Ковчег-Питер - Вадим Шамшурин

на полу, распустив сопли и опустив глаза – не от стыда, что сдаст сейчас одноклассника и друга, а потому, что будет смотреть, как у него на ладони лежит выбитый зуб. Зубов будет жалко, и страшно идти потом к стоматологу, и Серега расскажет про дачу Лидии Палны. Потому что сам же мне этот адрес и дал. Я почему-то был уверен, что Серега меня отстаивать не будет, партизан из него никакой. Помню, как-то в школе мы отобрали шарф у одной девчонки, у Маринки Смирновой. Сначала мы долго бегали с ним по двору: Серега держал шарф за один конец, а я – за другой, а Маринка бегала за нами и кричала:

– Отдайте, дураки, отдайте!

А потом мы этот шарф закинули на дерево, и он очень смешно обмотался там вокруг одной ветки и вокруг ствола. Тогда Маринка пошла и нажаловалась Мидии. Та нас, конечно, вызвала и говорит: зачем вы девочку обидели? И Серега сразу сдулся и сказал, что попросит прощения. А я молчал и смотрел в окно, как ветер шевелит кисточки на краях Маринкиного шарфа – это дерево стояло прямо под окнами нашего класса. Мидия спросила меня:

– А ты, Скворцов, не хочешь у Марины попросить прощения?

И я сказал, что нет. Потому что она – жадная и ведет себя некрасиво. Нам столько рассказывали в школе, что надо любить и беречь природу. А сейчас, когда уже совсем скоро придут холода, Маринка пожалела шарф для дерева. И вообще, сказал я, мы хотели взять шефство над этими тополями – ухаживать, заботиться о них. Летом мы насобирали бы для них червяков, чтобы они рыхлили вокруг землю. Весной принесли бы котов, чтобы они прогоняли птиц, которые строят тут свои гнезда. Потому что деревьям наверняка тяжело держать эти гнезда на своих ветках, и еще они, может, устают от постоянного птичьего крика. А зимой надо утеплить наши деревья, чтобы им не было холодно.

Мидия Пална сначала долго смотрела на меня своим учительским шершавым взглядом, потом вздохнула и сказала:

– Я все никак не могу разобраться в тебе, Антон. Вот сейчас ты все это искренне говоришь или просто увиливаешь от наказания?

– Почему от наказания? – удивился я. А она спросила:

– У тебя какая оценка по биологии?

Потом физрук принес лестницу, отмотал шарф от дерева и обозвал нас малолетними преступниками. А Мидия еще нажаловалась биологине, и та провела в нашем классе дополнительный урок и рассказала, как живут деревья. Мне, например, было интересно, но остальные ребята обиделись, потому что им пришлось сидеть в школе на сорок пять минут дольше. Так что у меня потом и с одноклассниками были проблемы, а вот чтобы Серега меня тогда поддерживал, я что-то не помню. Он как-то ненавязчиво сделал меня крайним в этой истории с шарфом. И я уже тогда стал сомневаться, могу ли я считать его после этого своим настоящим другом, или он для меня просто так, товарищ и одноклассник, но не больше.

Все это мне вспомнилось к тому, что Серега меня, конечно, сразу сдаст и пойдет просить прощения у Витюши, как когда-то давно просил прощения у Маринки Смирновой. И тогда генеральный отдаст приказ своим прислужникам взять меня живым, или даже лучше мертвым, чтобы другим было неповадно трогать его невесту и красть многомиллионные контракты. Ну и все, десяток загорелых парней в камуфляже, с закатанными рукавами на красивых бицепсах, рассядутся по джипам – запыленным, с открытым верхом – и, размахивая в воздухе автоматами, покатят в Дубки. Наведут шухера на местных, так что бабки еще много лет потом будут рассказывать о стрельбе в поселке. Выволокут меня во двор да и шлепнут из пистолета Макарова. А домик обольют бензином со всех сторон из тяжелых таких канистр и подожгут. Тут сосед Миша не выдержит, выскочит за околицу и закричит:

– Да что же вы, изверги, делаете? Тут же учительница живет!

А суровый камуфляжный мужик с красивым шрамом на губе отведет сильной рукой в сторону его гражданскую щуплую фигуру и скажет:

– Не кипиши, местный житель. Вот проживаешь ты тут по соседству, и невдомек тебе, что мы злостный наркопритон сейчас накрыли. И никакая она не учительница. Она все эти годы в школе малолеткам наркоту толкала. Да и этот субъект тоже не заслуживает твоего доверия. Он – вообще иностранный агент, пособник американской разведки, и никакой он не Антон, он – Антуан. Ты ведь его с самого начала заподозрил. А сигнал подать куда надо не догадался. Да еще и грибные места здешние ему показал. Эх ты! Да ладно, иди уже с богом. Живи дальше своей скучной жизнью обывателя.

Запрыгнет в свой джип и стремительно уедет. Дачникам только и видно будет, как пыль летит из-под колес да над полями стелется черный дым от сгоревшего домика.

Миша придет домой и наваляет жене:

– Дура ты, баба, я же вот сразу почуял, что неладно что-то с этим городским. А ты: он из детской книжки, он из детской книжки. Видали мы такие книжки!

А Мишина жена заплачет и потом все равно сходит в церковь, и поставит свечку за Лидию Палну и за Антуана. Женское-то сердце не обманешь.

– Антоха! Ты чо там? – я вздрогнул. Это Миша стоял за забором. Смотрел на меня странно, как будто уже подозревал во мне американского шпиона Антуана. Черт. Я даже забыл, что я там придумал про Лидию Палну. С ней-то что было?

– А Лидия-то где? Все в городе? – спрашивает Миша, как будто это не я американский шпион, а он, и умеет даже читать мои мысли.

– Да, она что-то так и не приехала, – говорю, и вдруг решаю: – Слушай, Миш, я тоже, наверное, уеду сегодня. Можно я ключи от ее дома вам оставлю?

– Да ты их просто на крыльце спрячь, – Миша махнул рукой. – Там вон сбоку доска отходит. Видишь? Она ключи часто туда кладет.

– И что, все знают?

– Ну, соседи знают некоторые. А что? Что там у нее брать-то?

Днем

На двенадцатичасовой электричке Лидия не вернулась, и я окончательно решил поехать в город. Странное было чувство, что совсем не надо собирать никаких вещей. Вот ведь пробыл здесь три дня, а ничего у меня нет, только в кармане джинсов ключи от городской квартиры, несколько скомканных купюр и кредитка. И нет чувства, что чего-то не хватает. Хотя нет, вчера пришлось постирать носки и трусы. А так, в остальном, получается, ни в чем больше и не нуждался. Только в чистых трусах и