Акведук на миллион - Лев Портной

— Все бы вам-с богохульствовать, сударь, — с отчаянием промолвил Жан.

— Милостивый государь, а вы кто будете? — спросил я, обращаясь в темноту.

— Я Мартемьянов Сергей Михайлович, секунд-ротмистр[31], — раздалось в ответ.

— Уже лет пять как в отставке? — уточнил я.

— Да, вышел при государе Павле Петровиче, — подтвердил Сергей Михайлович и взволнованным голосом спросил: — Господа, а какой нынче день?!

— Не самый счастливый…

— Я имею в виду, какое нынче число, год какой?

— Э-хе-хе, милостивый государь, да вы анахорет, — усмехнулся я. — Сегодня двадцать четвертое октября!

— А год? Год какой? — послышался из темноты отчаянный голос.

Мне сделалось не до шуток.

— Тысяча восемьсот второй год, — ответил я.

— Как — тысяча восемьсот второй? — с изумлением вскричал Сергей Михайлович. — Это точно? Вы не ошиблись?

Я поднялся на ноги, прикрыл рукою голову и осторожно разогнулся. Предосторожности оказались излишними — высота потолка позволила выпрямиться во весь рост. Я покачнулся: то ли голова после удара кружилась, то ли к темноте привыкнуть не успел.

— Жан, сколько времени я пробыл без сознания?

— Да всего-то-с минуты три-с от силы, — ответил французишка.

— Тогда точно так, — подтвердил я. — Сегодня тысяча восемьсот второй год, двадцать четвертое октября…

— Вот так раз. — Удивление в голосе господина Мартемьянова смешалось с облегчением. — Выходит, я всего-то три недели здесь. А мне казалось, годы прошли…

— Еще Диоген заметил-с, что в замкнутом пространстве без доступа света человек-с склонен преувеличивать ход времени-с, — назидательным тоном заявил французишка.

— Ладно, Диоген нашелся, — фыркнул я и легонько махнул в ту сторону, откуда звучал голос камердинера.

Мосье Каню взвыл от боли: моя рука угодила ему в живот.

— Су-у-ударь… что же… вы… делаете-с… — застонал он.

— Ох, прости. — Я нащупал голову французишки, прижал к груди и потрепал его по волосам. — Дыши глубже, сейчас все пройдет.

Отпустив мосье Каню, я выставил перед собою руки и сделал несколько шагов. Раздался голос господина Мартемьянова:

— Осторожно, прошу вас, не ступайте по левую сторону от входа.

— А что там? — Я замер на месте.

— Покорнейше прошу прощения, там я был вынужден устроить отхожее место, — ответил Сергей Михайлович и добавил с болью в голосе: — Меня тут превратили в совершеннейшую гниду…

— Напрасно вы так, напрасно, — утешающе промолвил я. — И вот еще, позвольте представиться. Я граф Воленский Андрей Васильевич. Мосье Каню — мой камердинер. Кроме того, с нами кот по кличке Нуар. Кстати, где он?

— Где-то здесь, — отозвался французишка.

— В отличие от нас, темнота коту нипочем. Но, к сожалению, Нуар не сможет ничего рассказать нам. Так что, Сергей Михайлович, будем признательны, если своими наблюдениями поделитесь вы.

— Какие наблюдения? — с досадой ответил господин Мартемьянов. — В этом углу, вот где я сейчас, имеются тюфяки. Тут я почивать изволю. В том вон углу тюки какие-то сложены. В них что-то твердое…

— Это минералы! — перебил я Сергея Михайловича. — Ага! Значит, я прав!

— Господи! Сколько же еще этой муке длиться?! — всхлипнул господин Мартемьянов.

— Недолго, милостивый государь, совсем недолго, — успокоил я его. — Через четыре дня в Москву приедет государь, его императорское величество Александр…

— И что? — с недоверием воскликнул господин Мартемьянов.

— А то, — продолжил я, — что наши тюремщики заставят нас таскать эти минералы наверх, на акведук, чтобы отравить воду…

— Какой акведук? О чем это вы, Андрей Васильевич? — испугался Мартемьянов.

— Как — какой? — в свою очередь удивился я. — Три недели назад акведук уже стоял, вы должны были его видеть!

В ходе разговора я пошел в обход, придерживаясь правой стены, и вскоре наткнулся на тюки. Я отряхнул машинально руку и ткнул один носком ноги. Судя по всему, мешки были весьма тяжелые.

Господин Мартемьянов тем временем разговаривал сам с собою:

— Всего три недели… три недели… А как же Жаклин? Как она, бедняжка? А Натали? Как же они?

— Жаклин? Натали? — переспросил я, приблизившись к узнику.

Он нащупал в темноте мою руку.

— Натали — это моя жена, а Жаклин — наша дочь, — объяснил Сергей Михайлович. — Это все Пескарев! Негодяй и мерзавец!

— Пескарев? — вскрикнул я. — В который раз слышу эту фамилию! Пескарев, значит! Это многое объясняет!

— Пескарев Филипп Юрьевич, из последнейших подлецов, скажу я вам! — с отчаянием произнес Мартемьянов. — Это он, он запер меня здесь. Он позарился на мое имение…

— Да он, похоже, не только на имение позарился, — нахмурился я.

