Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - Лео Перуц

— А против колик я даю поросятам толченую чемерицу в масле…

Молодой Юхриц обескураженно поставил свой бокал на стол, а господин фон Ностиц откинулся назад и густо захохотал. В это мгновение дверь в гостиную отворилась, и один из наряженных в ливреи слуг доложил о запоздавшем госте:

— Барон фон Лильгенау!

Гости повскакивали со своих мест и обступили вновь прибывшего. Несколько минут подряд в гостиной слышались одни лишь беспорядочные возгласы, пока их всех не перекрыл густой бас Ностица:

— Ганс-Георг, брат сердечный! Откуда это ты? Я тебя уже больше года не видел!

Шведский Всадник встал и принялся вглядываться в толпу.

— А я и не знал, что барышня стала невестой! — услышал он ответ запоздалого гостя. — Тем паче ничего не слыхал о свадьбе. Вот ехал мимо — вдруг кто-то кричит, что здесь крестины празднуют. Я повернул коня — и на двор. Торнефельд, говорите? Я непременно должен его видеть! Я знал его отца.

Ледяная рука схватила Шведского Всадника за сердце. Комната закружилась у него перед глазами. Он узнал гостя.

Ностиц же торжественно пробасил:

— Господин фон Торнефельд, рекомендую вам моего друга Ганса-Георга фон Лильгенау, капитана драгун Его Величества. Он весьма желает познакомиться с вами, ибо приходится близкой родней семейству Лильгенау из Манкевица.

— Добро пожаловать, господин барон, — пробормотал Шведский Всадник, напрягая последние силы. В этот миг его мысли были прикованы к Марии-Агнете, лежавшей в постели наверху. Конец… Всему конец…

Вот уже второй раз он стоял в этом доме лицом к лицу с Бароном Палачей.

— Я знавал вашего отца, господина полковника фон Торнефельда, — прозвучал у него в ушах приветливый голос его заклятого врага. — А при Саверне я даже имел честь сражаться под его командованием.

«Саверна? Тот самый случай? — ему сразу вспомнился сбивчивый рассказ юного Торнефельда на мельнице: «Что ты знаешь, брат, о Саверне? Эх, знал бы ты, как там было!..»

— Да! — перевел дыхание Шведский Всадник. — Мой отец часто рассказывал о битве под Саверной: гром, молнии, безумные крики, команды «Вперед-назад перестроиться!», и снова атака… В том бою он потерял руку.

Барон Палачей долго разглядывал его.

— Вы удивительно похожи на своего отца. Просто до смешного! — благодушно проговорил он. — Ваше здоровье, господин… э-э-э, господин лейтенант!

И пир продолжался.

Каждый год, если только удавался неплохой урожай, Шведский Всадник прикупал к своим трем гуфам по нескольку моргенов земли у соседей — то клочок пашни, то луг, то выгон — и через пять лет восстановил ту площадь имения, которую когда-то с выгодой для себя распродал изгнанный приказчик. Он был по-прежнему воздержан в еде и питье и никогда не скучал у горящего камина. В любое время года он с рассветом принимался за хозяйственные дела, успевая проследить за всем и вся.

Пашня обеспечивала господский дом и работников, а скотоводство и заготовка дров давали чистую прибыль. Кладовые и амбары были заполнены всем необходимым для большого хозяйства: в каретном сарае стояли различных размеров сани, повозки и коляски, на конюшне в любое время имелись свежие лошади для почтальонов и останавливавшихся на дворе курьеров, а на испанских баранов-производителей, содержавшихся в овчарне, люди приезжали посмотреть со всей округи.

И все же бывало так, что во время его поездок по полям, когда он совершенно искренне любовался принадлежавшими ему обширными землями, некая тень набегала на его душу и некий неведомо откуда взявшийся холодный ветер леденил его тело. Ему казалось, что все его владение — поля, луга, рощи, одинокие березы, молодые посевы на пашнях, ручей, пруд, дом, двор, жена, которую он любил больше жизни, и даже ребенок, в котором он души не чаял, — все это не его. Ему казалось, что это всего лишь ссуда, предоставленная ему на короткий срок, и что скоро ее придется вернуть. И чем светлее сияло солнце, тем мрачнее становилось у него на душе. Он поворачивал коня и вскачь ехал домой. Там навстречу ему выходила из сада дочь, а за ней — Мария-Агнета, и лишь тогда, поцеловав их обеих, он успокаивался. Когда ребенок, это живое, бойкое и безгранично любимое существо, оказывался у него на руках, тень спадала с его души.

Свою жену он любил так же сильно, как и в первый миг свидания, и всеразрушающая сила времени ничуть не охладила его чувств. Но гораздо горячее и тревожнее была его любовь к дочери, и об этом знали все в доме. Ее, маленькую Марию-Христину, прежде всего искали его глаза всякий раз, как он приезжал домой. И отблески вечной радости появлялись в его глазах, когда он ласкал ее и говорил с нею.

Иногда, возвратясь поздно вечером, он проскальзывал к постели спящей дочки и молча сидел, слушая ее дыхание. Но его взгляд помимо его воли проникал в сон девочки, и тогда она пробуждалась, готовая заплакать, но, узнав отца, обнимала его шею ручонками. Чтобы развлечь ее, он часто пел ей детские песенки, которых знал не много, но очень хорошо. Мария-Христина до сих пор отлично помнит песню про волка, у которого выдалась постная ночь, и про глупую гусыню, попавшую в силки.

А еще он пел о том, как портной стоял у небесных ворот, как нищий праздновал свадьбу и как курочка, которая не хотела класть яйца, была за это сварена в котле.

По ночам вокруг ребенка хлопала крыльями курица, собиравшая хлебные крошки у изголовья кровати, в ногах лениво лежал волк, не желавший жрать мясо в постную ночь, между ножками стульев плясали портной и нищий, а в окно заглядывал царь Ирод, пришедший прямо из песенки о трех царях, которую Мария-Христина особенно любила и частенько напевала тоненьким голоском:

Каспар, Балтазар, Мельхиор распрекрасныйИ проклятый Ирод — губитель детей.

Шведский Всадник вторил ей низким басом, но так тихо, что никто в доме не просыпался. Так они и пели вдвоем.

Три юных царя, оседлавшие ветер,За восемь часов проскакали полмира.Вот царский дворец, он просторен и светел,Вот Ирод с трудом оторвался от пира:«Каспар, Балтазар, Мельхиор распрекрасный,Куда вы спешите, коней не щадя?» —«Мы слышали голос, могучий и властный,Мы ищем Марию, мы ищем дитя!» —«Каспар, Балтазар, Мельхиор распрекрасный,Останьтесь на пир, за столом есть места!» —«Прощай, грозный царь, не зови понапрасну,Нас ждет путеводная наша звезда».

«Вечно, вечно сияет твой лик», — звучал голосок Марии-Христины, но это было уже из другой песни. Ее одолевал сон, мысли путались в голове, и она закрывала глазки. Шведский Всадник вставал и неслышно покидал спальню, уводя за собою населявшие ее сказочные образы — волка, курочку, портного, нищего и длиннобородого Ирода, который исчезал последним.