Детектив перед сном - Петер Аддамс

— А у меня впечатление, что вашей особой интересуются больше, чем вам хотелось бы. Во всяком случае, речь шла об аресте, и я убежден, что завтра ваша фотография будет в газетах.

— Ну и что ж, — проворчала Афродита. — Меня бы здорово удивило, если бы мне не попытались подсунуть дело с графом. Он, разумеется, отравлен.

— Вы… вы утверждаете это, уважаемая? — в голосе полковника послышалась растерянность. — Впрочем, конечно же… боже… мой… быстродействующим ядом…

— Я так и подумала. Сброд собачий. Подонки.

— Как вы сказали?.. Я не совсем понимаю… — полковник почти заикался.

— Ах, да и не нужно, чтобы вы понимали. Я хочу сказать, что убийца, или убийцы не отличаются изобретательностью. Это заставляет предполагать в них рахитичную психику. Но что я вижу, полковник, вы, кажется, принесли мою куртку?

— Да, действительно, — сказал полковник, пребывавший в растерянности. — Извините, пожалуйста. — Он осторожно положил куртку на кровать.

— Полицейские не пытались оставить ее себе на память? — невинно спросила Афродита.

— Ну что вы, уважаемая… Насколько я понял, полиции и в голову не пришло, что вы могли, э-э, убегая, что-нибудь оставить. Они убеждены, что вы скрылись без чьей-либо помощи.

— Странно… — задумчиво сказала Афродита, — но ведь вы, конечно, все были опрошены? И никто не вспомнил о моей куртке?

— Никто, насколько я знаю, — уверил ее полковник, — а почему это вас так интересует?

— Неважно, полковник, — уклонилась Афродита, — я просто немножко удивлена… А как она к вам попала?

Полковник смущенно откашлялся.

— Честно говоря, она была у меня в машине, еще до того, как вы с Валентином скрылись.

— Смотри-ка, — одобрительно заметила Афродита. — И как это вам удалось?

— Валентин знаком с гардеробщицей, — не без гордости ответил полковник.

— Так, так, — Афродита становилась все задумчивее, — что-то слишком много подготовки. Слишком много, не так ли?

— Так точно, уважаемая, — отвечал полковник. — Но мне ничего другого не оставалось. У меня не было выбора.

Значит, Август преспокойно мог дрыхнуть в кармане, если, конечно… И Афродита изложила мысль вслух:

— Конечно, вы обшарили карманы куртки?

Полковник мгновенно побагровел.

— Ну, хорошо, хорошо, я вам верю. Хотя не понимаю, почему для прусского офицера чужие карманы менее интересны, чем, скажем, для ревнивой жены…

«Представляю, как бы ты себя почувствовал, если бы наткнулся на Августа», — подумала Афродита.

— Мадемуазель! — встопорщился скарабей. — Об этом не вам судить. Вы, в конце концов, иностранка. А иностранцы до сих пор не понимают прусского характера.

— Гм-м, да… — неопределенно отреагировала Афродита. — Не присесть ли вам, герр полковник?

— Благодарю вас, любезнейшая, но я предпочитаю стоять.

— Я вовсе не хотела вас обидеть!

— Я вовсе и не обижен. Может быть, немного озабочен, признаюсь… Когда вновь и вновь сталкиваешься с подобным предубеждением… Но я твердо верю, что мы придем к приемлемому для нас обоих соглашению. Ничего другого мне не надо. Я хочу предложить вам некую сделку.

Афродита вытащила из джинсов голубой платок, звучно высморкалась, затем скомкала и словно нечаянно сунула его в карман куртки. К своей радости, она нащупала Августа, мирно лежащего в справке. Полковник не заметил этой разведки.

— Ладно, слушаю вас, — сказала она, — хотя предупреждаю, что не питаю к вам особого доверия.

— Мадемуазель, вы ни о чем не пожалеете, — облегченно вздохнул полковник, не ожидавший, что так легко договорится. — Уважаемая разрешает? — И он, наконец, пододвинул себе стул и сел — так же прямо и деревянно, как стоял.

Афродита молчала, пусть инициатива остается у полковника.

— Видите ли, уважаемая, — заговорил тот после некоторой паузы, в течение которой, очевидно, подыскивал лучшее начало. — Я не знаю, убийца вы или нет. И, по правде говоря, меня это не очень интересует…

— Рада за вас, — не удержалась Афродита.

— Повторяю, — продолжал полковник, не сбиваясь с курса, — мне не нужно никаких доказательств того, имеете вы отношение к убийству своей тети, ее секретаря и несчастного Хазенталя или не имеете. Минутку!.. В моем к вам деле это не имеет ровным счетом никакого значения. Но фактом остается то, что вас считают убийцей, независимо от того, являетесь вы ею в действительности или нет, и то, что вас разыскивает полиция. Минутку, любезнейшая! А теперь моя идея. Я предлагаю вам защиту от полиции и пристанище. Здесь вас никто искать не будет. Понятно я выразился?

