Змеиные боги - Лизавета Мягчило

закрытые веки, помассировал. Совсем скоро начнет светать. Вытер Смоль и дотянулся до аккуратно сложенной в углу печи пижамы. Пока одевал, Катя хмурила черные брови и вяло пыталась отбиться, успокаивая взбесившихся бесов. Если бы ей стало хуже, вряд ли он получил бы вялый шлепок по лицу тонкой ладошкой.

Забравшись на печь, Бестужев еще долго глядел на нее сверху вниз, пока веки не потяжелели и его не унесла вязкая черная пустота.

Режущий истошный вой все продолжал повторяться, а Катя сквозь сон пыталась понять, какое животное способно на такие отвратительные звуки. Болел каждый сантиметр кожи, огнем горело плечо и прокушенная лодыжка. Очень хотелось пить.

Она резко распахнула глаза и вскочила – мир перед глазами предательски поплыл, пришлось опереться на кирпичную стену печи, пошатнувшись. Тошнота подобралась к горлу. Жива, все в порядке.

В голове хаотично прокручивались воспоминания вчерашней ночи, взгляд метался по избе – натыкался на огарки свечей, расползшиеся по глиняным мискам, спящего Елизарова, спрятанного под одеялом – снаружи торчал лишь короткий ежик русых волос. На печи спал Саша – даже во сне морщинка на лбу от тревоги не разглаживалась, и какие-то несколько секунд ей захотелось провести по ней пальцами, стереть.

Осмотрев себя, Смоль скорбно ткнула пальцем в огромный ожог на плече, он мстительно пустил ток по всему телу, подгибая колени. Лодыжка распухла и налилась огромным черным синяком, будто ногу отдавило огромной бадьей, разрывая связки. Впрочем, чего иного можно было ждать от укуса неясной нечисти?

Отчаянный вопль под окном повторился, и она похромала к двери, на ходу прихватила глиняный кувшин, прикладываясь к воде прямо с него. Времени рассматривать косовато надетую пижаму не было, думать, кто именно ее одевал, не хотелось. Катя догадывалась, и эта догадка била смущением по лицу, разукрашивая в розовый щеки.

Солнце уже успело войти в силу, с непривычки ударило в глаза, и она прикрыла их рукой. Проморгалась, привыкая, а когда взгляд прояснился, горло сжал спазм. Крик вышел истошным, испуганным, по полу зазвенели глиняные черепки, брызгами разлетелась оставшаяся вода:

– Ребята, я думаю, вы должны это увидеть!

За спиной раздались стоны сожаления, послышалось шарканье ног. Первым из цепких лап сна выбрался Бестужев. Именно его рука сжала ее пальцы и потянула назад, заставляя сделать шаг обратно за порог. Рядом протяжно засвистел Славик.

Кот сидел на самой верхушке старой сливы и пронзительно орал, цепляясь всеми лапами за шершавую кору. Земля под сливой шевелилась. Шевелилась у порога, дальше – на дорожке к колодцу. Перекатывалась блестящими чешуйчатыми кольцами, сплетающимися в огромные комья. Шипела сотней разъяренных голосов. Гадюки, ужи, полозы и медянки слились в один живой ковер. И когда на пороге раздались голоса – они синхронно умолкли, резко поворачивая к ним головы. Немигающие глаза глядели внимательно, неестественно. Тревога начала давить, заставляя послушно пятиться за Сашей.

То, что творилось здесь, было неправильным и диким, в мае змеиные клубки не собирались. Не смотрели хладнокровные так пристально, оборачиваясь дружно, затихая.

Не выдержали нервы кота – продолжая голосить, он шлепнулся на ветку ниже, в два широких прыжка добрался до края и прыгнул, рассчитывая попасть на порог. Катя по инерции дернулась вперед, протягивая руки.

Упавшее тело больно их оттянуло, увидеть благодарность за спасение Кате было не суждено: ошалевший от испуга зверь резво вывернулся, царапнув кисть напоследок, и черной стрелой метнулся в дом, ударяясь о дверной косяк крупной головой.