— Да-да, конечно! — подхватил Сергей Михайлович. — Он, скотина, наверняка требует, чтобы Жаклин вышла за него! А Жаклин! Бедная моя Жаклин! Ради меня она погубит свою жизнь!

— Не отчаивайтесь! Мы живы и еще поборемся! — приободрил его я и спросил: — Как вас здесь кормили?

— Неплохо, — ответил Мартемьянов. — Но при чем здесь кормежка? Лучше бы я умер…

— А притом. Хорошая кормежка подтверждает, что вы, да и мы, надеюсь, нужны здоровыми и сильными, — объяснил я. — Вот увидите, нас заставят поднять ядовитые минералы на акведук.

— А потом-с отпустят? — всхлипнул Жан.

— Конечно, отпустят, — успокоил я французишку. — Прямо с акведука, там высота — девять саженей.

— Вам бы шуточки-с все шутить. — Судя по голосу, мосье Каню пустил большущую слезу.

— Жан! — повысил я голос. — Не узнаю тебя! Разве не ты год назад штурмовал Копенгаген?

— Так то война, безвыходное положение-с, — заныл французишка. — Но сюда-то зачем-с нас занесло-с, сударь вы мой?!

— Ладно, не хами, — пригрозил я камердинеру. — Еще поборемся, вот увидишь! А ну-ка иди сюда!

Жан осторожными шажками приблизился к нам. Я обнял за плечи его и господина Мартемьянова и зашептал:

— Мы, господа, вот что сделаем…

— А почему шепотом-с? — спросил французишка.

— Чтобы не подслушали. Не перебивай! Итак, мы перетащим тюки с минералами и нагромоздим их справа от входа. Слева отхожее место. Когда тюремщики войдут, толкнем мешки на них. На пару секунд они опешат, а глаза наши тем временем чуть привыкнут к свету, и мы нападем…

— А если не привыкнут-с? — спросил мосье Каню.

— Я потренируюсь действовать вслепую. Ты мне поможешь.

— Как?

— Поиграем в жмурки, — усмехнулся я.

— В жмурки? — недоуменно переспросил Жан.

— Будешь кружить вокруг меня в темноте и иногда подавать голос, — объяснил я. — Моя задача — на звук твоего голоса попасть тебе кулаком по физиономии.

— Вот спасибо, сударь! — вскричал французишка. — Вам бы только издеваться надо мною-с!

— Господи, Жан, но я и впрямь должен потренироваться. Сам знаешь, тяжело в учении…

— …а в бой и вовсе-с не хочется! — закончил мосье Каню.

— Признаться, Андрей Васильевич, — подал голос Сергей Михайлович, — ваш план выглядит слишком уж фантастическим.

— Тогда давайте сидеть сложа руки, — вздохнул я. — И пусть торжествует Пескарев, пусть охомутает вашу дочь, разобьет сердце вашей жене… А мы в нужный срок перетащим яд в акведук и отравим половину города!

— Воля ваша, сударь, — обреченно проговорил Жан. — Только по мордасам-с получать я не желаю-с!

— Ладно, — смилостивился я. — Возьми Нуара, можешь кота под удар подставлять…

— Еще чего-с?! — возмутился французишка.

— Эх ты, жмот, только о себе и коте своем думаешь! — пожурил я камердинера и спросил Мартемьянова: — А как часто вас кормят, не замечали?

— Кормят неплохо, но только раз в сутки, — ответил он. — Так мне кажется, по крайней мере.

— Значит, можно по кормежке отсчитывать время, — прикинул я.

Мартемьянов промолчал и, судя по шуршанию, пожал плечами.

— Что ж, господа, — прошептал я. — Предлагаю сутки переждать. Я не спал целую ночь. Да и после удара по голове еще не оправился окончательно. А на вторые сутки — у-ух!

— Будет-с вам «ух»! — проворчал Жан.

Не знаю, насколько я утратил чувство времени, но, кажется, еду принесли в середине дня. Я лежал на тюфяке, изображая немочь от полученного удара прикладом, а сам наблюдал.

Заскрежетал засов, дверь распахнулась, в проеме застыла смутная фигура тюремщика с котелком в руках. Он выждал несколько секунд, очевидно, ждал, пока глаза к темноте привыкнут. Превосходно, порадовался я, ведь и нам нужно время — привыкнуть к свету.

Тюремщик прошел в узилище, а за спиною его обнаружился еще один, с ружьем на изготовку. Первый поставил котелок на пол, бросил три плошки с деревянными ложками и прошамкал:

— Жрать подано!

Обожди, голубчик, скоро и ты у меня нажрешься, злорадствовал я. План сложился простой. Пожалуй, и тюки с минералами перетаскивать не стоит. Я толкну первого тюремщика в отхожий угол. Жан метнет во второго кота Нуара. Конвоир, если повезет, с перепугу выстрелит. Выскочу я и отберу у него ружье. С первым тюремщиком, надеюсь, общими усилиями справятся французишка и Мартемьянов. На первом этапе шансы одолеть противника высоки. Если рты не разевать, то разве что кот Нуар пострадает, да и то маловероятно, чтобы человек в летящего из темноты кота из ружья попал.