— Мое почтение, уж чего понятнее. Но откуда вдруг такое бескорыстие и благородство?

— Если вы невиновны, то я, значит, сделаю доброе дело…

— Ну, а если нет? — Афродита вызывающе поправила свои очки.

— В этом случае… как вам… В этом случае, мягко говоря, я должен получить гарантии… или, вернее, компенсацию.

— Что вы разумеете под компенсацией? — Афродита заинтересованно уставилась на него во все глаза. Она прекрасно понимала, что без очень серьезной причины полковник никогда бы не затеял ничего подобного, но никак не могла заставить себя серьезно отнестись к этому жуку. Однако, следующая фраза заставила ее насторожиться.

— Для вас это не имеет никакого значения, — в голосе полковника возникла вдруг молящая нотка, — но для меня от этого зависит очень многое, если не все. Одним словом, вы передаете мне все бумаги, касающиеся лично меня, все фотографии, документы и копии с них. За это я укрою вас от полиции и по мере возможности помогу перебраться за границу. Ответьте мне честно: разве это не деловое предложение?

У нее мелькнула мысль, что полковник сошел с ума. Но внимательно вглядевшись в его лицо, она констатировала, что на нем имеются следы вековой прусской глупости, а также некой душевной возни, близкой к панике, но никак не сумасшествия. Трутц фон Гофманзау мог быть человеком странным, принимающим воображаемое за действительное, но к душевнобольным таких пока что не относят.

— Безусловно, это деловое предложение, и вы меня просто воодушевили. Но есть тут одна мелочь: о каких, собственно, бумагах вы говорите?

Полковник возмутился:

— Никаких уверток, мадемуазель. Будем честно, с открытым забралом, вести переговоры! Я говорю о бумагах, которые были у вашей тетушки и которые она использовала, чтобы меня, мягко выражаясь, шантажировать.

Полковник снова был красен, на сей раз от негодования. Другого цвета лицо его, наверное, не выносило.

— Да, шантажировать, — повторил он, сверкая светлыми глазками. — Бессовестно, нагло, беспощадно! И многие годы. Я уверен, что названные бумаги находятся у вас!

Оскорбительное заявление в адрес покойной тети Афродиту не задело, конечно. От вознесшейся в дворянство субретки можно было ожидать чего угодно. Но так же далека была ее племянница и от сочувствия полковнику. Скорее, это могло лишь позабавить. Оба фрукта были, очевидно, хороши и стоили друг друга. Но недурно все же проверить обоснованность выдвинутых против тетушки обвинений. Кто знает, может, где-то здесь лежит разгадка таинственных убийств? Поэтому Афродита ужасно обиделась и контратаковала гвардейского кирасира:

— Попридержите-ка свой язык, герр полковник. Я никому не позволю в моем присутствии оскорблять мою тетю. Это неслыханно! Да вы с ума сошли, как вы смеете!..

Багровый полковник тотчас ринулся в ловушку.

— Я не знаю, мадемуазель, — отвечал он с тевтонским рыком, — насколько вы посвящены в дела вашей проклятой тетушки. Я никогда не утверждаю того, что не сумел бы доказать. А я могу по всем правилам юриспруденции доказать, что ваша суперблагородная баронесса была самой беззастенчивой и наглой шантажисткой…

— Ха-ха! — гневалась Афродита. — Он может доказать! Да кто поверит в этот бред, хотела бы я знать!

— Ваш смех, уважаемая!.. Боюсь, как бы вы не стали плакать! — Полковник свирепо посопел, затем, уже несколько спокойнее, продолжал: — В конце концов, возможно, что вы еще не знакомы с наследством вашей тети… Но я твердо решил раз и навсегда с этим делом покончить. И вы мне в этом поможете, хотите вы этого или нет. Даже если придется покончить с вами.

— Не берите на себя слишком много, — сказала Афродита спокойно, хотя ей стало немного не по себе. Бог его знает, не тронулся ли все-таки этот полковник.

— Мне мало что осталось терять, — с мрачной решимостью проговорил кирасир. — И вы, уважаемая, если отсюда вообще выйдете, то лишь в наручниках. Если мы не придем к соглашению, удовлетворяющему обе стороны. Конечно, я обязан, и это вопрос дворянской чести, если, конечно, вы не притворяетесь незнайкой… Итак, я вам расскажу одну историю, историю шантажа. Всю эту отвратительную, с позволения сказать, операцию придумала, организовала и осуществила ваша тетушка.