Фашисты - Кирилл Викторович Рябов

осторожно. — И я не слышу никакого лая.

Вольский высунул руку со смартфоном в коридор и немного подержал.

— Слышала?

— Коля, я волнуюсь. Ты был у врача?

— Как раз хожу по врачам. Пока ничего непонятно. Они тупые и бесполезные дегенераты, вот что я думаю. Сами не знают, что с человеком и от чего его лечить.

— Бок болел?

— Нет. Бок меня не беспокоит.

— А почему болит голова?

— Не знаю. Из–за погоды, может быть.

— Саша сейчас дома?

— На работе.

— Мне бы хотелось с ней поговорить.

— Ну, позвони и поговори, — сказал Вольский.

— Коля, ты продолжаешь грубить. Ты никогда мне не грубил.

— Я не грублю, — отозвался он вяло.

— Не понимаю, чем я заслужила такое отношение. Разве я сделала тебе что–то плохое? — крикнула мама, готовая заплакать.

Вольский закатил глаза.

— Мне надо работать.

— Ну прости, что отвлекла тебя.

— Ничего, — сказал он.

— До свидания, Николай.

— Пока.

Он сунул смартфон в карман, достал красную пилотку и заметил на ней длинный светлый волос. Опять вспомнился сон. Вольский прижал пилотку к лицу и замер, немножко дрожа. От неё едва уловимо пахло цветочным шампунем. Эта женщина утром, перед тем как выйти на смену, вымыла голову. И, конечно, тело. Своё крепкое, мясистое тело с большими мягкими сиськами. Вольский задыхался от возбуждения. Он расстегнул ширинку. Но тут проклятый пёс гавкнул особенно громко. Прямо в ухо. Вольский застегнулся и выглянул на кухню. Мопса там не было. Где же эта сволочь спряталась? И почему никак не затыкается? Он вернулся в комнату и стал звать:

— Принц Альберт, Принц Альберт, Принц Альберт.

Это было сложновато.

— Алик! Алик! Алик!

Пёс лишь лаял в ответ. Всё громче и истошнее.

— Где ты, пидорас? Где ты находишься, свинья? — заорал Вольский? — Ты что, невидимый стал?

Он вышел на кухню и закрыл дверь. Но лай не утих. Вольский заглянул в духовку. Пса там, конечно, не было. Возбуждение не проходило. Он достал смартфон, позвонил Саше. Она ответила мгновенно.

— Коля?

— Да.

— Что с тобой?

— Ничего. Хотел спросить, когда ты будешь дома.

— Я ещё не кончила. Ты где? Ты был у врача?

— Да, был. Потом расскажу. А почему ты сказала «я не кончила»?

— Я ещё на работе. Осталось одно занятие. Так что буду дома часа через два. Может, чуть раньше. Зависит от транспорта.

— Ладно. Но почему ты сказала именно «не кончила»?

— Не знаю. А что не так?

— Странно прозвучало.

— А что странного?

— Если бы ты сказала «я ещё не закончила», это звучало бы нормально. А «я ещё не кончила» прозвучало странно.

— Ты дома сейчас?

— Да.

— Как себя чувствуешь?

— Прекрасно. Бок не болит.

— Это хорошо. Поспать не хочешь?

— Нет.

— А поесть?

— Не особо.

— Надо поесть.

— Дождусь тебя.

— Хорошо. Но если проголодаешься, меня не жди.

— Хочу прогуляться.

— Куда? Зачем?

— Башка. Что–то. Трещит. И собака. Лает без остановки.

В голове у него крутилось «не кончила, не кончила, не кончила, кончила, не кончила, кончила, не кончила».

— Коля, милый, я постараюсь пораньше приехать. Не хочу, чтобы ты куда–то ходил. Но если пойдёшь, не задерживайся, пожалуйста. Я очень волнуюсь за тебя.

— Не задержусь, — тяжело выговорил Вольский.

— Голос у тебя странный.

— Я спал. И голова. Я пойду на воздух.

— Я тебя люблю, Коля.

— И я.

Сунув смартфон в карман, он вышел из квартиры. Кто–то вызвал лифт, и кабина, дребезжа, уползла. Вольский спустился на несколько ступенек вниз, остановился и посмотрел в лестничный пролёт. Он не знал, куда идти. И это не имело смысла. Собачий лай звучал в его голове. Спрятаться от него было негде. Он вернулся и позвонил в соседнюю дверь. Тамара открыла. На ней был спортивный костюм фисташкового цвета. Она разговаривала с кем–то по телефону и пила из банки квас.

— Можно войти? — спросил Вольский шёпотом.