– Нужно подумать, как добраться до деревенских, это ненормально. – Славик горестно вздохнул, пятясь синхронно со всеми, готовый сорваться в позорное бегство, как только змеиные кольца зашевелятся.

– Деревенские нам не объяснят, я сам понял, в чем дело. – Обернувшись, Катя увидела позеленевшего от брезгливости Павла. На протянутой к ним ладони лежало змеиное кольцо с пальца покойницы.

Глава 12

Кольцо на его ладони игриво блестело золотым боком. Змеиные тела с тонко воссозданной чешуей казались настоящими – вот-вот поползут, соскользнут с руки и скроются в клубках ядовитых подруг.

Мучительным было осознание: змеи его почуяли, признали. Стало громче шипение, комки начали расползаться, распутываться, хладнокровные поднимали тонкие тела на хвостах и покачивали узкими головами в воздухе. Будто погружаясь в транс. Обнажались тонкие длинные клыки, с которых капал яд, блестели чешуйки, перемазанные не успевшей испариться росой. Змеиное царство встрепенулось, оно ждало приказа Царя.

В дверном проеме показалось заспанное и опухшее лицо Гавриловой.

Щелчок. Терпение, затянутое в тугую спираль, резко лопнуло. Одоевский сжал руку в кулак – кольцо ледяное, золото не греется. Зато внутри все пылало, горела обида и плавилась жгучими пузырями давно затаенная злоба, сдержаться не вышло.

– Ты сказала мне, что не брала кольцо. Я прямо спрашивал, а ты лгала мне в лицо и выставляла идиотом. – Придушенный голос сорвался, вскочили высокие ноты. В эти секунды Павел так искренне ее ненавидел…

Гаврилова обвела всех затравленным взглядом, нервно закусила нижнюю губу и неожиданно резко вскинула голову. Пальцы, сжимающиеся на дверном косяке, разжались, она скрестила руки и распрямила плечи.

– Даже если взяла, что с того? Какая тебе разница, что я делаю и как? Я взрослый человек и делаю что хочу.

– Идиотка. – Славик констатировал очевидное. В одно весомое слово уместил мысли всех здесь собравшихся. – Ты последняя идиотка, Гаврилова. Я всегда считал тебя недалекой, но ты пробила это дно. Так сказать, совершила невозможное.

– Иди к черту.

Она оттопырила средний палец, а Павлу неожиданно захотелось его сломать. Подойти, сжать в кулаке и вывернуть до хруста. До нее не доходило очевидное.

– Вот это, – Одоевский выбросил кулак вверх, будто желая угодить ей в челюсть, разжал пальцы у самого носа, – вот это причина, по которой чуть не умерла Катя. Это того стоило?

– Она не умерла.

Сзади взвыл Слава, закрыл лицо руками и как следует выматерился в ладони, складывая их в лодочку у рта и носа. Катя захохотала – безумно, зло, как не умела раньше. А Бестужев молчаливо зашагал в ее сторону.

Видят боги, он даже не попытается ее защитить.

Гаврилова попятилась, но скрещенных рук не разжала, подбородок был упрямо выпячен, в глазах горела снисходительная презрительность. Идиотка.

– Чего тебе не хватало, а? Золота? Денег? Я все тебе давал, Надя, все, что ты просила. И единственный раз, когда попросил я – что ты сделала?

– Я взяла то, что захотела. – Трусливо дернувшись вдоль стены, она грубо выхватила кольцо из его руки, длинные ногти царапнули кожу, оставляя ноющую белесую полосу. Неощутимо. То, что ныло внутри, было гораздо сильнее. – Тебе хорошо говорить, ты у нас царь и бог. С золотой ложкой во рту и изумрудной бумагой для подтирания задницы. Сегодня хочу – дарю, завтра не хочу – не дарю. А оно лежало бесхозное. Знаешь, сколько за него можно выручить?

Ее голос