За день до послезавтра - Сергей Анисимов

В промежутке между президентом демократической и независимой Украины Ющенко и выбравшим свободу бывшим шпионом Литвиненко ФСБ, кажется, отравило в Европе еще двух или трех человек, но их фамилии ему не запомнились. Вдобавок ко всему этому прямо в Москве по тайному и очень быстро ставшему для всех очевидным приказу Путина застрелили известную журналистку Политковскую – бескомпромиссного борца с преступлениями русских на Кавказе. Что ж, можно было только удивляться глупости русских, решивших, что цивилизованные государства спустят им это с рук. Так что теперь мир был вполне готов к новому скандалу – к убийству ими высокопоставленного германского политика. И пусть только попробуют оправдаться! Никто не слушал их мнения в деле Литвиненко, никто не будет слушать его и теперь. Ярость немцев будет тем более оправдана, что Рёслер неоднократно чрезвычайно резко высказывался в отношении внутренней и международной политики современной России. Если бы его слова не расходились с делом, все могло бы быть иначе. Но, как и сама Меркель, он четко разделял социальный заказ общества, требующего резкого осуждения каждого шага русских, и сиюминутную конъюнктуру экономики, все больше и больше зависящей от энергоносителей, а потому испытывающей необходимость ускорения взаимных инвестиций и увеличения объемов товарообмена с той же Россией. Но вот требования уже всего мирового сообщества привести зарвавшихся соседей в приемлемое для всех положение… В ставшее за последние два десятка лет привычным положение разваливающейся на части и переваривающей саму себя обессиленной туши… Вот эти требования общества для него, как оказалось после выборов, значили немного. Теперь Рёслеру пришла пора за это заплатить. А следом за ним – и собственно русским.

Встреча вице-президента с советником президента по национальной безопасности прошла уже в гораздо более мягких тонах. Определив, что именно ему нужно, и аккуратно тронув тот самый камешек, который запустит разгоняющийся вниз по склону оползень, Джозеф Байден почувствовал себя значительно спокойнее. Впрочем, если кто-то полагает, что оползни или лавины запускаются одним камешком, они ошибаются. Даже в природе настоящие лавины готовятся долго – иногда десятилетия. Это природа, ее беспощадная и естественная сила выветривает поверхностный слой почвы на склоне, обнажая почти ничем не удерживаемые камни. Слеживает искрящийся и сияюще-белый поначалу снег в блеклую серую массу, пронизанную ледяными перепонками, и затем подтаивает ее с самого низа. Случайный прохожий, неопытный турист на крутом обрыве – они являются во всех этих случаях такой же естественной частью природы, как ветер или наполняющая воздух влага.

Джозеф Байден посмотрел в лицо советника и вновь тепло улыбнулся. К этому часу обида, оскорбление, нанесенные ему недальновидным вице-канцлером, несколько сгладились. Теперь можно было бы уже просто плыть по течению, если бы не тысячи больших и малых решений, не десятки тысяч дел, которые еще нужно было сделать, чтобы давно созревающий оползень наконец-то пошел вниз: такой же всесокрушающий, естественный и неостановимый, каким он и бывает на самом деле.

– Подготовленный проект заявления для прессы в отношении готовящегося закрытия наших военных баз на территории Германии придется перерабатывать снова… Да, именно в этом свете… Сделать это следует так, чтобы достаточно заметная доля людей смогла сказать про себя «а нас ведь предупреждали». Экономические причины, – бездумие конгресса, вновь сокращающего финансирование, возмутительное равнодушие общества, не понимающего важность сохранения цитадели военной силы в центре Европы… Да, уже сейчас, – я хочу видеть хотя бы основные тезисы. К завтрашнему дню, скажем.

Советник с сомнением покачал головой. Те самые «основные тезисы» в общем виде прозвучали к этому времени уже не один раз. Мир был готов к ним и даже, наверное, ждал возможности искренне и с силой возмущаться и требовать. С большей силой, чем обычно, и еще искреннее. Но новый фактор действительно мог повлиять на многое – почти отвыкшее от прямолинейности общество может тряхнуть слишком сильно еще в формально «мирные» месяцы. Война на самом деле уже идет вовсю – как идет она всегда, – но обыватели по обе стороны наиболее важных в эти годы европейских границ не желают об этом слышать. Это, разумеется, их законное право – до срока. Но этот срок уже определен и установлен. И установлен он не только политиками, но и военными. Ведь он завязан на слишком большое количество сопряженных с ним подготовительных действий. Поэтому стремление к его удержанию в хоть сколько-нибудь ограниченных относительно исходного рамках должно являться императивом для любого человека, наделенного не только властью, но и информацией.

