Принцип Троицы - Галина Манукян

Гудящий барабанный ритм сопровождал пение обнаженных девушек, выстроившихся вдоль стен. Дина стояла возле самого алтаря — гладкого черного камня — с окровавленным изогнутым кинжалом в руке. Все вокруг было залито кровью только что принесенного в жертву быка. Она продолжала бить фонтаном из рогатой головы, которую держала в руках стоящая рядом верховная жрица с затянутыми назад в тугой узел волосами. Ее тело не прикрывало ничего, кроме ритуальных украшений.

Жрица издала гортанный звук, и сотни женщин, находившихся в зале, вторили ей. Это послужило призывом к началу оргии. Все необъятное пространство охватил мощный вихрь энергии, отдающийся в каждом теле, усиливающийся магическими движениями женщин, танцующих единый танец. Огненная вибрация необузданной страсти проникала в плоть снизу, заставляя трястись от животного желания, отключая разум. Общий ритм сексуального безумия, пылающей пляски со смертью стучал в висках и отдавался в каждой клетке. Та, кем когда-то была Дина, облизнула кинжал, пьянея от запаха крови и ее вкуса на губах. Жрец-евнух в белом плаще привел в центр зала худенького подростка, трепещущего от страха, но возбужденного. Старшая жрица поднесла пареньку каменную чашу с сильно пахнущей маслянистой жидкостью, тот покорно выпил, и взгляд его затуманился. Две юные служительницы храма, продолжая резкие, подчеркнуто вызывающие движения танца, сняли с него остатки одежды и уложили на алтарь. Каменные глаза статуи ненасытной Лилит, уже окропленной кровью первой жертвы, засияли ярче, будто подсвеченные изнутри. Дина-жрица вознесла над мальчиком сверкающее лезвие кинжала и полоснула по нежной шее. Кровь брызнула ей в лицо…

В этот момент она проснулась. Она лежала на полу пустой комнаты, уткнувшись лицом в доски пола. В ушах стоял предсмертный хрип убиенного, а во рту ощущался вкус крови… За окнами разлилась темнота. Дина пошевелилась, ее тошнило, жар в голове и во всем теле выжигал внутренности. Не понимая, что произошло, и где граница сна и яви, она завыла, как безумная. Дина чувствовала себя грязной, липкой, пропитанной мерзкой кипящей жижей изнутри. Хотелось избавиться от своей сути, от только что увиденных жутких сцен, вывернуться наизнанку и вымыть душу. Главное, ее испепеляло осознание, что «ЭТО ПРАВДА БЫЛО».

Орало радио. Кто-то зажег свет и вошел в комнату. Дина медленно повернула голову, услышав стремительные шаги:

— Вот. Поселилась тут на нашу голову проститутка! — завизжал женский голос, а радио замолчало. Поднимая отяжелевшие веки, полусидя-полулежа еще на голом полу, Дина сначала увидела возле себя цветастые тапочки на морщинистых ногах, потом подол разноцветного халата, и, наконец, искаженное от злобы худое лицо пожилой женщины. Та продолжала кричать:

— Убирайся, откуда приехала, наркоманка несчастная! Проститутка! Музыка у нее орет посреди ночи! Нет, ты видела? — к кому-то обращалась соседка. — Она радио включила и на полу пьяная валяется! А мы спать не можем! Никакого покоя нет!

Сухие губы Дины будто склеились, да и не нашлась она, что сказать в ответ на поток ругательств. «Я — чудовище, — думала она, — как хорошо, что вы меня поносите. Я это заслуживаю». А ругань становилась все громче и нецензурней. Дина, с трудом ворочая ватным языком, сказала хрипло:

— Спасибо.

Тетка изумленно замолчала, потом крикнула:

— Чтобы духу твоего здесь не было! А то я милицию вызову!

— Спасибо, — еще раз повторила Дина, пытаясь сесть.

Нога Зои Ивановны дернулась, словно та еле сдержалась, чтобы не пнуть в бок разгульную соседку. Преодолевая жуткую головную боль, Дина подняла глаза на воинственную старуху, и произнесла обреченно:

— Если хотите, ударьте… Я надеюсь, что скоро исчезну… Простите меня.

— У! Пьянь! — прошипела та и хлопнула дверью.

Оставшись одна, Дина, качаясь, встала и нетвердым шагом подошла к столу. Из кружки с остатками чая пахло горечью. «Наркотик», — догадалась Дина. «Господи! — взмолилась девушка. — Как же очиститься?! Как ты терпишь на свете такого монстра! Как я ужасна! Чем я могу искупить свои грехи?!» Увидев наполненное ведро, Дина схватилась за ручку и потащила его во двор. Стояла глубокая ночь, беззвёздная и безлюдная, как черная дыра, разверзшаяся над горами. Дина облила себя водой, перевернув над головой ведро. Содрогаясь от холода, она вернулась в дом. Трясущимися пальцами закрыла дверь на защелку и, не вытираясь, легла на кровать. «Скольких людей я могла убить в той жизни?! О, Боже! И… детей… За каждого надо ответить. Грязная… какая грязная, — причитала она, — я не достойна любви, не достойна иметь ребенка… Ты справедлив, Господи! Что делать? Что делать? Сойти с ума и забыть было бы счастьем! Счастьем… Нельзя. Искупить… надо искупить… Прости меня, Господи… Как мне жить с этим?!»

