Пункт назначения 1978 - Виктор Громов

Цыганка действительно вернулась быстро и не с пустыми руками – принесла большую кобальтовую тарелку с золотым орнаментом по кайме. Уселась прямо возле фургона, на траву, скрестив ноги по-турецки. Я мысленно подивился ее способностям – так легко опуститься на землю в таком-то возрасте и с такими габаритами. Я бы так точно не смог. Похлопала рукой по траве рядом с собой и приказала:

– Тоже садись.

Я замешкался. На плечо тут же легла ладонь.

– Садись, – повторил цыган, – не стой. Время дорого. А нам давно пора ехать, только тебя ждали.

– Зачем? – спросил я.

Лачи бросила раздраженно:

– Пришел за помощью? Тогда садись и помогай. Чего попусту болтать?

И я сел.

Когда-то, давным-давно, мне довелось видеть, как деревенская знахарка заговаривает ребенка от испуга. Было интересно и таинственно. Заговор велся на воду. Горели свечи, слова сплетались затейливым узором, пахло ладаном. Здесь все происходило не так. Просто, буднично, без спецэффектов.

На тарелке лежали большие старые ножницы с фигурными ручками и допотопное кресало. Чистый антиквариат. Я таких не видел даже в детстве. Рядом с ними в расписной фарфоровой подставке стоял огарок церковной свечи.

Я смотрел на все это с любопытством и пока ничего не понимал. Впрочем, сидеть без дела пришлось не долго. Лачи взяла с тарелки кресало и сунула мне в руки.

– Сумеешь добыть огонь? – спросила она обеспокоено.

Я слегка оторопел. Огонь? Зачем? И осторожно задал вопрос:

– А для чего?

Она ответила, как само собой разумеющееся:

– Свечу зажечь.

Хм… Каменный век. А почему кресалом? Спичка не проще? Помнится, в кармане у меня лежал коробок.

Я сунул руку в карман, спички все еще были там. Вытащил коробок наружу, чиркнул, но к свече поднести не успел. Лачи неожиданно разозлилась, ударила меня по руке, выбила коробок, дунула на горящую спичку, вскричала:

– Нет, нельзя, нужен живой огонь! Этот мертвый, – она ткнула пальцем в коробок, – не поможет. Нельзя!

Я посмотрел на траву. Коробок развалился на две половинки, все содержимое рассыпалось по траве. Мертвый, так мертвый, ей виднее. Но зачем так орать? Рядом присел на корточки цыган. Кресало он поднял двумя пальцами, протянул мне и спросил:

– Умеешь пользоваться?

Здесь мне удалось его удивить.

– Умею, – сказал я, – когда-то давно в походе научился.

Мужчина усмехнулся. «Давно» из уст шестнадцатилетнего пацана прозвучало нелепо. К счастью, здесь я мог не таиться. Мог быть самим собой.

Нужен вам живой огонь? Будет! Главное найти, что здесь может легко разгореться. Я огляделся. Возле ручья разросся рогоз. Толстые коричневые пуховки внушали надежду. Правда, точно я не помнил, используют его для розжига или нет. Зато чуть поодаль стояла одинокая березка. Это было просто прекрасно. Можно попробовать нащипать бересты. Много не нужно, самую малость. Для свечи этого хватит. Мне же не костер разводить! Я решительно поднялся и попросил у мужчины:

– Мне нужен нож.

Как там показывают в кино? Цыган непременно достает нож из-за голенища сапога? Я ждал именно этого. Но у моего нового знакомого нож висел на груди, как у Маугли. Был он таким же старым, как ножницы. Темный, чуть изогнутый, не очень длинный, с деревянной ручкой, в ножнах, оплетенных полоской кожи. В навершии рукояти – искусно вырезанная лошадиная голова. Я видел, что цыган колеблется, не желая расставаться с ним. Наконец мужчина спросил:

– Для чего тебе?

Пришлось отвечать:

– Бересту нарезать, чтобы огонь разжечь.

Он кивнул. Но свой нож мне так и не дал. Лишь сказал:

– Сам сейчас принесу.

Я пожал плечами. Да не вопрос! Сам, так сам. У каждого народа свои заморочки. Не мне с ним спорить. Кто его знает, что значат эти ножи для цыган? Я направился к камышам, на глазок выбрал самый спелый и выдрал из него пару клоков пуха побольше. Благо, нож для этого был не нужен.

Потом чуть в стороне от возка примял ногами траву, взял кресало, свечу, распотрошил, распушил камышовый пух, уложил возле себя горкой и принялся ждать.

Цыган пришел почти сразу. Одобрительно осмотрел приготовленное место и высыпал поверх камыша пригоршню дранки. Самый верхний, почти прозрачный слой. Я уселся на землю и принялся работать кресалом. Мужчина молча стоял рядом. Не мешал, но и помогать не спешил. Чем занималась Лачи, я не видел. Она осталась у меня за спиной.

Хоть практики не было очень давно, огонь разгорелся быстро. Пусть слабенький, совсем крохотный, но много ли надо свече? Та послушно занялась.

Я затоптал свой крохотный костерок и вернулся к цыганке, неся в руках «живое пламя» на кончике фитиля.

Лачи была занята – что-то бубнила себе под нос, не обращая на меня внимания. С краю на тарелке появился кожаный кисет, совсем небольшой, в половину ладони. В центре же горочкой была насыпана крупная соль. Поверх соли лежала моя пятирублевка. Все это меня знатно озадачило. Я хотел спросить, зачем все это? Но потом подумал: «Всему свое время. Скоро и так все узнаю».

Лачи мельком глянула на свечу, довольно кивнула.

– Садись. Огонь ставь на блюдо.

Дождалась, пока я усядусь, взяла в руки ножницы и приказала:

– Нагнись ко мне!

Я не стал даже раздумывать – нагнулся. Если бы здесь хотели мне навредить, сделали бы это куда проще. К чему устраивать такую мистификацию?

Вжикнули лезвия, на поднос упал клок светлых волос. Моих волос. Я машинально провел рукой по голове.

– Не зубы, – усмехнулась Лачи, – отрастут. Не жалей.

– Я не жалею.

Ладонь моя вернулась на колени.

– У тебя прибудет, – завела цыганка знакомую пластинку, – у меня прибудет.

Она вытащила из-под яркого платка свой собственный локон. И ножницы стриганули снова. Поверх светлой пряди упала еще одна – смоляная с проседью.

От дальнейшего у меня глаза полезли на лоб. Лачи наклонила свечу и с четырех углов подожгла пятирублевку. Мне стало стыдно. Мне