Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими - Линор Горалик

ГОРАЛИК Расскажите про семью до вас?

БАРАШ Можно начать с фамилии. Фамилия – аббревиатура. Ивритская аббревиатура, по первым буквам слов. Бейт-Рейш-Шин: это значит Бен Рабби Шимон. Довольно частый способ образования еврейских фамилий. Рабби Шимон – это был, насколько мне известно, галицийский хасидский деятель где-то конца XVIII века. В иерусалимской телефонной книге – пара разворотов его потомков. Я принадлежу к какой-то весьма боковой ветви. Прапрадед пришел в город Хмельник Винницкой области будучи бродячим торговцем… Прадед Лейб был колесником, столяром, делавшим колеса для телег. У него был дом рядом с базарной площадью, внизу, в полуподвале, – мастерская, наверху, на цокольном первом, и единственном, этаже жила семья, пять детей – три брата, две сестры. Мой дед – третий брат, Шимон, то же имя, что в фамильной аббревиатуре (имена повторялись из поколения в поколение). Он рассказывал, как отец посылал его с братьями в базарный день на площадь зазывать крестьян чинить телеги. Уже в моей жизни на даче под Москвой стоял большой буфет – резные завитушки, львиные морды, – сделанный прадедом. И дед рассказывал, что вот из этого отделения доставался графинчик с наливкой: поднять рюмку по поводу сделки насчет колес. Бабушкин и дедушкин графинчик с вишневой наливкой – одно из лучших детских и отроческих воспоминаний. Может быть, тот самый графинчик? Или рецепт наливки? Такие вещи, кулинарные, бытовые, дольше всего обычно сохраняются… и сохранялись в советской унифицированной жизни. Другие предки тоже из классических мест, местечек: Мирополь Житомирской области, Бердичев, Новгород-Северский. В Мирополь меня еще привозили в середине 60-х, к прадеду и прабабке. Оказывается, родин может быть несколько. Родных у нас же несколько: папа, мама, дедушки, бабушки… У меня первая родина – Москва, вторая – Иерусалим. И дальше, но тоже как родное – Украина… и есть еще, совсем фоном… ну как коврик над постелью из детства – Германия, Страна Ашкеназ, где-то Франкфурт, Вормс… там предки жили в Средние века. Вот этот пейзаж: городок над рекой, несколько шпилей, стена, готические крыши…

Дед по отцовской линии приехал в Москву в начале 30-х. Семья решила сделать его своим красным пролетарием, представителем новой власти. Он же был третьим братом. Старший, первенец – это по традиции была главная любовь и надежда рода, он получил университетское образование еще до революции, второй брат работал с отцом в мастерской, а третьего – с этого момента Семена, а не Шимона – отправили в фабзавуч при котельном заводе, там делали котлы для сахарных фабрик. Лет в тринадцать-четырнадцать из теплого дома – в такую республику ШКИД, колонию для несовершеннолетних, при живых родителях. Они, собственно, и отправили. От ковки котлов он остался на всю жизнь глуховат, от «школы жизни» – почти клинически депрессивен, но необходимость выживания высекла из него бешеную энергию. Через несколько лет он уже был секретарем райкома. И дальше действительно несколько раз спасал отца и семью – когда их пришли раскулачивать, например. Что там было раскулачивать, когда прадед сам работал в этой мастерской и у него работали его сын и зять… На подмосковной даче он меня выводил гулять – я был подростком, – так же он гулял на заре туманной юности, обнявшись с товарищем. И вот мы так, обнявшись, гуляли, в полях, среди ржи и клевера, и он часами рассказывал какие-то совершенно чудовищные истории: раскулачивание, коллективизация, сталинские чистки. Палача и жертву там разлепить было невозможно. Рефлексии с его стороны, впрочем, в этих рассказах практически не было. Просто истории. Главный тон – выживание. Тихий рассказ, без экзальтации. В начале 30-х поехал в Москву… Там шли все время чистки, целые слои сажались… И он попал сначала в еврейскую редакцию газеты «Правда», когда оттуда как раз троцкистов вычистили. И затем пошел по этой газетно-журналистской линии. Высшая точка его карьеры – директор издательства «Рабочая Москва». Ну а затем и его смыло той же волной, которой подбросило. Виндсерфинг своего рода. С акулами. Посадили его старшего брата, того самого «первенца», большого профсоюзного деятеля, а он слетел в отдел рекламы в «Вечерней Москве»… Они жили на Арбате, в Кривоникольском переулке. Там потом встал первый дом Калининского проспекта, где был пивной бар «Жигули» в «мое» время. А теперь – не знаю. Папа родился в 35-м году. Мама тоже. Между ними разница лишь месяц. Отец матери, мой дед Иосиф, был молодым офицером-строителем на Украине. Был репрессирован. Сидел два года. В Шепетовке… типа предварительного заключения. Но не признался, что японский шпион. Потерял зубы, полюбил на всю жизнь преферанс. Мама вспоминала момент, когда он вернулся. Ей было, соответственно, четыре года – это был выпуск легкий пара такой в 39-м, какую-то часть репрессированных выпустили… Вокзал в Киеве. Они его ждут на перроне. Отец выходит из вагона, она бежит к нему, отец берет ее на руки, смотрят друг на друга… Она говорит: «Я помню: у него слезы текут, беззубый рот…» Он шестого года рождения. Вот посчитайте – тридцать лет…

