Спасая Амели - Кэти Гольке

– Я пока не получал от нее вестей. Она должна найти способ покинуть страну, – колебался Джейсон. – Мы не ожидали, что нацисты так быстро захватят Польшу.

Хозяйка сложила руки.

– Мало кто этого ожидал. Еще до того, как герр Гитлер пришел к власти, Дитрих предвидел, сколько зла в зародыше этого движения. А еще он видел слабость, раскол внутри Церкви – нежелание Церкви встать, дать отпор, защитить, пока зло не распространилось так далеко и широко.

Фрау Бергстром откинулась на спинку стула, внимательно взглянула на собеседника. Джейсон чувствовал себя так, как будто находился на чаше весов.

– Вы упомянули, что прочли его книгу?

– Да. Поэтому и надеялся, что вы мне поможете… поможете Амели.

– Привозите ребенка на ночь сюда, а потом я помогу вам переправить девочку к подруге ее матери, потому что верю: именно этого хочет от меня Господь. Но, по-моему, герр Янг, прежде чем просить других рисковать своей жизнью и жизнью близких, вы должны ответить себе на вопрос: «Почему я это делаю?»

Джейсон сглотнул.

– Это правильно. Нельзя убивать детей.

– Почему? Вы должны спросить себя: почему нельзя убить этого ребенка, если таким образом освободится место для других, для тех, кто силен и духом, и телом.

Джейсон ушам своим не верил.

– Именно такой политики придерживается наш фюрер: есть люди, которые больше достойны жить, чем другие. По правде говоря, он утверждает, что в мире очень мало людей – элита, – достойных того, чтобы жить и размножаться. – Фрау Бергстром умолкла. – Спроси́те себя: если вы в это не верите, то почему? – Она опять сделала паузу. – Если этот ребенок не способен принести пользу обществу, как мы с вами, становится ли он от этого менее значимым? Откуда это известно?

Джейсон твердо верил, что Гитлер неправ, но от вопроса, который затронула фрау Бергстром, и из-за того, что сам Джейсон не выспался, у него заболела голова.

– Вы делаете это ради того, чтобы опубликовать потом в газете?

– Нет. Я не могу публиковать такое… не сейчас.

– А позже? Вы надеетесь заложить фундамент сенсационного материала? Или готовы отдать жизнь ради этого ребенка?

Она ждала ответа. Джейсон заерзал.

– Вы бросите ее, если все пойдет не слишком гладко? Если больше никто не сможет ее забрать?

– Я думал… я просто считал, что кто-то сможет… спрятать ее.

– Кто, если не вы? Когда, если не сейчас?

Джейсон почувствовал, как в груди у него все сжалось. Именно эти вопросы одолевали его каждый раз, когда он гасил свет перед сном, каждый раз, когда он пытался заснуть. Ему вспоминались слова Бонхёффера, они преследовали его, не давали покоя. Джейсон хотел поступить правильно, но ноша была слишком тяжела.

– Такова плата учеников Христа.

– Высшая милость, – вспомнил Джейсон, осознавая, как мало он понимал.

Хозяйка кивнула и, поднявшись, взяла его за руку.

– Везите девочку сюда. Обещаю помочь вам узнать о вашей подруге – находится ли она до сих пор в Обераммергау. Если да – у меня есть друзья, которые смогут переправить туда ребенка. В свою очередь вы должны пообещать мне, что прочтете абзацы, которые я отмечу для вас в Библии. А потом подéлитесь со мной своими мыслями: ради кого вы все это делаете и почему. Вы должны будете дать мне ответ: готовы ли вы делать то же самое для других.

Джейсон кивнул, крепко пожимая женщине руку.

Он был уже на полпути к гостинице, пряча за пазухой Библию, которую дала ему фрау Бергстром, когда сообразил, что только что согласился на долгосрочное сотрудничество с этой женщиной и ее друзьями – людьми, чьи убеждения могут затянуть петлю на шее, как у него, так и у них. Как ни странно, у Джейсона как будто камень с души свалился. Он ничуть не жалел о своем решении.

Штурмбаннфюрер Герхард Шлик во второй раз прочитал донесение из Франкфурта, потом швырнул его на стол. Рейчел Крамер не могла исчезнуть бесследно – ни в Германии, ни в Нью-Йорке.

Ее паспорт был обнаружен на борту одного из лайнеров в бухте Нью-Йорка, но Рейчел так и не появилась – ни дома, ни в институте Лонг-Айленда, ни в своем Нью-Йоркском университете, ни даже в «Кемпбелл-плейхаусе», где, как сообщают, за ней держали место. Предположительно, она была мертва – сначала тайно проникла на борт, а потом исчезла по пути в Нью-Йорк.

Исчезновение Рейчел в довершение к неожиданной смерти ее отца-ученого в Берлине наделало немало шума в международной прессе и послужило поводом для взаимных обвинений по обе стороны Атлантики.

