Будь моей - Линдсей Джоанна

— В чем дело? — забеспокоилась Александра.

— Ничего, — ответил склонившийся над дровами Василий, но при этом как-то странно застыл на месте.

— Огонь, Петровский, — нетерпеливо напомнила она, — или ты думаешь, что без огня мы переживем эту ночь?

Он-то знал, что в любом случае не переживет эту ночь, и потому перестал волноваться, но взяв себя в руки все-таки сделал все необходимое, чтобы затопить печь.

— Скажи мне, почему Павел так не любит твоего кузена? — поинтересовалась девушка.

Великолепно. По крайней мере можно отвлечься от того, чем она там занимается у него за спиной.

— Павел был влюблен в Арину и, по-моему, до сих пор ее любит. Но та оказалась ему не по зубам, а лет восемь назад она встретила Штефана — тот был еще крон-принцем — и стала его любовницей. Потом они поссорились, и Арина вернулась к отцу. Штефан приехал, чтобы помириться с ней, и дело окончилось тем, что ему пришлось заплатить Лятцко пятьдесят рублей за то, чтобы тот отпустил ее обратно. А Павел настаивал, чтобы Штефан сразился за право забрать Арину.

— И он это сделал?

— Да.

— Звучит романтично. Василий фыркнул:

— Ничего романтичного. Павел вел нечестную игру и все-таки проиграл. Но беда в том, что он не умеет проигрывать. Когда захватили в плен Танго…

— Кто такая Таня? — Ее голос опять зазвучал резко, но Василий не обратил на это внимания.

— Татьяна настаивает, чтобы ее называли только так. Я же говорил, она выросла в Америке и своего полного имени не знала до прошлого года… но я отвлекаюсь. Так вот, ее захватили в плен, и Штефану пришлось опять ехать сюда, а Павел увидел в этом возможность взять реванш. Он снова вызвал Штефана на бой, на этот раз на ножах, с единственной целью убить его.

— Я так понимаю, что этот бой он тоже проиграл?

— Да, но ты же его слышала. Он до сих пор не успокоился, даже несмотря на то, что Лятцко предупредил его, что сам убьет Павла, если тот еще раз вызовет Штефана.

— Лятцко здесь нет, и… ты думаешь, он вызовет тебя до того, как все это кончится?

Что это? Неужели он слышит в ее голосе нотки беспокойства? Да нет, это просто игра воображения. Чтобы Александра за него беспокоилась? Да легче корову научить танцевать.

— Он был бы идиотом, если бы сделал это, — хмыкнул Василий.

— А что, он кажется тебе умным? — спросила Александра настолько бесстрастным тоном, что граф чуть было не рассмеялся и удивился сам себе: с каких это пор он стал находить ее шутки забавными?

Наконец огонь разгорелся и оказался вовсе не таким слабым, как опасался Василий. Конечно, требовалось много времени, чтобы комната как следует прогрелась, но все-таки гораздо меньше, чем Василий думал поначалу.

Он обернулся, чтобы предложить Александре придвинуться ближе к печке, перед тем как снять одежду, и застыл, как громом пораженный, увидев, что она уже завернулась в одеяло, а плащ, штаны и рубашка висят на спинке стула. Ноги ее были обнаженными, и у Василия захватило дух. Все мысли вылетели у него из головы, уступив место одной, от которой он уже не мог избавиться: была ли она совсем обнаженной под этим одеялом или на ней оставалось какое-то белье? Он чувствовал великий соблазн спросить ее об этом, хотя чертовски хорошо знал, что никогда не осмелится.

Василий принялся старательно изучать комнату, но не смог найти ни одного предмета, на котором мог бы остановить взгляд, чтобы хоть как-нибудь отвлечься. Может, надо было попросить отдельное помещение? Черт, да он совсем спятил.

— Ложись в постель, — выпалил Василий. — Я буду спать на полу.

— Не будь дураком. Не могу сказать, что мне это по душе…

Он резко повернул голову и выразительным то ном перебил:

— В этом мы с тобой оба сходимся.

— Но мы взрослые люди, а постель всего одна, и стоит тебе снять сапоги, ты сразу убедишься, что холод идет от дощатого пола, просачивается сквозь половицы и завтра утром ты уже будешь простужен так, что…

— Я все понял, Алин! — рявкнул он в ответ, хотя, пожалуй, чересчур громко. Она вся сжалась от его окрика.

