Надпись на сердце - Борис Привалов

Впрочем, вы, наверное, поняли уже, что произошло. Но Миша понял свою ошибку довольно поздно: после того как сдал материал и вся редакция вдоволь над этим материалом посмеялась.

Бурное, насыщенное критическими и самокритическими молниями собрание передового коллектива Миша принял за «отстающее», а тихое, гладенькое, с первого до последнего слова заранее подготовленное и отпечатанное в машинописном бюро сборище «хвостовиков» — за образцовое.

— Передовики так мало говорили о своих достижениях, а отстающие, наоборот, только и хвалились друг перед другом, что я ни секунды не сомневался в своей правоте, — закончил Михаил Иванович. — Заведующий отделом, старый опытный газетный зубр, самолично переписал мой маленький репортаж и, даже название ему дал не простое, как у меня было: «Два собрания», а боевое, полемическое: «Завод № 89 по-прежнему будет в числе отстающих». Когда же я его спросил, откуда у него такая уверенность, он ответил: «Их уже критиковали в прошлом году за благодушие, самовосхваление, самоуспокоенность, а они хоть бы хны — никаких выводов. Вот сидят уже год на последнем месте и еще год сидеть будут... Если, конечно, не возьмутся за дело по-настоящему!..» Вот так, друзья, я начал свою работу в газете.

— А теперь, — сказал хозяин, — расскажите, дорогой Михаил Иванович, о своих успехах во время последней поездки за рубеж. Правда ли, что вы на одной пресс-конференции посадили в калошу сразу трех корреспондентов влиятельных нью-йоркских газет? И как это случилось?

— Ну вот, — рассмеялся Михаил Иванович, — значит, мой рассказ не произвел на вас никакого педагогического эффекта! Я же ведь говорил о том, что о своих успехах больше всего любят разглагольствовать именно те, кто...

— Ясно, ясно, — замахал руками хозяин. — Простите, не учел. — И переменил тему разговора.

КОЛЛЕКЦИЯ

Я сидел в кабинете начальника строительства большого комбината и брал для редакции интервью. Как говорят дипломаты, разговор проходил в атмосфере обоюдного доверия и полного взаимопонимания.

Секретарь заглянула в дверь:

— Игнатий Харитонович, возьмите трубочку.

— Я же сказал — ни-ко-го! — сморщился начальник. — У меня товарищ из центральной газеты!

— Звонят из подшефной школы, — почему-то шепотом произнесла секретарь.

— Ох, — тяжело вздохнул начальник строительства и взял трубочку. — Да, здравствуйте... Нет, ни-ка-ко-го утиля у меня нет! Да, категорически. Да, я запретил... Все!

Он бросил трубку и, гневно на нее глядя, проговорил:

— Им утиль надо собирать, школьное мероприятие, видите ли. Понравилась им наша территория — собрали прошлый раз четыре тонны бумаги, опять захотелось.

— Так это же хорошо: четыре тонны! — сказал я. — Ребята собирают средства на летний туристский поход в горы, наша газета о них писала. Да и государству большая польза.

— Я им так денег дам, в порядке шефства, — стукнул кулаком по столу Игнатий Харитонович, — только чтобы на строительстве не показывались! Большие неприятности от этого происходят!

— Кто-нибудь из школьников попал под механизм? Свалился в котлован? — забеспокоился я.

— Нет, неприятности произошли не с ними, а со мной... Впрочем, мы отклонились от основной темы.

Больше ничего о подшефных ребятах, несмотря на все мои старания, я из Игнатия Харитоновича вытянуть не мог. Так и осталось невыясненной загадка: почему сбор утиля школьниками обернулся крупной неприятностью для начальника строительства?

И хотя наш разговор вернулся в спокойное русло заранее намеченных тем, но обоюдное доверие и полное взаимопонимание было сдано в утиль. Чувствовалось, что Игнатий Харитонович со мной уже не откровенен. В прищуре его умных глаз я читал: «А ведь ты, корреспондент, все равно докопаешься до этой «подшефной» проблемы, насквозь тебя вижу...»

Я не мог обмануть его надежд и, разумеется, сразу же после окончания интервью направился в школу.

Там мне охотно рассказали о причине, вызвавшей гнев могущественного начальника стройки.

Месяц назад ребятишки собирали бумагу. Ходили по квартирам, дворам, учреждениям, расположенным вблизи школы.