Но Герхард отказывался верить, что кто-то из немцев убил Рейчел. Она была все еще нужна доктору Фершуэру и Менгеле; они – мягко говоря – допрашивали доктора Крамера до тех пор, пока он уже просто не смог отвечать на вопросы. Врачи были в бешенстве, как и сам Герхард: эксперимент, в который они больше двадцати лет вкладывали свои силы, провалился. Герхарда с войсками СС послали в Обераммергау на тот случай, если Рейчел стало известно о сестре-близнеце. Они с пристрастием допросили женщин, но тщетно.

Герхард был не просто зол, он был унижен, когда доктор Крамер признался, что не смог повлиять на свою строптивицу дочь. Девушка не хотела иметь со Шликом ничего общего. После этих слов Герхард ударил старика, наверное, слишком сильно. Эсэсовец не мог вынести того, что Рейчел второй раз с презрением его отвергла.

Но в то, что она мертва, Герхард тоже не верил, как не верил в то, что она смогла покинуть страну. У каждого патруля на границе была фотография Рейчел – задолго до того, как доктора Крамера увезли на допрос, задолго до того, как девушка могла бы достичь границы Германии. Один патрульный доложил, что видел ее на вокзале на границе, но ей удалось сбежать. Как? Куда она могла спрятаться? Кто ей помог? Разве после смерти Кристины у нее остались знакомые в Германии?

Шлик допросил всех сотрудников Института, а также служащих гостиницы во Франкфурте, водителя машины, на которой доктор Крамер и Рейчел приехали в Берлин, горничных из гостиницы, официантов, швейцара, коридорного. Ничего.

Герхард продолжал терзать свою память.

И тут он вспомнил бал. И одного особенно противного америкашку, который облил его шампанским – грудь и рукав.

Второй америкашка – в очках – отвел Герхарда в сторону, чтобы сфотографировать, потом нарочито долго записывал имя, проговаривая его по буквам, и адрес. Он обещал, что фотография Шлика появится в зарубежных изданиях, прямо рядом со снимком Гиммлера – дань уважения балу и людям, возглавившим движение евгеники. Такого мгновения славы Герхард пропустить не мог.

Шлик заставил подчиненных проверить все газеты в Берлине. Их осведомители просмотрели все газеты в Нью-Йорке и Лондоне. Ничего.

Эти америкашки действовали заодно: пошли на хитрость, чтобы вырвать Рейчел у него из рук. Пока он фотографировался и отвечал на вопросы, где была она? Шлик закрыл глаза, напряг память – голубой вихрь, смех, разговоры… америкашка разливает шампанское. «Журналист. Зарубежная пресса. Они были знакомы еще в Нью-Йорке? Кто он?»

Это нетрудно выяснить. Герхард снял трубку стоявшего на письменном столе телефона.

Анонимное шифрованное послание Рейчел наконец-то попало к Джейсону – такое впечатление, будто оно облетело полмира и его вскрывали раз шесть.

Джейсон позвонил фрау Бергстром из таксофона, сказал, что послушал симфонию, и, зная, как она любит музыку, настойчиво рекомендовал сходить в театр – партитура просто великолепна, а вечер стоил того, чтобы провести его с друзьями. Сегодня дают концерт. Он пришлет ей билеты.

Через полчаса Джейсон позаимствовал машину и отправился в деревню, на ферму, где, по его сведениям, прятали Амели.

Женщина, открывшая дверь, стала отрицать, что приютила ребенка, но когда журналист достал тридцать марок, закатила глаза и повела его на кухню.

Впервые Джейсон увидел Амели издали в тот день, когда Кристина привезла ее в клинику. Второй раз – после того, как малышку подстригли, покрасили ей волосы и переодели в мальчика. Но этого робкого, печального ребенка, который вылез из-под раковины в кухне, едва можно было узнать.

– Мы зовем ее… его Герберт, – сказала хозяйка.

Джейсон сглотнул. Он полагал, что готов ко всему. В конечном счете этот маскарад ради безопасности ребенка. Но он ни за что бы не догадался, что это тот же самый розовощекий херувимчик с косичками, который вошел в клинику с мамой – мамой, которой уже нет.

– Она совсем на себя не похожа.

– Так и задумано, mein Herr, – раздраженно ответила хозяйка и подозвала Амели к столу. – Ваш приезд сюда – рискованный поступок. И для нее, и для меня. Как видите, с девочкой все в порядке. В наше время это все, на что можно надеяться. – И женщина надменно вздернула подбородок.

Джейсон поморщился.

– Я понимаю.

Женщина смягчилась, вздохнула.

– Проходите, садитесь рядом с ней, пока я накрою на стол. Поешьте. Это единственное, что вы можете сделать вместе.