История и география загробного мира - Олег Ивик

От мира живых Туонела, согласно эпосу, отделялась одноименной рекой, на которой имелся по крайней мере один водопад – в «Калевале» сообщается, что в него упал злополучный Лемминкяйнен. По мнению Бурова, река Туонела на самом деле представляла собой пролив между Соловецкими островами и материком (Западную Соловецкую Салму) и впадающую в него реку Кемь (самую крупную реку на карельском берегу напротив Соловецких островов, действительно имеющую водопад). Исследователь считает, что «холм Туонелы» – это соловецкая «гора, названная в эпоху средневековья Голгофой, с абсолютной высотой около 200 м». Упомянутые в рунах «дебри лесные» и «низкие местности» тоже вполне соответствуют пейзажу Соловков. А расположенные на островах многочисленные святилища и каменные лабиринты III – I тысячелетий до н.э. подчеркивают, по мнению исследователя, давнюю связь этих мест с загробным миром.

Из других народов финно-угорской группы можно отметить марийцев, которые создали небольшое, но хорошо обустроенное загробное царство под землей. В царстве этом мирно сосуществуют христианские и языческие традиции. Души марийцев могут возрождаться до семи раз, причем каждый раз – на другой планете. Земное воплощение, как правило, бывает последним, после смерти душа в течение семи дней посещает места своих прежних жизней, а на восьмой день вступает в подземный мир. Этот мир встречает новых обитателей весьма недружелюбно: вход охраняют собаки, от которых нужно отбиваться липовой или рябиновой палкой; здесь кишат змеи, против которых помогают только прутья шиповника. Затем душа перебирается через крутые горы, обдирая ногти. Делу могут помочь запасные ногти, остриженные еще при жизни и заботливо положенные родственниками в гроб.

В конце концов покойный добирается до подземного судилища, которое возглавляет некто Киямат. Этнограф девятнадцатого века С. К. Кузнецов, изучавший нравы марийцев (тогда их называли черемисами), утверждает, что Киямат «сквозь пальцы смотрит на легкие плутни умерших, облыжно ссылающихся на свою глухоту и слепоту, и не прочь взять с прибывающей души взятку при первом же устном допросе, совершаемом с очевидным (благодаря взятке) пристрастием». Впрочем, никакая взятка не может избавить усопшего от главного испытания: он должен пройти по тонкой жердочке, висящей над пропастью. Душа грешная срывается в пропасть и падает в котел с кипящей серой и смолой, а душа праведная достигает рая, который расположен тут же, под землей. Впрочем, помимо взятки и праведности у душ есть еще одно подспорье для преодоления пропасти: они берут с собой положенную в гроб шелковую нитку, которая, будучи прикрепленной к жердочке наподобие качелей, позволяет не переходить пропасть, а перелетать ее. Подобная же нить, протянутая из гроба до поверхности земли, служит своеобразной лестницей, по которой покойный выходит на землю, чтобы повидаться с родственниками и вкусить жертвенной пищи.

Загробный мир марийцев, хотя и находится полностью под землей, достаточно четко делится на две абсолютно разные природные зоны. Одна из них предназначена для грешников, под влиянием христиан в ней создали специальные места мучений: зловредные колдуны висят, подвешенные за язык; те, кто плевал людям в лицо, лижут раскаленные сковородки; особые злодеи кипят в смоляных котлах. Но муки эти не вечны: искупив грехи, душа отправляется в так называемое «темное место», где ей без особых мук, но и без радостей предстоит отныне обитать. Впрочем, «темное место» можно искусственно освещать, но делают это не души, а их родственники, зажигая поминальные свечи.