На территории стройки школьники подобрали все бумажное: газеты, картонные ящики, обертки, коробки. У клуба и возле специальных щитов, на которых вывешиваются «молнии», пришлось разгребать залежи плакатов, стенновок, объявлений. Одни ребята таскали утиль, а другие аккуратно раскладывали сходную по формату бумагу в отдельные кучки. В результате трехдневной работы ученики собрали более четырех тонн бумажной массы. Поздравить их с успехом и вручить грамоту за первое место среди школ района приехал сам секретарь райкома комсомола.

Он заинтересовался не только тем, где и как ребята собирали утиль, но и что именно они собрали. Конечно, секретарь обратил внимание на увесистую пачку плакатов и призывов, которые ребята собрали на стройке у шефов, попросил распаковать ее и долго внимательно рассматривал порыжевшие тексты и расплывшиеся буквы старых «молний».

— Да ведь это ценная коллекция! — сказал он. — Очень, очень любопытно! Товарищи, я у вас забираю эти двадцать килограммов и взамен пришлю двадцать килограммов старых газет! Спасибо!

И уехал, увозя с собой «коллекцию».

Через неделю на основании этой «коллекции» на строительстве было проведено большое и очень бурное собрание, а директору впаяли выговор за элементы штурмовщины, авралы и заведомо нереальные обязательства, которые под его давлением неоднократно брали на себя строители.

Ларчик открывался просто: ребята, сами того не подозревая, собрали что-то вроде подшивки плакатов-призывов за двухквартальный период. Коллекция начиналась с плохо сохранившегося листа, на котором можно было еще разобрать буквы:

«ВСЕ СИЛЫ НА СДАЧУ КОТЛОВАНА В СРОК!

К 28 ЯНВАРЯ КОТЛОВАН ДОЛЖЕН БЫТЬ ПЕРЕДАН БЕТОНЩИКАМ ПОЛНОСТЬЮ!»

Потом точно такой же плакат призывал сдать тот же котлован к двадцать девятому, а следующий документ коллекции переносил этот срок на тридцать первое число. Кстати, следует заметить, что тридцатое и тридцать первое января призывы и «молнии» выходили каждые три часа. Тем не менее котлован сдан бетонщикам в срок не был. Игнатий Харитонович, разочаровавшийся в действенности плакатов и призывов, первую половину февраля не обращал никакого внимания на «малую», то бишь стенную, печать. И только в конце месяца опять началась безудержная трата бумаги на «молнии» и «спецвыпуски».

Упоминался и все тот же злополучный котлован, который так и не был еще сдан бетонщикам полностью, и еще некоторые «узкие» места строительства.

А тем временем Игнатий Харитонович докладывал в вышестоящие инстанции, что у него давно изжит авральный метод, что строительство идет строго по графику и даже котлован уже давно перешел в безраздельное владение бетонщиков.

Игнатий Харитонович не слишком грешил против истины: он с ней расходился всего-навсего в каких-нибудь пять-семь дней. Тем не менее эта микронатяжка сыграла большую роль: она помогла стройке числиться в передовых.

Было это давно, несколько месяцев назад, с тех пор стройка действительно вошла в график, авралы стали редкостью. Но, как говорят, сколько веревочке ни виться, а кончик отыщется.

Так и получилось: на этот раз «кончиком» послужила «коллекция».

Вот почему теперь Игнатий Харитонович слышать не может о сборе утиля на территории строительства: еще слишком свежи печальные воспоминания.

И вот почему так и не появилось на страницах газеты мое интервью, в котором начальник так эффектно рассказывал о своих методах организации труда, о годовом опыте работы по графику и прочем.

Собирайте утиль, товарищи!

НАДПИСЬ НА СЕРДЦЕ

Обожженный солнцем человек так напоминал, вареного рака, что, глядя на него, Саше Гладышеву захотелось холодного пива. Ларек с напитками находился в другом конце пляжа, и путь к нему был усыпан поджаренными телами курортников. Саша успел сделать всего несколько шагов, как из моря вышла девушка в розовой непромокаемой шапочке и розовом купальнике.

— Лена! — крикнул Гладышев, мгновенно забыв о жажде. — Леночка! — и он бросился к ней, обегая пестрые лежбища купальщиков и прыгая через спины загорающих.

— Вы не забыли своего обещания? — еще издали спросил Саша.

— Вам не везет, — улыбнулась Лена, — все лодочки и челноки разобраны поодиночке!

— А если я достану какое-нибудь плавсредство?

Леночка рассмеялась.

— Я знаю вас, Сашенька! Вы раздобудете списанную в утиль плоскодонку и заставите любимую девушку вычерпывать из нее воду!

— Влюбленным положено в любом шалаше видеть рай, — сказал Саша, — значит и плоскодонка обязана нам казаться яхтой! Короче — увидимся на пристани. Я мчусь вперед, а вы шагайте потихоньку!