Перелом - Дик Фрэнсис

Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.

Затем я попросил Маргарет на все вопросы владельцев отвечать, что я остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю желающим забрать своих лошадей.

— Это правда? — спросила она. — Вы действительно останетесь?

— Положение-то безвыходное, — сказал я. Но оба мы улыбались.

— Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда вы отказали Джону Бредону. — Я не стал ее разочаровывать. — Я рада, — сказала она. — Наверное, нехорошо так говорить, тем более что отец ваш только вчера умер, но мне больше нравится работать с вами.

Я не был таким диктатором, как он, вот и все. Маргарет могла хорошо работать с кем угодно. Перед уходом она сказала, что никто пока еще не выразил желания забрать из конюшен лошадей, включая и банкира, владельца Архангела.

Когда она ушла, я позвонил своим поверенным в Лондон и попросил возвратить мне конверт, который велел вскрыть в случае моей смерти. Затем я проглотил несколько таблеток кодеина, подождал, пока боль хоть немного утихнет, и с пяти до шести тридцати совершал вместе с Этти вечерний обход конюшен.

Мы прошли мимо пустого денника Ланкета.

— Черт бы побрал этого Алекса, — сказала Этти, но как-то рассеянно. Для нее все осталось в прошлом. Только предстоящие скачки имели значение. Она рассказала мне о своих планах на будущее. Четко, разумно, убедительно. Я оставался в Роули Лодж тренером, и ей не надо было привыкать к новым порядкам.

Я оставил ее наблюдать за вечерним кормлением лошадей и пошел домой. Что-то заставило меня посмотреть в сторону подъезда. Не двигаясь, почти сливаясь со стволами деревьев, там стоял Алессандро. Я неторопливо пошел через манеж ему навстречу.

Переживания состарили Алессандро до такой степени, что сейчас он выглядел скорее на сорок, чем на восемнадцать. От него остались кожа да кости, а в черных глазах застыло выражение отчаяния.

— Я пришел, — проговорил он. — Мне надо... Вы говорили вначале, что мне причитается половина денег за скачки... можно мне... получить их?

— Да, — сказал я. — Конечно. Алессандро сглотнул слюну.

— Простите, что я пришел. Но я должен был прийти... попросить у вас денег.

— Я могу рассчитаться с вами сейчас же, — ответил я. — Пройдемте в контору.

Я чуть повернулся, приглашая его следовать за собой, но Алессандро остался стоять на месте.

— Нет... не могу.

— В таком случае я отправлю деньги в «Форбэри Инн», — предложил я. Он кивнул.

— Спасибо.

— Вы решили, что будете делать дальше? — спросил я. Лицо Алессандро еще больше омрачилось.

— Нет. — В нем явно происходила какая-то борьба. Собравшись с духом, он крепко стиснул зубы и задал вопрос, который нестерпимо его мучил:

— Когда меня дисквалифицируют?

Как сказала Джилли, Нейл Гриффон был психом.

— Вас не дисквалифицируют, — сказал я. — Сегодня утром я имел разговор в Жокей-клубе. Я объяснил, что вас не следует лишать права из-за того, что ваш отец сошел с ума, и со мной согласились. Вам, конечно, может быть не очень приятно, что я сделал упор на сумасшествие, но ничего другого мне не оставалось.

— Но... — растерянно произнес он, — разве вы не рассказали о лунном Камне, Индиго... своем плече?

— Нет.

— Я не понимаю, почему?

— Не вижу смысла мстить вам за то, что сделал ваш отец.

— Но... он сделал это... в самом начале... потому что я попросил.

— Алессандро, — сказал я. — Как вы думаете, много существует на свете отцов, которые поступили бы подобным образом? Если бы их сыновья вдруг заявили, что хотят участвовать в дерби на Архангеле, кто из них стал бы убивать, чтобы выполнить эту просьбу?

Алессандро надолго задумался.

— Значит, он был сумасшедшим. Действительно сумасшедшим, — произнес он. Лицо его опять помрачнело.

— Он был болен, — ответил я. — Он заболел после вашего рождения, и болезнь затронула его мозг.

— Тогда я... не...

— Нет, — сказал я. — Это не наследственное. Вы так же нормальны, как все. И ваш разум в ваших руках.

— В моих руках, — невнятно повторил он. Напряженная работа мысли отразилась на лице Алессандро, а я молчал, чтобы не мешать ему, и терпеливо ждал, потому что дальнейшая судьба Алессандро зависела сейчас от его ответа.

— Я хочу быть жокеем, — еле слышно произнес он. — Хорошим жокеем. Я перевел дыхание.

— Вы можете участвовать в скачках повсюду, — сказал я. — В любой точке земного шара.

Алессандро напряженно посмотрел на меня, и на лице его не появилось былого высокомерия. Он совсем не походил на того мальчика, который пришел ко мне три месяца тому назад, да он больше им и не был. Чтобы победить отца, я изменил жизнь сына. Я изменил и его самого: сперва — чтобы обезопасить себя, потом — потому что в Алессандро было слишком много хорошего, и за него стоило побороться.

— Если хотите, можете остаться в Роули Лодж, — резко сказал я.

Что-то сломалось в нем: так лопается туго натянутая струна. Невероятно, но, когда Алессандро отвернулся, я мог бы поклясться, что в глазах его стояли слезы.

Он сделал несколько шагов вперед и остановился.

— Ну? — спросил я.

Алессандро отвернулся. Слезы ушли обратно в слезные железы, как часто бывает у молодых.

— Кем? — с опаской спросил он, предчувствуя подвох.

— Жокеем наших конюшен, — сказал я. — Вторым после Томми.

Он сделал еще несколько шагов по дорожке на негнущихся ногах.

— Вернитесь, — позвал я. — Вы сможете прийти завтра?

Алессандро оглянулся.

— Я буду к утренней проездке. Еще три пружинящих шага.

— Ни в коем случае! — крикнул я. — Как следует выспитесь, хорошенько позавтракайте и приходите не раньше одиннадцати. Мы улетаем в Честер.

— Честер? — изумленно воскликнул он и, повернувшись, попятился, удалившись еще на пару шагов.

— Резвое Копыто! — закричал я. — Слышали когда-нибудь о таком?

— Да! — закричал он в ответ и, не в силах удержаться от смеха, вновь повернулся и побежал по дорожке, подпрыгивая, как шестилетний мальчишка.

Примечания

1

Fuilong (фарлонг) (англ) — 660 футов = 220 ярдов = 201, 17 м.

2

Знаменитые мебельные мастера XVIII в.

3

Фут = 12 дюймов = 30, 48 см.