Плебейка (СИ) - Плен Александра

– По каким параметрам отбирают пари? Я поняла, не каждая человеческая девушка может ею стать.

Раст криво улыбнулся.

– Не каждая, – голос стал суше, без его обычной звенящей легкости. – Первый параметр – иммунный ответ. Развитие, содержание и чистота лимфы.

– Лимфы? – я не понимала. Для меня лимфа была что-то из разряда непонятно для чего предназначенной жидкости в теле.

– Лимфатическая система отвечает за иммунитет. Нужна высочайшая сопротивляемость организма, сакс жутко вреден для тела. Он перестраивает его полностью. Были случаи, когда на выходе из сакса мы получали не доминов, а скрученные трупы. Даже для взрослых он вреден, а для детей… и подавно.

– Почему же вы отводите туда малышей? Да и еще в таком возрасте? – я заволновалась. Эмиля собирались подвергнуть этому непонятному испытанию в десять лет.

– Чем раньше ребенок станет домином, тем сильнее у него способности.

– Если выживет… – добавила я скептически.

– Выживет… – Растус опять растянулся на шезлонге, одну руку закинул под голову, другой прикрыл верхнюю часть лица. – В прошлом не всегда выживали, но многие поколения селекции дают фору уже на старте. За последние сто лет мы потеряли всего одного ребенка и то, когда одна из семей, не буду называть какая, решилась на эксперимент и отправила к саксу пятилетку. Больше никто так не рискует. В древности водили к саксу во взрослом возрасте, пока не вывели закономерность – чем раньше наследник становится домином, тем дольше живет, тем больше у него проявляется талантов. Например, изменять молекулярный состав еды или питья прямо в желудке, мы стали лишь пятьдесят лет назад.

– То есть ты можешь пить и не пьянеть?

– А какой в этом смысл? – Растус рассмеялся. – Но да, если приспичит, то смогу экстренно протрезветь.

– Ладно, а какой второй параметр?

– Второй – генетический код, естественно. Ты в курсе, что у каждого человека он особенный, как отпечатки пальцев? – я угукнула, – это очень сложные исследования, я не смогу тебе объяснить на пальцах. Если по-простому, то смысл в том, чтобы определить самого близкого человека, геном которого отличается от генома домина не более чем на десятую долю процента. Если будет больше, то ребенка не получится. А так как ДНК домина изменяется все сильнее, уходя от людей, то найти пари вскоре станет невозможно.

Растус из легкомысленного раздолбая превратился в педагога. Это было так странно, что невольно залюбовалась его серьезным видом. Он умел рассказывать, и, по-видимому, был очень образован. Фабий как-то проболтался, что домины учатся до пятидесяти лет, заканчивая две школы – начальную и высшую, а потом еще несколько университетов на выбор.

– А если одна женщина подходит для двух или трех доминов? Как вы ее делите? Растус после вопроса чуть привстал на локтях. Я мысленно застонала, увидев, как напрягся пресс на животе.

– Деремся, конечно, – фыркнул он, – на арене в Колизее. Кто победил, тот и забирает пари.

У меня вытянулось лицо. Парень громко рассмеялся и опять упал на спину.

– Шучу, – хмыкнул он, – первоочередное право имеет старший домин, по очередности от императора, другими словами, по первородству. – Я вдруг вспомнила тот злополучный ужин и крик Фабия – первородство мое! Растус продолжил:

– Иногда, правда, бывают и казусы. Например, однажды девушка влюбилась в молодого домина девятисотого по очереди и быстренько подписала с ним договор, хотя ей предлагал стать пари двести какой-то. После того случая, карту потенциальной пари сверяют со всеми доминами одновременно, и если она подходит для нескольких, то соблюдается жесткая очередность.

Проституция какая-то. Неужели есть девушки, соглашающиеся на контракт дважды или трижды? Раньше я думала, что пари – это феномен, редкая уникальность, а сейчас уверена, что проклятье. Особенно, если нельзя отказаться.

– Ты так спокойно и подробно мне рассказываешь. Я думала, это тайна, – в конце концов, выдавила я.

– Тайна, – согласился Раст, – но если ты знаешь о саксе, то остальное вторично.

