Пункт назначения 1978 - Виктор Громов

Покачала головой. Я слегка напрягся – черт его знает, сколько должен стоить фонарик сейчас? В моей памяти таких воспоминаний не осталось. Вдруг не хватит?

Но нет, продавщица всего лишь спросила:

– Попадет?

Я на всякий случай кивнул. Она снова вздохнула, забрала рубль пятьдесят, пошла к кассе и положила на тарелочку. Остальное я сгреб в ладонь.

– Вот говорят же вам, не берите вещи без спроса. Мой тоже меня не слушается, – внезапно выдала она, – выпороть бы надо, да некому. Ладно, подожди.

Я остался ждать, а она скрылась в подсобке. Вернулась небыстро, в руке несла небольшую коробочку из темного картона. Положила ее возле кассы и произнесла с гордостью, словно сама только что создала сей дефицит:

– Китайский! – И тут же уточнила: – Пойдет?

Еще бы не пойдет! Когда-то такой фонарик был моей мечтой. Серебристый металлический корпус, удобная ручка, батарейки, кнопка для азбуки Морзе… Полный восторг! Как же я его тогда хотел. Жаль, что у нас он был жутким дефицитом. И купил я такой гораздо позже, сам.

От нахлынувших воспоминаний, от волнения у меня аж сел голос:

– Пойдет, – сказал я искренне, – спасибо.

Она заулыбалась:

– На здоровье, сынок, но вещи без спроса больше не бери.

Я кивнул и хотел уйти, но меня оставили:

– Погоди, возьми сдачу.

Женщина протянула десять копеек. Я снова стал богатым – тридцать пять копеек! По нынешним временам целое состояние для пацана. И я пошел на другую сторону с твердым намерением все это богатство истратить с максимальной пользой.

Мне повезло. Чуть в стороне, на столе продавщица нарезала кусками пластовый мармелад, привезенный в большом поддоне. Вторая рядом взвешивала и заворачивала получившиеся брусочки в пергамент. Я даже успел забыть, что такое когда-то было. А сейчас вдруг вспомнил. Вспомнил вкус этого чуда, вспомнил запах. Рот моментально наполнился слюной, а рука сама потянулась к карману с мелочью.

Открытым остался один вопрос – сколько стоит мармелад? Оказалось, пятьдесят копеек за полкило. Ценник уже лежал возле кассы. И я выдохнул с облегчением – мне светил вполне приличный кусочек.

Мелочь звякнула на тарелке, отвлекая продавщицу от нарезки. Я поймал ее взгляд и тут же попросил:

– Отрежьте мне триста пятьдесят.

– Здесь по полкило, – отрезала она, указывая на взвешенные кусочки – если надо, бери.

Я даже расстроился. Плохо быть ребенком. Плохо вечно от кого-то зависеть. Отвык я от этого.

– У меня больше нет денег.

Продавщица недовольно поджала губы, хотела что-то сказать, но ее остановила вторая:

– Петровна, пусть возьмет сколько надо. Что тебе жалко?

Первая поостыла, кивнула, взялась за нож. На глазок выкроила брусочек, положила его на пергамент на весы, добавила сверху тонюсенькую пластиночку, удовлетворенно кивнула, завернула и протянула мне бумажный кулек.

Я оставил деньги и быстро ушел.

* * *

Домой шел в приподнятом настроении. Худо-бедно, но жизнь налаживается. На второй этаж поднялся почти бегом, перескакивая через ступеньку. Чувство легкости и силы было основательно подзабытым, оттого невероятно приятным.

У квартиры слегка притормозил. Дверь оказалась чуть приоткрыта, наружу вырывались приглушенные звуки скандала. Я слышал мать и отца, но слов разобрать не мог. Пару раз до меня долетело «Деньги», и эйфория слегка подугасла. Мать уже явно успела обнаружить пропажу. А значит придется что-то говорить. Что? Что отнес деньги цыганке? Полная дичь! Мне самому мой поступок казался бредовым. Что скажут на это родители?

Я посмотрел на фонарик, на мармелад и твердо решил, что стоит признаться в пропаже рубля. Иначе покупки объяснить не получиться. А вот от пятерки нужно было открещиваться до победного. Не видел я ее, не брал! И баста.

С это мыслью и открыл дверь.

Чем-то завлекательно пахло. Я повел носом. Котлеты? Откуда? Впрочем, какая разница. Запах был обалденным. И я понял, что ужасно хочу есть.

Ирка сидела в гостиной тише мыши и старательно смотрела телевизор. Я с любопытством заглянул. Фильм. Знакомый. Такой знакомый, нет сил. Только названия, хоть убейте, не помню.

Я вернулся в коридор и принялся снимать кеды, оттягивая встречу с родителями.

– Мишка Квакин и его гнусная шайка. – Донеслось из гостиной.

Я довольно усмехнулся. Ирка смотрела «Тимура». Когда-то я этот фильм обожал. Правда, сегодня мне самому придется побыть гнусным Квакиным. Что ж, так карта легла. Я перестал тянуть время и пошел на кухню.

– Да не брал я деньги! – Вяло оправдывался отец. – Больно надо. Сама куда-то дела, а теперь не помнишь.

Он сидел за столом около окна и крутил в руках пустую кружку. Разбитый жучок лежал возле него на подоконнике. Мать кашеварила. Но после отцовских слов возмущенно грохнула котлетной лопаткой о мойку, уперла руки в боки и отвернулась от плиты. Мне сразу вспомнился анекдот про тюбетейку. Только было совсем не до смеха. Отец огребал ни за что.

– Сама? – Гневно гремела она. – Я точно помню, что вчера положила деньги в кошелек!

На душе было гадко. На душе было мерзко. И хуже всего то, что на меня никто даже не подумал. Я выложил на середину стола фонарик, мармелад и посмотрел на отца. Тот недоуменно уставился на мои покупки. Мама подошла поближе.

– Откуда это у тебя? – спросила она, тыча пальцем в картонную коробочку.

– Из магазина, – сказал я очевидное, – это я деньги взял, зря ты отца ругаешь.

Вид у мамы сразу стал беспомощный. Весь пыл, все желание ругаться, пропало, исчезло без следа. Она тяжело опустилась на табурет, прижала к себе лопатку и молча уставилась на меня. Мы с отцом тоже молчали. Пауза эта грозила затянуться. Только от плиты явственно потянуло дымком. Почуял это не только я. Отец принюхался:

– Надюш, у нас там котлеты горят.

Мать встрепенулась.

– Ох ты ж, – она вскочила, бросилась к плите и принялась спасать обед. Мне же бросила через плечо: – Рассказывай, с чего на тебя вдруг нашла такая блажь. И сдачу отдать не забудь.

Я сел на свободный табурет и честно соврал,