писала, не звонила весь день. Инстаграмм тоже подозрительно молчал.

Я набрала Машку. Послушала с десяток длинных гудков, и, отключив телефон, пошла вниз, на первый этаж, к ней домой. Постучалась. Никто не открывал. Но отчетливо слышался какой-то шум за дверью. Ничего не понимая, я толкнула дверь. Войдя в прихожую, споткнулась обо что-то в темноте. Нашарила выключатель, повернула. И едва не заорала, горло перехватило. На полу лежал Толик в луже крови.

Жесткая сильная рука схватила меня за горло сзади и в бок кольнуло.

— Заорешь — порежу, — шепнул мне на ухо бывший муж.

Глава 26 Беременным и нервным не читать

Кровь во мне остановилась, ноги подогнулись, мозг включил режим «автопилот» и принялся судорожно вспоминать, что обычно делали герои в фильмах про террористов и бандитов. Но ничего не могла вспомнить. Ни о чем не могла думать, застыло и похолодело все внутри. Только страх, какого никогда в жизни не чувствовала, и даже не знала, что такой бывает, залил меня всю, от макушки до пяток. Я схватила его руку и попыталась оттянуть, но какой там! Когда он стал таким сильным?! Или всегда был таким, а я и не знала?

— Саша! Сашенька! — просипела, боясь пошевелиться.

— Заткнись! — сквозь зубы процедил он и потащил меня на кухню. Точнее, поволок, как свинью на убой. Я спотыкалась, едва не падала, в боку больно кололо, по коже текла кровь, горячая и липкая.

— Саша, не надо, прошу тебя!

И снова глупая надежда, что отпустит, что все не взаправду, все мне снится.

Удар. И боль, будто нож вошел мне под ребра.

«Вот и все» — пришла мысль. — «Вот и отжилась».

И подумала про дочку. Как же жаль, что не увижу ее больше! Вспомнила ее маленькой, светлую улыбку, первые слова, шаги, ее теплые объятия нежными детскими руками, поцелуи… Как я соскучилась, оказывается! Как люблю ее! Больше всего на свете. Как же жаль, что она похоронит меня так рано, и будет пробиваться дальше в жизни одна…

На кухне, прямо у входа, слева, скрючившись, опустив низко голову, сидела Маша. Я застонала. Дернулась к ней, но была брошена грудью на стол. На диванчике у стены лежала Лупита. Слава богу, живая, но связанная. Рот заклеен скотчем. Слезы льются из глаз, сопли текут, она задыхается! Я дернулась к ней и получила удар по ребрам кулаком.

— Ох! — меня согнуло пополам. В глазах потемнело, дыхание перехватило, и, кажется, я потеряла сознание. Не знаю, отключилась ли, но вдруг почувствовала новый удар. Он пришелся по руке, Санек пнул со всей силой, рука хрустнула и повисла бессильно, а боль разлилась такая, что я застонала во все горло. И тут же получила по голове. Звон в ушах раздался такой, что все остальные звуки перестали существовать. На губах стало солоно.

Я упала, свернувшись в комок, поджала ноги к животу, а здоровой рукой прикрыла голову.

— Сука! — прошипел муж. — Все из-за тебя, тварь! Как же ты затрахала, мразь! Куда не сунешься — всюду ты! Как ты вышла на Пуховскую?

— На кого? — тупо спросила я, и поняла: «Пуховиня»! Маргарита Пуховская.

— Я видел ее здесь! Видел вчера! А сегодня ты уехала с ними! А Марину… — он не договорил, но я и так знала, что случилось.

— Я еще думал, как ты узнала про нас?!

— Про вас? — мысленно удивилась я.

— А тут прихожу к твоей любимой подруженьке и застаю ее в разговоре с этой обезьяной! В разговоре о нас! О том, как она развела мою Мариночку на все ее секреты! Сука! — снова выругался он и пнул Машу. Она не дрогнула. Я заплакала. Неужели он убил ее?

— Как я не просчитал вас раньше, долбанные шалавы? Откуда вы узнали Маринкин телефон? Как вы влезли к ней в доверие? Она же такая умная всегда была, всегда все было по ее задумке, и в этот раз все было — не подкопаешься!

Лупита тяжело и прерывисто дышала. Я потихоньку поползла к ней.

— Теперь то ты мне все отдашь, тварь. Больше миндальничать с тобой не буду. Подпишешь расписку, что взяла у меня в долг под залог квартиры. И позвонишь Пуховской, потребуешь чтобы мою жену отпустили и сняли все обвинения.

Я заржала. Перевернулась, села, поддерживая больную руку здоровой и хохотала во все горло.

— Обнулась, что ли? — неуверенно спросил он.

— Ты тупой! — не переставая ржать, просипела я. — Дебил! Идиот!

Он подошел и снова пнул меня, попав по бедру, но я смеялась еще громче, до слез.

— Во-первых, ты сломал мне правую руку, и я уже ничего не напишу! — не переставая смеяться, сказала я. — А во-вторых, у меня нет ее телефона! Я ей не интересна, тупой ты ублюдок! Она все знала без меня, и про тебя тоже! Тебя ищут, и найдут, и жить тебе осталось пару часов, гондон ты штопаный.

— Сначала я тебя грохну, проклятая шлюха.

Не знаю, что на меня нашло, но я продолжала ржать.

— Да бей, тварина, бей! Думаешь, напугал? Чего мне терять-то? Работы ты меня лишил, дочка далеко, не дотянешься, ни денег, ни планов никаких нет. Зато умру счастливая! Подожду тебя там, и вдоволь отплачу за все! Что, думаешь, тут все и закончится? Как бы не так! Гнить твоей гнилой душонке в аду, и поверь мне, если тебя не убьют, то ты мне позавидуешь!

Я закашлялась, смех прошел, навалилась слабость.

Он неожиданно обмяк, сел и будто сложился пополам.

— Все ведь так хорошо шло… — глухо проговорил он. — Мы все рассчитали. Это была наша лебединая песня. Всего несколько дней, и нас бы уже не нашли… Где мы просчитались?

Он закрыл лицо руками и сидел, раскачиваясь.

Я потихоньку продвигалась к Лупите, попутно приглядывая какой-нибудь нож.

— Отпустил бы ты хоть девочку, — вкрадчиво проговорила, тяжело дыша. Пыталась говорить мягко, как с сумасшедшим. — Ее отец очень влиятельный человек, он за дочку с тебя кожу снимет.

Санек поднял голову, его глаза сверкнули.

— Спасибо за информацию.

Встал, отбросил меня к стене, я взвыла от боли. Подошел к Лупите, сорвал с нее скотч, она судорожно влохнула, закашлялась.

— Это правда? — спросил он ее.

Она закивала.

— Звони ему! Скажи, что отпущу тебя за освобождение нас — меня и жены, и снятие с нас всех обвинений.

Она снова закивала, и зашептала:

— Дайте мне телефон свой, мой дома остался!

Он, поколебавшись, достал телефон, протянул ей. Нагнулся, освободил ее руки. Она со стоном принялась их разминать.