Отзывчивое сердце - Барбара Картленд

Граф окинул взглядом свой серебристо-серый дорожный плащ и замысловато уложенные складки накрахмаленного галстука.

– Ваша светлость, уверяю вас, погода меня ничуть не волнует, – произнес он до того неискренне, что Клеоне стало смешно. Во всяком случае, графу ничего не оставалось делать, как забраться в карету герцогини, сесть спиной к лошадям напротив Клеоны и смотреть на нее, как она определила для себя, «томными глазами избалованного спаниеля».

По дороге к Чейни-Уок девушка опасалась, что присутствие графа в карете будет смущать ее, но он слишком хорошо владел искусством галантного обхождения, и этого не случилось. Граф весело болтал, осыпая обеих дам экстравагантными комплиментами, рассказывая забавные анекдоты и сплетни, так что они успокоились и невольно начали с удовольствием прислушиваться к его болтовне.

Путешественники остановились перекусить на придорожном постоялом дворе близ Мейдстона. Пока герцогиня пила привезенный с собой шоколад, приготовленный ее собственными слугами, Клеона выяснила, что герцог миновал это место без остановки примерно три четверти часа назад.

В отдельной гостиной, предоставленной в распоряжение герцогини, граф заказал бутылку кларета и, попробовав, объявил, что хоть он и не высшего качества, но годен к употреблению.

– Присоединяйтесь ко мне, Клеона, – предложил он. Клеона покачала головой.

– Лучше я выпью шоколада, – ответила она.

– Обещаю в Париже напоить вас таким шоколадом, какого вам не доводилось пробовать прежде, – сказал он. – Это одно из кулинарных чудес моей страны, которым вы будете наслаждаться.

– Последний раз, когда я была в Париже, – язвительно вставила герцогиня, – шоколад показался мне отвратительным, а вот кофе очень понравился.

– Все меняется, ваша светлость, – учтиво произнес граф.

– Но не к лучшему, – ответила герцогиня. – Как это вы, аристократ, во всяком случае вы нас уверяете в этом, можете согласиться низкопоклонничать перед этим выскочкой, у меня в голове не укладывается. Вы хоть представляете, сколько страданий и лишений пришлось испытать миру из-за его чудовищных завоеваний?

– Но Великобритания сумела дать ему отпор, – возразил граф. – Пали все нации, кроме британской. Разве вы, Клеона, не гордитесь тем, что вы – англичанка?

– Конечно, горжусь, – ответила Клеона. Она не понимала, в чем дело, но тон, каким говорил граф, заставил ее почувствовать себя неловко. Она действительно гордилась своей страной, но признаваться в своих патриотических чувствах перед иностранцем – это ее смущало.

– Н-да, остается только надеяться, – заметила герцогиня, – что я сумею сдержаться и не выскажу этому генералу Бонапарту, что я о нем думаю. Если хотите знать, мне кажется чрезвычайно странным, что именно сейчас он выказывает такое расположение к англичанам. К чему, все эти приглашения посетить Францию? Лорд Блессингтон говорил мне, что его чуть ли не уговаривали приехать в Париж в качестве личного гостя Бонапарта и его жены.

– Война окончена, – мягко напомнил граф.

– Надолго ли? – резко бросила герцогиня в ответ. – Вот о чем я спрашиваю себя: надолго ли?

Чувствуя, что разговор начинает принимать опасный оборот и что за галантностью и комплиментами, которые граф продолжал расточать во время путешествия, что-то кроется, Клеона обрадовалась, когда вдали наконец-то показался Дувр.

На крутом холме возвышался замок, а за домами и лавками проглядывало лазурно-синее море, сверкающее в лучах послеполуденного солнца.

– Надеюсь, на море спокойно, – произнесла герцогиня, когда лошади спускались с холма к заливу. – Сама я переношу качку спокойно, но терпеть не могу зеленые лица тех, кому делается плохо. Клеона, запомни: если ты страдаешь от качки, сиди в своей каюте.

– Я уверен, что Клеона хорошо переносит качку, – мягко сказал граф. – Надеюсь, она будет стоять со мной на палубе и смотреть на очертания французского побережья. Для меня это будет чрезвычайно волнующий момент.

– Я никогда не бывала в море прежде, – отозвалась Клеона, – хотя не думаю, что от качки мне станет плохо. В детстве я любила качаться на качелях, и меня никогда не укачивало в дороге, как это случается со многими.

– Не знаю, есть ли на свете что-нибудь хуже старых карет, – заметила герцогиня. – Помню, когда я была маленькой и дороги были не такими ровными, как сейчас, каждый раз после дождя огромные и тяжелые кареты увязали в грязи. А уж как они раскачивались! Моя мать часто просила остановить лошадей в самый неподходящий момент.

– Моя мама часто говорила то же самое, – с живостью сказала Клеона, сообразила, что проговорилась, и торопливо добавила: —… во всяком случае мне так рассказывали.

Однако герцогиню интересовали только собственные воспоминания. Она говорила без умолку, пока лошади не остановились. Выглянув, Клеона обнаружила, что они подъехали к причалу.

Как только дверца открылась, девушка выбралась наружу. Она стояла, подставляя лицо морскому ветерку, и глядела туда, где всего в нескольких ярдах от причала слегка покачивался на волнах самый прекрасный корабль, какой она только могла себе представить. На борту царило необычайное оживление. Матросы лазали по мачте, устанавливая паруса. На палубе она разглядела герцога и Фредди Фаррингдона.

Сердце ее забилось от восторга. Плыть на корабле, а затем побывать во Франции – это еще интереснее, чем прибыть в Лондон и попасть в светское общество.

От возбуждения позабыв о хороших манерах, она побежала по причалу. В тот же миг герцог, увидевший их, поторопился спуститься по трапу, чтобы встретить герцогиню. Ступив на землю, он лицом к лицу столкнулся с Клеоной.

– Как замечательно… – начала было она и внезапно замолчала, сама не зная почему.

В тот момент, когда их глаза встретились, случилось нечто странное. Герцогиня и граф были где-то позади. Несколько мгновений они оставались одни, и, пока они стояли лицом к лицу, между ними произошло что-то необъяснимое; Клеона лишь знала, что слова ни к чему. Она собиралась сказать, как это много для нее значит, как это увлекательно, что корабль… но зачем? Она и так сообщила ему все, что чувствовала. Она знала: глядя ей в глаза, он все видел и понимал…

Затем это безмолвное чудо, если это было чудо, исчезло так же внезапно, как и возникло. Рядом появился граф, и призрачные чары развеялись, точно легкая паутинка, разорванная грубой рукой.

– Mon Dieu, Сильвестр, ты меня поставил в унизительное положение! – запротестовал граф. – Как ты мог посчитать меня малодушным? Если ты считаешь, будто меня испугают несколько капель дождя, то очень ошибаешься!