Она кивнула и сказала:

— Это всё полная хрень, дорогая. Его полгода не было, где–то шлялся. И вдруг пришёл, здрасьте, любите. Не потому что соскучился. А потому что никому больше не нужен.

Вольский стаскивал ботинки, стоя посреди прихожей. Он чувствовал, что Тамара удивлённо смотрит на него.

— Я что тебе, зла желаю? — спросила она. — Раз так считаешь, зачем звонишь тогда? Я звоню? Да какая разница!

Он выпрямился. Тамара смотрела на него равнодушно. Она кивнула в сторону кухни. Вольский вышел и сел за стол, покрытый белой скатертью. Он немного удивился чистоте. Почему–то всегда думал, что соседка поддаёт без продыху и в квартире у неё свинарник. Впрочем, в мойке он заметил грязную тарелку и чашку. Зато плита сверкала белизной.

Из коридора доносился голос Тамары:

— Выход один, понимаешь? Не два и не три. Гнать!

Вольский заткнул уши. И голос исчез. Зато пёс продолжал гавкать во всё горло. И от лая вздрагивал затылок.

Вскоре Тамара закончила разговор и вышла с какими–то бумажками в руках.

— Я ещё не все заполнила, — сказала она. — Завтра вечером зайдите. Отдам остальные.

— Что это? — спросил Вольский.

— А вы разве не за квитанциями пришли?

— Нет.

— У вас ко мне какое–то дело, Николай?

— Я хочу вас изнасиловать, — сказал Вольский. — Желательно французским батоном.

Тамара невозмутимо отпила из банки.

— Вы вроде трезвый…

— Трезвый.

— Та скорая, она из дурдома приезжала?

Вольский покачал головой.

— У меня был приступ. Я же рассказывал. Почему сразу дурдом? В дурдоме я, кстати, был. Знаете, кто там настоящие психи? Врачи!

— Уходите по–хорошему. Вы мне даже никогда не нравились. Мне нравится Митрофанов с четвёртого этажа. Знаете его?

— Не помню такого.

— Он, к сожалению, женат. А ещё дети. Ужасные. Его дочь постоянно визжит. Вы вообще замечали, что современные дети постоянно орут и визжат? Раньше такого не было. Может, виноват вай–фай?

«Заговаривает меня», — подумал Вольский.

Он расстегнул ширинку и высвободил набрякший член.

— О господи! — сказала Тамара устало и вышла в прихожую.

Открыв дверь, она выкинула на площадку его ботинки. Один и следом второй. Вольский представлял, как отвешивает ей пощёчины. Голова её безвольно болтается. Он раздирает на ней кофту, стаскивает спортивные штаны.

— Я сейчас вызову полицию, идиот! — крикнула Тамара.

— Иди сюда и посмотри на меня, — отозвался он визгливым голосом.

Потом, не сдерживаясь, застонал и кончил. Стало хорошо, спокойно и тихо. Вольский откинулся на спинку стула и несколько секунд сидел, прикрыв блаженные глаза. Через пару минут он опомнился, достал из кармана метрополитеновскую пилотку, тщательно вытерся и бросил в мусорное ведро поверх картофельной кожуры и плесневелой горбушки.

Тамара стояла в дверях. Когда Вольский выходил, она сказала:

— Ширинку застегни, мудозвон.

Он посмотрел вниз и застегнулся.

— Если кому–то расскажешь, я тебя придушу, как…

Пока Вольский пытался придумать сравнение, соседка захлопнула дверь. Та остановилась в сантиметре от носа.

— Как крысу, — пробормотал он.

Подобрав ботинки, Вольский вернулся домой и некоторое время стоял посреди прихожей, представляя, как душит Тамару. У неё была крысиная голова и крысиные ручки. Выглядело омерзительно. Он разделся и залез под одеяло. Некоторое время лежал, глядя перед собой. В голове бродили невнятные мысли. Мёрзли ноги. Вольский свернулся калачиком и задремал. Снов не было. Лишь ощущение, будто провалился в глубокую, тёмную яму, а потом одним стремительным прыжком выскочил из неё.

Рядом сидела Саша и держала руку у него на лбу.

— Коля, как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Нормально, — ответил Вольский. — Я долго спал?

— Не знаю, я только что пришла. Испугалась, что тебе плохо.

— Мне хорошо.

Он сел и потёр ладонями лицо.

— Ты был у врача?

— Конечно. Всё сделал. Томографию мозга, УЗИ. Всё!

— А зачем томографию мозга? — спросила Саша.

— Так ведь ты сама сказала.

— Я такого не говорила.

Вольский вспомнил, что это было во сне.

— Да, я перепутал. Это мама посоветовала.

— Какие