Наркотик еще действовал, и вновь ее взгляд расфокусировался, а комната расплылась в тумане. Девушка лежала на спине, как мумия, вытянув вдоль тела руки и ноги. Она снова почувствовала жжение во лбу, и ее «унесли» в прошлое новые воспоминания. Они сменялись быстро, как в калейдоскопе, пробегая от сегодняшнего дня назад к детству, к темноте, к моменту смерти в концентрационном лагере. Она испустила последний вздох в луже собственной крови, замученная фашистами молодая еврейка с вырезанной на коже звездой. Ужасы войны убегали, сменяясь радужной юностью и детством в живописной французской деревушке, куклами в белых кружевах и ласковой улыбкой над колыбелью какой-то другой кудрявой мамы.

Новые кадры пронеслись, как в ускоренном кино, заставляя переживать яркие ощущения смерти и жизни. Теперь она погибала в мучениях на корабле, юная жена, на глазах у которой пираты долго и изощренно убивали молодого супруга. А перед кошмаром было восхитительное путешествие по морю, роскошная свадьба и пылкая любовь, шелка, бархат, драгоценности, изнеженное детство во дворце среди нянек, души не чающий отец. Ее первый крик и последний стон матери…

За темным безмолвным пятном, прекратившим эту череду воспоминаний, перед глазами появился молот, через секунду размозживший голову ей, тогда маленькому мальчику на лобном месте Москвы. Время, бегущее назад, высветило бородатое, страшное, безумное в ярости лицо царя Иоанна, которому несмышленый, но мудрый ребенок сказал правду. Потом из памяти выплыли холщовые штанишки и лапотки на ногах, свистулька, врученная отцом, и румяное полное лицо матери. Темнота и…

Вспыхнул костер, жадно пожирающий израненное тело, в нос ударил отвратительный запах собственного горелого мяса, показалось лицо отца-инквизитора, молодого священника в черной сутане, знающего толк в своем деле. Вспомнилось и умение руками целить крестьян в родной деревушке, в темной бревенчатой лачуге возле зеленого, поросшего мхами и папоротниками, грибами пахнущего леса. Поцелуй юного пастуха с огромными синими глазами. Чувство голода и пустая похлебка в глиняной миске. Танцы с друзьями на опушке под дубами и рассказы таинственного друида о волшебстве лесных духов.

Она не избежала ничего: распятия лицом к грубому деревянному кресту, холода лезвия тяжелого топора на плахе и оглушительного хруста собственной шеи, обжегшего болью копья, пронзающего круглый живот, и снова огня…

Как вылитые из тяжелого чугуна колокола качались, отбивая звонким боем, смерть-жизнь, жизнь-смерть, горе-счастье, страдание-радость, любовь-ненависть, боль-боль-боль…

В кружении безумного колеса иногда встречались похожие лица… Умирание и рождение занимало секунды, воскрешая и вновь стирая переживания давно прошедших жизней и бесконечно повторяя подробности той, самой страшной, далекой, древней, наполненной кровью и безумием, с которой началось падение.

Ее личное Колесо Сансары прокрутилось в сознании множество раз, впечатывая в память самые яркие даты из вереницы траурных событий.

Когда Дина очнулась, рассеянный свет прорывался сквозь старые окна в комнату. Она встала, ощущая себя не молодой и даже не женщиной — сущностью неопределенного возраста. Увиденные, заново прожитые картины расширили ее сознание, заложив чувство, что это тело — узкий сосуд, в котором она, выросшая, как на дрожжах, не умещается больше. Ее пронзило новое, неукротимое отвращение к напоминающему «дежавю», бесконечному повторению смертей и рождений.

Сколько времени отдано искуплению, сколько жизней потрачено просто, мгновенно, как щелчок пальцев! Что нужно делать, чтобы положить конец повторяющимся страданиям? И есть ли выход не из этой, теперь кажущейся крошечной ситуации с похищением, а из замкнутой цепи, длящейся веками?

Грусть тонкой скрипичной мелодией ранила сердце, скорбно плачущее где-то там, внутри. Крупные капли дождя тарабанили по стеклу, как настойчивый гость. В комнате было сыро и зябко. Дина поискала в принесенных для нее пакетах какие-нибудь теплые вещи. К счастью, мягкие, немного потертые местами утепленные джинсы оказались ей впору. Одеваясь, Дина обратила внимание, как сильно она похудела. Девушка подошла к зеркалу и вгляделась в свое лицо, словно видела его в первый раз. Глаза светились лихорадочным блеском откуда-то издалека, волосы потускнели, а между бровями краснело пятно. Над вырезом чужой майки рубец от веревки напоминал о себе маленькими коричневыми точками еще не отвалившейся корочки.