Жизнь наоборот - Галия Сергеевна Мавлютова

лица — с синего на фиолетовый, с фиолетового на бордовый. При приближении Дениса лицо приобрело свойственный ему розовый оттенок.

— Что? — вырвалось у неё, несмотря на волевое усилие.

— Нормуль, киска, — хмыкнул Денис, разглядывая бумажку с номером телефона. — Здесь номер Вована, адрес, где он проживал раньше, и Витёк подсказал, что белорусский адрес могут знать его украинские собраться по труду и заработкам.

— А номер записал? — разволновалась Алина, заглядывая в бумажку с номером через плечо Дениса.

— Я не ты, все данные переписал, — ответил Хохленко, наливаясь важностью, отчего стал похож на переспевший помидор, — запомни, детка, это уголовный розыск! Чисто мужская профессия, и женщинам у нас не место.

— Да брось ты, Дэн, не до того сейчас, — отмахнулась Алина, — давай мне бумажку, я побежала к Малышеву.

— Ну вот, это женская логика, не успела чего-то наработать, сразу к Малышеву, а зачем и для чего — не понимает девушка, — заворчал Хохленко.

— А что же делать? — удивилась Алина.

— Терпи до обеда, а потом я освобожусь, съездим к хохлам, узнаем там, что к чему. А то побежишь к Малышеву, а выяснится, что вытянула пустышку. Вот смеху-то будет!

Алина заскучала. Денис правильно говорит. И от того, что он прав, стало невыносимо скучно. Чтобы удивить Малышева, нужно ещё много чего сделать. Съездить к хохлам, выяснить детали, установочные данные, а не только что к чему, и лишь после этого идти с докладом к Малышеву. Долгий и утомительный процесс, а так хочется всех удивить, да побыстрее. Не получается. Придётся смириться. А Денис отличный парень. Напрасно все над ним издеваются. И опер нормальный. Вон как всё по полочкам разложил. Алина нежно улыбнулась, подтверждая правоту слов случайного напарника. И они побежали в отдел, вприпрыжку, торопясь, словно боялись опоздать на уходящий поезд.

* * *

Они с трудом нашли рабочих. Сначала искали стройплощадку, затем долго пробирались по колдобинам и выбоинам, пока добрели до прорабской — душной и насквозь прокуренной. Двое мужчин зло оглядели вошедших. Было заметно, что им очень не понравилась Алина. Она и впрямь нелепо смотрелась в этой тесной комнатке. Чуть не задела головой притолоку, стукнулась о край шаткого столика, едва не перевернула неустойчивую скамейку. Брезгливо присела на табуретку, подальше от дыма и перегара, исходившего от рабочих.

— Пропал Белорус, пропал, он сам из Белоруссии, а мы с Украины, вместе работали, а тут он соскочил со связи, — негромко кивнул один из мужчин, косо взглядывая на притихшую Алину: мол, а этой чего здесь надо?

— Давно? — Денис вытащил из внутреннего кармана куртки записную книжку.

Мужчины насупились. Записная книжка с мятыми страницами вызвала у них чувство страха. Алина переместилась поближе, стараясь не привлекать к себе внимание.

— С неделю. Поехал комнату смотреть и отключил телефон. У него такой же был, — самым смелым оказался тот, что выглядел моложе всех.

Представился как Василий, сказал, что из Ровенской области. В Ленинградской области прижился, на Украину ездит редко.

— А у Белоруса есть семья? — спросила Алина, слегка охрипшим голосом.

Она вживалась в обстановку. Наверное, нужно было начинать именно так, вдвоём, в паре, а не ходить в одиночку и по бездорожью, только напрасно маялась. Денис наглядно продемонстрировал, как просто всё делается. Пришёл, с первого взгляда расположил к себе собеседников, достал блокнот; смотрит в глаза, слушает, не перебивает: всё чётко, без лишних слов и движений.

— Есть, да боимся жене звонить. Она сама тут набрала Николая, — Василий кивнул в сторону угрюмого мужчины в углу прорабской, — они из одной местности. Земляки. Коля сам из Ровенской области, а родился в Белоруссии. Раньше там жил.

— И что? — Денис живо обернулся к Николаю: — Что сказала?

— Да ничего, спрашивала, где Вован, куда подевался? Он каждый день отзванивался, а тут не звонит, на звонки не отвечает.

— Заявление писать будете? — спросил Хохленко, засовывая блокнот в карман.

— Не-а, — хором ответили мужчины, — жена Белоруса подъедет — напишет!

— Понятно, — легко согласился Хохленко, — позвоним, вызовем, успокоим.

Мужчины презрительно хмыкнули, что явно означало, уж кто-кто, а менты точно успокоят. А не согласишься, вечным сном заснёшь. Денис нахмурился, но, подумав, рассмеялся.

— Я тоже из Ровенской области, родился там, — сказал легко и весело, словно ждал подходящей минуты, чтобы поведать землякам о причастности к их нелёгкой судьбе.

— А-а, — равнодушно кивнули рабочие и заторопились, в дверь дважды заглядывал прораб.

Обратный путь показался Алине нетрудным и коротким. Она весело прыгала по кочкам и камням, думая, как обрадуется Малышев свежей информации.

— Ты это, Алинка, Малышеву-то не спеши докладывать, сами покопаем, вдруг что-нибудь да нароем? — Денис говорил осторожно, словно нащупывал почву, что там да как.

Больше всего его интересовало, а как отнесётся к его странному предложению Алина? По неписаному своду правил, любой прикомандированный к группе расследования из главного аппарата обязан сообщать старшему о каждом сигнале, о самой мельчайшей информации. Хохленко предлагал нарушить устав. Алина молчала, обдумывая его предложение. Если доложить Малышеву сейчас — ничего хорошего не получится. Информацию проверят оперативники из Главка. Алину до проверки не допустят. Потом скажут — информация оказалась пустой. И снова упрёки, попрёки и забвение. Алина слегка сбавила шаг, сделав вид, что споткнулась:

— А когда копать начнём?

— Да сегодня и начнём, прямо с вечера, — обрадовался Хохленко.

И Алина поняла, что ему тоже не везёт. Он одинок в своей работе. Его не приняли к коллективе, над ним смеются, награждая разными дурацкими прозвищами. Денис Хохленко тоже хочет доказать всем, что он чего-то стоит. Хоть три копейки да серебряных.

— Согласна!

Ответ прозвучал звонко и торжественно, словно Алина принимала присягу. Или клялась в вечной любви; в сущности, это одно и то же. Мотивы разные — суть одна.

* * *

Жизнь приобрела странную двойственность. Утром, днём и ранним вечером Алина числилась на службе. Более поздние часы уходили на проверку информации. Через два дня приехала жена Белоруса. Увядшая, тяжёлая женщина; внешне, впрочем, хрупкая. Тяжесть исходила от мрачного взгляда карих глаз. Казалось, женщина ненавидит весь мир. Измученные руки не знали покоя: лёжа на коленях, они постоянно шевелились, вибрировали, вздрагивали. На миловидном лице Раисы Фёдоровны, так звали жену Белоруса, застыла беспристрастность.

— Всегда звонил. Каждый день. Утром и вечером. Рассказывал, как дела, как устроился. А тут, пропал, нет и нет его, — немного лающим голосом поясняла Раиса Фёдоровна.

— Раиса Фёдоровна, а вы понимали, что что-то случилось?

— Можно Раей называть, — безжизненная одутловатая рука слабо