Клуб юных вдов - Александра Коутс

Сбрасываю с себя одежду и ложусь на мягкое покрывало. В открытые окна с шелестом врывается свежий ветерок, и по спине вдруг бегут мурашки. Шторы. Наверняка Молли помогла. Митч не смог бы все это сделать сам.

У меня тяжелеют веки, слипаются глаза. Голова нежится на подушке. Я вожу рукой с той стороны, где был Ной, и представляю, будто могу чувствовать стройные изгибы его тела, мягкую линию подбородка. Представляю, что он лежит на боку рядом со мной, забросив руку мне на талию, и, как всегда, целует меня в макушку.

Из глаз струятся слезы, и я не сдерживаю их. Меня трясет от изнеможения, как будто я только что взобралась на вершину горы или переплыла штормовое море. Вскоре сказочные видения исчезают, и не остается ничего, только я и тьма, пустота, в которой я плыву, прежде чем заснуть.

Глава двадцать пятая

Вой сирен.

– Я нашел тебя. Оранжевые всполохи. Красные. Чернота.

Стена. Движется. Невыносимый жар.

– Все в порядке. Ты в безопасности. Меня сложили вдвое. Перекинули через плечо.

Легкие слиплись.

Горло как открытая рана.

– Я нашел тебя.

Чьи-то руки у меня на спине, на ногах.

Ночное небо кружится в диком вихре.

Оранжевые всполохи.

На помощь.

Красные.

На помощь.

На помощь.

Помогите мне.

Чернота.

Глава двадцать шестая

– Ну, вот ты и пришла в себя.

Ощущение такое, будто мою голову резали ножами, царапали когтями и драли клыками, причем одновременно. Глаза жжет, все кажется размытым. Хочу поднести руки к вискам, но это движение тоже вызывает острую боль – на этот раз в груди. Я в комнате с бледно-желтыми стенами.

– Осторожнее, – бросается ко мне папа.

– Что? – Я закашливаюсь. Пытаюсь сесть, но сил хватает только чтобы приподнять голову. Снова откидываюсь на подушку. Во рту странный неестественный привкус – то ли машинного масла, то ли яда, то ли металла.

– Лежи спокойно, не двигайся. – Папа похлопывает по моему колену, будто ласкает спящую кошку. – С тобой все в порядке. Слава богу, с тобой все хорошо.

– Что случилось? – Безболезненно я могу двигать только глазами, поэтому активно этим и занимаюсь, жадно изучая обстановку.

В комнате два окна, по сторонам развешаны фотографии в рамках. Парусники. Девочка с воздушным шариком у океана. Натюрморт с фруктами и чайником.

– Ты в больнице, – отвечает папа.

Он барабанит пальцами по подлокотникам кресла, словно играет на воображаемом пианино.

– Это я поняла, – говорю я.

Глядя в окно, пытаюсь прикинуть, который сейчас час, но не понимаю, где солнце. Хотя какая разница, это мне все равно не поможет. В сознании на мгновение вплывают жуткие картины. Я закрываю глаза.

Огонь. Дым. Митч.

– Митч, – хриплю я.

– С ним все хорошо, – торопится сказать папа. – Все целы. Это была случайность.

– Что было случайностью? – спрашиваю я. Папа смотрит на меня так, будто ему хочется, чтобы он моргнул – и мы оба исчезли.

– Пожар, – тихо отвечает он. – Ты не погасила свечку. Загорелась штора. Слава богу, Митч подоспел вовремя и спас тебя.

Я открываю глаза. На потолке мокрое пятно. Оно похоже на круассан.

– Что тебе дать? Пить хочешь? – Передо мной мелькает розовый пластиковый поднос. Папа подносит к губам розовую чашку с такой же розовой соломинкой, и я делаю глоток. – Пока хватит, – останавливает меня он, и я выпускаю соломинку.

Я шевелю пальцами ног. Ощупываю руки. Все цело, но все болит.

– С тобой все в порядке, – говорит папа, беря меня за руку. – Ты надышалась дымом, но цела и невредима.

Подмышки покалывает от выступившего пота, и это странно, потому что на мне нет ничего, кроме бесформенной хлопчатобумажной сорочки, а накрыта я тонкой больничной простыней. Руки и ноги покрыты гусиной кожей.

– Пап, – вдыхаю я.

– Отдыхай, – отвечает он, его голос звучит тихо и глухо от сдерживаемых чувств. – У тебя куча времени.

Я хочу повернуть голову, чтобы взглянуть на него, но мешает боль в шее. Это и к лучшему, ведь когда я увижу, как он смотрит на меня, обязательно расплачусь.

– Я все испортила, – шепчу я. – Дом. Отношения с Митчем.

С Колином.

– Ничего подобного, – возражает папа, гладя мою руку большим пальцем. – Дом цел. Огонь не пошел дальше спальни. Самое главное, что ты в порядке. Ясно?