Там был очень красивый момент с его женой, моей бабушкой. Всю жизнь она была офицерской женой – он так и остался офицером… полковник Советской армии, строитель. Всю жизнь такая офицерская жена, нигде не работавшая. Подушечки вышивала… А в принципе у нее был очень активный характер, но он ей не разрешал работать. Они безумно друг друга любили, но вот не дал он ей почему-то жить какой-то своей жизнью. Но эти два года, пока он сидел в тюрьме, – это был полет. Она не только не отказалась от него, но делала все что могла, и очень активно. Пробилась на прием к Калинину. Старичок обещал разобраться. Может быть, это сыграло роль в освобождении. Когда она приехала из Киева в Москву, там были его сводные братья, старшие. Открыв дверь, увидели ее – и дверь захлопнулась. Ночевала на вокзале. Отношения с братьями и их детьми остались навсегда прохладными. Но она не только не отказалась – она была настоящей такой, как в вестерне, подругой… Стилистический камертон же примерно такой. Как-то из камеры он в белье тайно передал записку. Это был момент, когда казалось, что все решено – расстрел либо отправка по этапу: «Зина, прощай! Я чист перед тобой и партией!»

И еще через пару лет – война. Многие родные погибли, в том числе в Бабьем Яру. Престарелая бабушка бабушки и еще какое-то количество родственников – в Бердичеве. Родной брат бабушки, призванный на срочную службу весной 41-го, пропал без вести в первые недели. Оба деда были на фронте. Иосиф – участник Сталинградской битвы, в частности. А двадцать второго июня, ровно в четыре часа, он и семья были во Львове, он там в это время служил. Сам, естественно, уехал тут же в расположение части, а за ними прислал машину, чтобы шофер увез их из Львова. Где-то под городом был воздушный налет. Шофера убили. Мама помнит – ей было шесть лет, – как они бежали по полю укрыться в какой-то лесочек.

И помнит лицо немецкого летчика, большие очки – он летел на уровне второго-третьего этажа, и шел пулеметный огонь… Спрятались все же… Были в эвакуации. Где-то в конце 40-х вернулись в Москву. И примерно в этом возрасте родители и познакомились. Лет в четырнадцать, девятый, кажется, класс. Тогда многие старшеклассники ходили делать уроки в Ленинскую библиотеку. Дома было и неудобно. Все жили в коммуналках… Сначала они просто друг друга «заметили». Первой поздоровалась мама. Начались какие-то отношения. И, собственно, продолжаются до сих пор, слава Богу. Их браку уже пятьдесят пять лет.

ГОРАЛИК Невообразимо.

БАРАШ Да-да.

ГОРАЛИК Вы же не единственный ребенок?

БАРАШ Есть старший брат. На два года старше. Он родился в 58-м году. Между нами должен был быть еще ребенок. Поженились в 56-м, ну значит, им было по двадцать одному году. Молодые специалисты. Папа окончил геологический факультет МГУ.

ГОРАЛИК Их распределили небось куда-нибудь?

БАРАШ Папа попал в тот институт, в котором он с тех пор и работает, – Институт океанологии Академии наук. Он морской палеонтолог – такая экзотическая профессия. Температура мировых океанов – его специализация. Реконструкция палеоклиматов. В общем, роскошь: романтика морских путешествий, штормы, тельняшка, трубка… каждый год экспедиции, рейсы на несколько месяцев… Бразилия, коралловые атоллы, Гибралтар… И все это в тогдашнем, 50–60-е годы, СССР. Дома был музей с разноцветными большими кораллами, звездами, кокосовыми орехами. Он снимал много кино, слайды, постоянно приходили гости. В общем, я вырос, в известном смысле, в клубе кинопутешествий. Главное – это было окно в мир.

ГОРАЛИК Причем какое-то такое… достойное окно в мир. Не торгово-меркантильное, а из области научной фантастики?

БАРАШ Да. И вот брат родился в 58-м. А еще через год – мама опять беременна. И все их родители, вся семья были против еще одного ребенка – что все это совершенно невозможно вытягивать в тех условиях. Она сделала аборт. Через год – выясняется, что снова беременна. Это, соответственно, 60-й год. Опять все против. Муж в рейсе. Непонятно, что делать. Она приняла решение: послала телеграмму куда-то туда в океан с извещением о беременности и решила: если реакция будет хотя бы какой-то нейтральной или прохладной – делает аборт.