В дальнейшие дни до завершения визита президента США в Германию и в ходе последовавшей непосредственно за ним краткой встречи с французским премьером Джозеф Байден вернулся к этой теме только один раз. В содержащем всего одну строчку дешифрованном сообщении, которое ему передал офицер группы связи, говорилось, что предварительные сведения об угрозе жизни высокопоставленного официального лица германского Кабинета подтверждены независимым источником. «Шапка» сообщения не оставляла никаких сомнений относительно его авторства, и вице-президент с удовлетворением подумал, что не ошибся в выборе. Люди, имеющие известные другим слабые стороны, зачастую оказываются более пригодными для исполнения тонкой, сложной работы, чем уверенные в своей непогрешимости и непотопляемости «рыцари без страха и упрека». Просто отлично, что он так точно определил, кому можно такое поручить.

Гораздо больше проблем приносило ему каждодневное общение с президентом, который явно испытывал очередной пароксизм сомнений во всем на свете. Причем он не старался продемонстрировать этим тонкость натуры или что-то еще. Президент действительно был таким, какой он есть. Решения были утверждены им самим и неоднократно обсуждались как до, так и после подписания пакета первичных документов, – но опять начиналась та же история. «Джозеф, правы ли мы? Стоит ли это того, – ведь жертвы будут исчисляться сотнями тысяч, Джозеф… У меня такое ощущение, что это нужно не нам, – что это нужно кому-то другому… Я не уверен, Джозеф».

Вице-президент искоса взглянул в темное зеркальное стекло на свои плотно сжатые губы и сделал вид, что его устраивает все. Каждую минуту своего пребывания в должности президент испытывал такой букет противоречий, что более сложного человека давно срубил бы невроз. Ему хотелось остаться в истории в качестве примера сильного лидера, человека, влияние решений которого в сфере мировой политики будет ощущаться еще многие десятки лет, но при этом он приходил в ужас от мыслей о неизбежных побочных эффектах всего этого. От подсказываемых обширным опытом мыслей о журналистах, редко одобряющих что-то из того, что он произнес. От мыслей о почти каждодневном общении с профессиональными оппозиционерами, смеющими называть себя патриотами Америки, но получающими зримое удовольствие от комментирования его поступков и слов в четко негативном ключе. О политиках, требующих чего-то осязаемого вместо простого исполнения его приказов, на чем он редко когда мог самостоятельно решиться настаивать. О возможных жертвах и о том, как они отразятся на тех строчках, которые будут писать под его портретом в Смитсоновском музее уже через несколько лет. В результате даже одно то, что президент соглашался относительно твердо следовать один раз избранным курсом, требовало массы усилий и времени. От кого? Странный, даже глупый вопрос. От ближнего круга советников и подчиненных, для которых не были тайной все его метания и сомнения. На них и выплескивалось все то, что не попадало в кадр операторов, ловящих картинку для вечерних выпусков теленовостей. Того, что оставалось за рамками напускной бодрости политических обозревателей.

«В своем обращении к французскому народу президент заявил, что в ходе этой краткой встречи был достигнут большой прогресс в плоскости двухсторонних американо-французских отношений. Он выразил уверенность в том, что этап похолодания в области трансатлантического партнерства, вызванный разногласиями по нескольким ключевым вопросам мировой политики, остался позади. В заключение своего выступления президент выразил полную солидарность с французской политикой сдерживания агрессивных амбиций России, стремящейся использовать свой нефтегазовый потенциал в качестве средства давления на своих западноевропейских партнеров…»

В чем президент был безоговорочно прав – так это в том, что жертвы будут. Впрочем, для этого не надо было иметь интеллект Спинозы. Но жертвы бывают всегда – даже в самом благородном, самом нужном движении. Без них в истории человечества не удавалось обойтись пока ни разу. В конце концов, даже Война за независимость, при всей ее глазированной глянцевости в современных учебниках истории для учеников младших классов, на самом деле не обошлась без поджогов, убийств и мародерства. Но результат стоил любого, стоил всего. Любые жертвы, любая вина перевешивалась единственной парой потрясающих по своей завершенности тезисов, которые по непонятной причине никогда до этого момента не звучали в своей законченной форме. Первый: «станет ли мир более безопасным, более спокойным и прогнозируемым без России?», и второй – «способны ли мы в данный момент сделать его таким?»