Я понимаю, что он просто успокаивает меня, но я-то успокаиваться не хочу. Мне хочется вскочить. Хочется орать во все горло, вопить и крушить все вокруг. Хочется, чтобы в этой стерильной палате, в этих крашеных стенах, в этом счастливом мире царил такой же беспорядок, как в моей измотанной и сломленной душе.

Я закрываю глаза, и на щеку скатывается несколько запоздалых слезинок. Медленно вдыхаю и выдыхаю, проверяя возможности своих легких. И жду, когда пройдет ярость.

– Как у тебя это получилось? – спрашиваю я, не открывая глаз.

– Что получилось? – не понимает папа.

– Ну, когда мама… – отвечаю я. – Ты не расклеился. Ты был сильным.

Я слышу, как папа дышит – шумно и резко. Открываю глаза и вижу, что его взгляд устремлен в окно. За окном проплывает паром, величественный и спокойный.

– Я не был сильным, – наконец говорит папа. – Я разваливался на части каждый день.

Мысленно переношусь в наш дом, пустой, неестественно тихий. Сдавленные рыдания за стеной. Папа, с утомленными красными глазами, готовит мне завтрак. Везет меня в школу, не забывая взять ранец, помня о моих тренировках по футболу и отборочных соревнованиях. За ужином – легкий оживленный разговор. «Как прошел день?».

Я была ребенком. Я была ребенком без матери. Меня не интересовало, как прошел день у него. Мне и в голову не приходило спросить.

– Что изменилось? – допытываюсь я. – Что произошло?

Папа на мгновение задумывается.

– По сути, ничего, – отвечает он. – Время. А еще Джулиет. – Он смотрит в пол, на свои туфли. – Я знаю, ты считаешь, что я поступил импульсивно. Что я забыл, кто я такой. Но она спасла меня. Встретила меня, когда я был в полной растерянности, и вернула к жизни. Без нее я бы никогда не стал тем, кто я сейчас. Тем отцом, которым я стал. – Он пожимает плечами. – Возможно, я не очень хорошо объясняю, но это так.

Я снова закрываю глаза и вижу Колина. Вспоминаю, как он смотрел на меня, когда я говорила ему все те гадости. Вижу боль в его глазах.

– Нет правильного рецепта, – продолжает папа. – И хитростью тут не поможешь. Все это… худшее из худшего. Зря я… не надо было делать вид, будто мне легко без твоей мамы. Я привел тебя к доктору и решил, что этого достаточно. Я думал, что у нас все хорошо.

– У нас и было все хорошо, – говорю я.

– Не было, – качает он головой. – И сейчас нехорошо.

Он проводит рукой по подбородку, там, где у него когда-то была борода. То, чего мне не хватает. Без бороды он больше похож на самого себя.

– А мне бы хотелось, – тихо говорю я. – Мне бы хотелось, чтобы было хорошо.

– Мне тоже, – повторяет папа. – Мне бы тоже этого хотелось.

Глава двадцать седьмая

На следующий день папа привозит меня домой, и я вижу у забора велосипед Лулы. За последние двое суток я почти все время спала, напичканная снотворным, и мне снились странные сны. И почему-то в основном о Луле. Вот она стоит надо мной и сверлит меня сердитым взглядом. Вот она в школьном коридоре, проходит мимо, как будто мы чужие. Вот мы снова маленькие, и она запирается в своей комнате и отказывается выходить.

Едва я вижу ее велосипед, как все понимаю: день рождения. Я пропустила ее день рождения. Конечно, я была в больнице, но разве это меня оправдывает? Выскакиваю из машины еще на ходу и несусь к дому.

– Побереги себя, Тэм, – кричит мне вслед папа, но я не обращаю внимания.

Я бегу наверх, и у меня начинают болеть легкие. Дверь в мою комнату закрыта. Осторожно открываю ее и вижу Лулу до того, как она замечает меня. Лула рядом со шкафом, берет мою одежду из кучи, оставленной на полу, аккуратно расправляет ее и вешает на «плечики».

– Лула?

Она резко оборачивается и роняет платье.

– Я так виновата, – скороговоркой бормочу я, – прости меня, я…

Не успеваю договорить, потому что Лула бежит ко мне через всю комнату, быстро перебирая своими крохотными ступнями, и бросается мне на шею. Она так сильно стискивает меня, что мне трудно дышать, но я молчу. Я тоже обнимаю ее, и жесткие от краски волосы царапают мне подбородок. Слышу всхлип, но не знаю, свой или ее.

Лула резко отстраняется, вытирает мокрые глаза и ощутимо пихает меня в плечо.

– Эй! – вскрикиваю я.

– О чем ты думала, черт побери?! – кричит Лула. – Ты же могла умереть. Неужели ты на уроке не видела тот фильм о пожарной безопасности? О свечах и шторах? Прямо устроила какой-то спецвыпуск сериала про школу!

Я покрываюсь мурашками при воспоминании о том, как Митч вытаскивал меня из спальни, как окно было окутано дымом, и его лизали языки пламени, но пронзительные нотки в голосе Лулы заставляют меня улыбнуться.