Покойники, которые благодаря своей праведности (или взятке, или же шелковым качелям) сумели преодолеть коварную пропасть, попадают в рай. Рай этот хотя и находится под землей, но достаточно хорошо обустроен. По уверению уже упомянутого этнографа С. К. Кузнецова, над ним «светит солнце, хотя и не столь яркое, как здесь на земле, но все‐таки поддерживающее своим светом и теплом вялую органическую жизнь загробного мира, во всем по внешности схожую с настоящей… Души предаются здесь совершенно земным занятиям, работам, ремеслам и даже удовольствиям. У них есть там свой скот, убыль в котором пополняется приношениями родных, есть своя оседлость, словом – полное хозяйство. Ранее умершие черемисы ласково встречают нового пришельца в загробный мир. Здесь заводятся новые знакомства, возникают новые связи: парни женятся, а девушки выходят замуж. Малолетки вырастают, делаясь взрослыми. Казалось бы – все идет в загробном мире по‐земному, только другим, более размеренным и спокойным темпом; здесь, в светлом месте, нет ни ссор, ни зависти, ни драки, словом – мало разнообразия сравнительно с землей. Но душа должна оставаться здесь навеки: ей уже не предстоит обновления или воскресения к новой жизни, и вот она, наслаждаясь этим несколько однообразным “блаженством”, хотя и живет в “полном удовольствии”, но частенько испытывает приступы сильной тоски по всему земному…» Впрочем, добросердечный Киямат периодически дает душам «отпуск», обычно от вечерних до утренних сумерек, и они могут навещать родных и получать от них заупокойное угощение. Существует период массовой амнистии, когда на землю отпускают даже самых закоренелых грешников, это, например, время от Страстной недели до Троицы. Интересно, что грешники, вместо того чтобы примерным поведением добиваться уменьшения срока, напротив, используют это время для разнообразных бесчинств: топчут посевы, воруют скот, провоцируют живых на семейные скандалы. Для того чтобы умилостивить покойников, живые выставляют для них угощение. Конечно, прежде всего поминают «своих» умерших, но не забывают и о безродных.

По сообщению Кузнецова, иногда – не чаще чем два-три раза в столетие – покойные совершают массовые набеги на какую‐нибудь злополучную территорию, причиняя крупный материальный ущерб. Обычно это бывает делом рук организованной группы покойников, которые умерли очень давно, персональных жертв не получают, а общими удовлетворяться не хотят. Тогда для них устраиваются экстренные групповые поминки с богатым угощением, которое должно умилостивить бесчинствующих предков.

Иммиграция в загробное царство славян-язычников прекратилась, судя по всему, вскоре после принятия на Руси христианства. Территории его, лежавшие достаточно далеко от «торных» дорог, вероятно, пришли в запустение, и сегодня восстановить их историю и географию представляется делом практически невозможным. Однако славяне, которые теперь, по принятии христианства, стали после смерти отправляться в рай или в ад, собираясь на «тот свет», во многом следовали обычаям своих предков-язычников, и это, вкупе с данными археологии, позволяет в какой‐то мере реконструировать некоторые, прежде всего этнографические, черты их древнего загробного мира.

Судя по всему, славяне сохраняли в мире загробном примерно тот же уклад жизни, что и в мире земном. Они брали с собой еду, оружие, утварь, необходимые для повседневного быта. Вплоть до девятнадцатого века в некоторых русских деревнях сохранялся обычай укладывать вместе с покойником работу, которую он не успел завершить при жизни, например, недоплетенный лапоть или недовязанный чулок.

В загробном мире существовал примерно тот же социальный уклад, что и в мире живых; в частности, практиковалось рабство. Византийский писатель и историк конца десятого века Лев Диакон писал, что славяне (которых он называет тавроскифами) «вплоть до нынешних времен никогда не сдаются врагам даже побежденные – когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают. Они поступают так, основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть».

Супружеские связи в загробном мире, по‐видимому, сохранялись; существовал и обычай, правда не слишком распространенный, по которому жена покойного отправлялась в последний путь вместе с ним. В так называемом «Стратегиконе», созданном, вероятно, по инициативе византийского императора Маврикия на рубеже шестого и седьмого веков, о славянских племенах склавов и антов рассказывается: «Жены их целомудренны сверх всякой человеческой природы, так что многие из них кончину своих мужей почитают собственной смертью и добровольно удушают себя, не считая жизнью существование во вдовстве».

Арабский географ Ибн Руста (Руст) писал в начале десятого века о том, как в «Стране Славян» проходит похоронный обряд:

«И если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба, их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку, она становится на скамейку и конец (веревки) завязывает вокруг своей шеи. После того как она так сделает, скамью убирают из‐под нее, и она остается повисшей, пока не задохнется и не умрет, после чего ее бросают в огонь, где она и сгорает».