Я довольно улыбнулась. Ничегошеньки я про него не знаю и совершенно не представляю, что это, кроме дословного перевода – скала. Растус повернулся на бок и уставился мне в лицо. Как же мне ему намекнуть, чтобы набросил накидку? Смотреть на его тело в одних плавках было мучительно неловко. Взгляд постоянно скатывался вниз.

– Тебе не скучно слушать о доминах? – он подмигнул, – ведь рядом такой великолепный, красивый и доступный я. Почему не любуешься?

– Любуюсь, – согласилась послушно, ни капельки не солгав, и даже голос не дрогнул – могу собой гордиться.

– Что-то не похоже, – вздохнул он мрачно. – Пойдем, поплаваем наперегонки. Так уж и быть, поддамся.

Он протянул руку. Я смотрела на широкую крепкую ладонь с длинными пальцами, и больше всего на свете мне хотелось вложить в нее свою.

– Нет, спасибо, – я отвернулась, – слишком жарко. Лучше отдохну.

В больших дозах домины вредны для психики. Вот уже и насильник превратился в самого желанного мужчину на свете.

От вечерней прогулки наедине с Фабием я отказалась. Он не настаивал, но шутливо намекнул, что второго отказа не примет. От тоже знал, что до следующей овуляции куча времени и особо не напирал. А утром и вовсе уехал на два дня в Рим, пообещав привезти подарки. Я с улыбкой заверила, что буду ждать с нетерпением. И он знал, что я вру, и я знала.

Мы с Растусом остались в доме вдвоем. С одной стороны я обрадовалась, теперь могла задавать вопросы домину бесконечно, с другой испугалась – сближение, которое удавалось избегать все это время, станет неизбежным, и может произойти в любой момент. Я это чувствовала интуитивно, хоть и не была домином.

Предполагаю, чувствовал и Раст. Не зря он наблюдал за мной, как тигр за добычей. Что бы я ни сделала, куда бы ни пошла, он следил за мной неотрывно. На лице – высокомерная гримаса, на губах легкомысленная улыбка, а в глазах – зверский голод.

– То есть домины, это люди с огромным содержанием лимфы в теле? Буквально – люди с иммунитетом, возведенным в энную степень?

Мы шли по пустому пляжа. В левом мире туристы уже занимали ближайшие к морю шезлонги. В правом рыбаки собирались отправиться в море на небольших деревянных лодочках. Вдалеке на холме находилась маленькая деревушка. Аккуратненькая и чистенькая, как на картинке.

– Что-то в этом роде… – отозвался Растус.

– Вся кровь заменена на лимфу? – наседала я.

– Не вся. У нас есть и кровеносная система, но она короткая, такая как у вас лимфатическая. А лимфатическая, наоборот, главенствует и разрослась как кровеносная. Кровь питает лишь сердце, которое в свою очередь питает мозг. И кое-что еще… – Растус искоса на меня посмотрел. Я смутилась, догадавшись, что именно.

– Больше кровь нигде не задействована, – продолжил он. – Все остальные ткани, клетки, органы, питает лимфа. А так как она течет медленнее, некоторые процессы в организме замедляются…

– И вы живете дольше, – закончила за него я.

– Ага.

– И ребенок рождается не домином, а просто человечком с очень развитой иммунной системой?

– Да.

Он неохотно отвечал, словно его мысли были далеко. И странно смотрел. Как будто ждал других вопросов, а не тех, которые я задавала. Я медленно шла рядом и чувствовала удивительную близость с этим молодым серьезным домином, какое-то противоестественное родство. Словно он мой парень, мы знаем друг друга тысячу лет. Словно вдвоем приехали на море, сбежали от родителей, купаемся, гуляем, разговариваем. Вечером будем сидеть в ресторанчике, пить вино, есть греческий салат и глупо шутить. Я расскажу о детстве, о желании стать моделью в семь лет, он о первой выкуренной на спор сигарете, или о том, как разбил машину отца в шестнадцать. Обычные, бессмысленные и пустые, но такие важные разговоры, когда двое влюблены, и хочется знать все, до последней черточки, до последнего самого незначительного события в жизни. А ночью он снимет с меня комбинезон, уложит на прохладные, выхоложенные кондиционером простыни, и начнет целовать.