— Можешь попробовать докричаться до кого-нибудь, чтобы тебе отвели отдельное помещение, но вряд ли тебя услышат: наши бандиты, кажется, по уши увязли в своей гульбе.

Он тоже так считал, но это не имело значения. Василий ее хотел, то есть не он, а его тело, а ему частенько случалось позволять инстинктам брать верх над разумом. Но на этот раз он не мог этого допустить и боялся даже подумать о том, как сильно его влечение к этой девушке.

— Ты, конечно, права. Просто я не ожидал, что ты окажешься столь рациональна в этом вопросе.

Александра презрительно вздернула подбородок, но тело ее напрягалось еще сильнее.

— Нет ничего сверхъестественного в том, чтобы поделиться теплом своего тела в такую ночь, — сообщила она. — Но не делай из этого необоснованных выводов. Петровский. Конечно, я предпочла бы чье-нибудь другое тело, однако выбора нет…

— Ложись в эту чертову постель и спи, — рявкнул он. — Для меня утро наступит нескоро.

Стоя у печки и собираясь раздеться, Василий ощущал на себе ее взгляд. Он знал, что этого просто не может быть, что его воображение сорвалось с цепи и обезумело, потому что Александра не могла проявлять к его телу никакого интереса. Кроме того, она, должно быть, уже уснула — он выждал достаточно долгое время. И, тем не менее, он представил, как Александра разглядывает его, и возбуждение Василия возросло до такой степени, что он испытывал уже физическую боль.

Конечно, это просто издевательство над собой — улечься с ней в одну постель. Девушка плотно закуталась в одеяло, а сверху навалила все, что только смогла отыскать, но едва Василий лег рядом, как почувствовал жар, исходящий от ее тела.

Истомившись от холода, он потянулся к этому теплу с такой силой, с какой никогда в жизни не тянулся ни к одному женскому телу, и это влечение не было только чувственным. Телесное притяжение имело место, но существовала и иная потребность, столь же древняя, как и плотское желание, — простая потребность в тепле.

И все же он не осмеливался удовлетворить эту потребность. Возбуждение графа было настолько сильным, что, уступив тяге к теплу, Василий неминуемо потерял бы контроль над собой. Итак, он лежал, начиная уже дрожать, и стискивал зубы, чтобы они не стучали, и разрывался между двумя исконными человеческими потребностями.

Рассуждая логически, в конце концов он тоже согреется, как согрелась Александра, да и возбуждение его рано или поздно уляжется, и, возможно, ему даже удастся уснуть, но до тех пор графу предстояло пережить и перестрадать худшую ночь в жизни. Желаемое было совсем рядом, только руку протяни, но с тем же успехом могло бы находиться за тысячи верст от него, результат был бы тот же.

Но все же можно попробовать лечь поближе, не касаясь ее. Постель была узкой. Василий лежал лицом к Александре и уже оказался к ней совсем близко. Еще несколько вершков и…

Александра судорожно вздохнула и вскочила как ошпаренная, когда его колено случайно коснулось ее.

— Боже, да ты замерзаешь!

Нырнув руками под одеяло, она схватила его ногу, положила к себе на колено и быстро начала растирать ее своими теплыми ладонями.

Одеяло сползло с ее груди и держалось только на плечах, но положение Василия было невыгодным, и он не мог видеть то, что сейчас открывалось взору.

— Неужели у тебя не хватило ума вытянуть ноги перед огнем? — говорила она язвительным тоном. — Разве тебе неизвестно, что если ноги останутся холодными, ты никогда не согреешься!

Однако одна частица его тела была весьма разгоряченной, можно сказать, пылала, что ставило под сомнение ее слова. Но Василий не стал просвещать ее на этот счет, кроме того, он думал сейчас не о холоде: он думал о ней. Думал о ней, лежащей обнаженной в этой постели, думал о том, чтобы лечь обнаженным с нею рядом, представлял, как она поворачивается к нему, и то, что совершенно естественным образом потом между ними происходит. Вдруг он подумал, что вот она сидит, растирая руками его ноги и отчитывая его, и делает это так, словно это самая естественная и привычная вещь в жизни.