Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

в тех местах, где кто-то тщетно боролся за свою жизнь и проиграл. Нас всех переполняли чувства: ведь в этом месте погибали друзья».

Неподалёку обнаружили тур – пирамиду из камней, служившую условным знаком, – но в нём не содержалось никакой записки. Это было странным нарушением этикета: исследователи обязательно оставляли после себя записки, где указывали, как давно здесь были и что с ними сталось. Фройхен со спутниками не знали, что почти год назад, в мае 1911 года Миккельсен и Иверсен прошли через это место и, забрав из тура записку, ничего не оставили взамен. Это был крупный промах: оставь они весть о себе, поисковая партия бы точно узнала, куда им направляться. А теперь приходилось идти наудачу. Прежде чем покинуть печальный лагерь, Расмуссен оставил в туре записку, где говорилось, что они отправляются на север, к Индепенденс-фьорду.

6 июня люди и собаки опять мучались голодом. Но тут собаки стали странно себя вести, нервничали и куда-то рвались. Они почувствовали запах еды, как военный радар засекает далёкую цель. Вскоре путешественники набрели на стадо овцебыков – и при виде их собаки пришли в исступление. «С лаем и воем они собрались в круг, с языков их капала слюна, зубы угрожающе обнажились, в глазах горела жажда крови», – описывал их поведение Расмуссен.

Как по команде, люди вскинули винтовки и открыли огонь. Овцебыки валились на землю, а в воздухе поднялось облако серы. Прекратив огонь, люди отшвырнули винтовки, бросились к животным, упали на землю, приложились к выменам самок и с наслаждением принялись сосать молоко. «Божественный был вкус!» – вспоминал Фройхен. Расмуссен, как всегда, оказался более многословен: «Снова поразило меня, как быстро меняется настроение в странствиях, как сильно мы зависим от непредсказуемой судьбы: вчера мы были голодные и несчастные, без всякой надежды добыть пропитание, а сегодня на нас свалилось изобилие, и ничто уже нас не волновало».

Главной целью экспедиции было найти Миккельсена и Иверсена, однако она преследовала и антропологические цели, и в этом оказалась успешной. Самой значительной находкой была старая стоянка, где обнаружили каменные кольца и деревянные палаточные каркасы: это означало, что через это место ходили переселенцы. Открытие опровергало популярное представление о полярных народах как об оседлых. «Эскимосы – исследователи! – записал Расмуссен в своём дневнике. – Они вечно жаждут перемен и вечно ищут неожиданностей. Они любят перебираться с места на место в поисках доброй охоты, новых возможностей и всего спрятанного. Тяга к странствиям и жажда знаний – у них в крови». Впечатления Фройхена о находке были менее восторженными и более личными: «Мы сидели и гадали, кто были люди, что проходили через это место. Как они выглядели? Какие тяготы перенесли?»

Путешественники наконец добрались до утёса Морского Флота – самой дальней западной точки, которой достиг Пири в 1892 году. Хозяйничая в его старом лагере, Фройхен нашёл пустую бутылку из-под спиртного, откупорил и почувствовал, что оттуда по-прежнему пахнет виски. Сухой и холодный воздух Арктики сохранял даже запахи. Прочтя записку Пири из тура, Фройхен невольно усмехнулся тому, как равнодушно американец описывает захватывающий пейзаж вокруг: словно содержимое ледяного шкафа. Когда глаза Фройхена привыкли к свету, который так подвёл высокомерного Пири, он тут же понял, почему американец так сильно ошибся, приняв фьорд за пролив. Правда, Иникитсорк и Увдлуриак никак не могли поверить, что «великий Пири», как они шутливо его прозвали, мог совершить столь значительный промах. Ещё долго они потешались над персоной исследователя.

Путешественники продолжали исследовать окрестности, и Фройхен теперь корпел над собственными картами. Несмотря на прежнюю забывчивость и ошибки в расчётах, в лучшее время Фройхен показывал себя отличным картографом. Карта Северной Гренландии, которую он тогда составил, оказалась чрезвычайно точной и по сей день вызывает уважение у профессионалов.

Несмотря на успехи, путешественники так и не нашли никаких следов Миккельсена и Иверсена – и теперь перед ними встал вопрос: что делать дальше? Если продолжать поиски дальше на восток, наверняка придётся здесь зимовать, и в Туле они вернутся только в следующем году. Здоровье путешественников этого могло не выдержать – да и собак у них осталось всего двадцать пять. Геройствовать сейчас значило обрекать себя на верную смерть. Пора было повернуть назад, понадеявшись, что Миккельсен и Иверсен не погибнут одни. Путь обратно в Туле был долгий и опасный.

18. «С тех пор я не переношу пудинг!»

Весеннее половодье раздуло ручьи и речушки, и ноги у путешественников часто промокали. Такая же июньская погода мучила Мюлиус-Эриксена, Хагена и Брёнлунна, доживавших последнее лето. Тающие льды ощетинились острыми как бритва гребнями, которые в кровь раздирали собакам лапы. Пришлось сделать им специальные ботиночки: каждый вечер нужно было скрупулёзно снимать их, чтобы у животных не развилась гангрена.

Теперь они двигались на запад, и провизии снова не хватало. Расмуссен принял решение вскрыть неприкосновенные запасы: у них при себе была сотня контейнеров со странным порошком, называвшимся «пищевой концентрат». При варке из него получался густой пудинг, который застревал у людей в глотке как цемент. «С тех пор я не переношу пудинг!» – вспоминал Фройхен. К этому отвратительному кушанью добавляли кроликов и куропаток, когда получалось их поймать.

Наконец настало время подниматься на ледяной щит. Карты их гласили, что ледник, по которому они планировали восхождение, был безымянный, и Расмуссен окрестил его в честь Иба Нейбе, их инвестора. Подъём в тысячу километров оказался самой тяжёлой частью путешествия: он занял пять дней, которые Фройхен назвал «худшими в его жизни».

Преодолев подъём, путешественники оказались в запутанном ледяном лабиринте, из которого напрасно искали выход: всякий раз приходилось возвращаться и пробовать другой путь. Помог счастливый случай: блуждая по лабиринту, путники вдруг наткнулись на прелестную долину, всю покрытую травой, эрикой сизой, красной камнеломкой, жёлтыми маками и мытником. Этот пёстрый ковёр легко дышал в такт ласковому ветру. Меж цветов вились мохнатые шмели – Фройхен не слышал, как жужжит шмель, с тех пор как покинул Данию! Путешественники назвали это чудесное место долиной Маков, нарушая скучную традицию называть географические объекты в честь какого-нибудь инвестора, который всю жизнь проводил в обитом деревом кабинете в далёком богатом городе. «Настоящий арктический оазис!» – восхищался Фройхен. Не правы были те, кто считал Крайний Север бесплодной пустыней. Самым обнадеживающим в долине, однако, было то, что в воздухе стоял запах навоза: это значило, что неподалёку овцебыки. Люди снова были голодны.

Вскоре показалось стадо из двенадцати овцебыков: этого бы хватило, чтобы кормить людей и собак продолжительное время. Завидев добычу, собаки снова взволновались, громко