Автономное плавание - Виктор Устьянцев

- Что военный корабль, что торговое судно - один шут. То же море, те же штормы, вахты, месяцами не будешь на берегу. Разве это жизнь с твоей-то язвой желудка? Да и вообще. Ни дома, ни семьи, ни покоя.

- А ты что, уже на покой собрался?

- Я не в том смысле. Ну, ты понимаешь, о чем я говорю.

- Нет, Вася, не понять нам друг друга. Мы по-разному смотрим на жизнь.

- Подумаешь - романтика! Мало ты ее хлебнул за три года? Вкалывай дальше! - Солдатов дотянулся до окна и, распахнув его, закурил.

Третий сосед Алексея по палате, лейтенант Корнюшин, похрапывал. Четвертого, матроса Петра Бондаренко, не было слышно. Бондаренко поступил с переломом руки всего четыре дня назад. То ли его мучили боли, то ли от природы он был угрюм и молчалив, но он сторонился товарищей, в разговорах не участвовал, лежал, молча уставившись в потолок.

За полтора месяца в палате сменилось одиннадцать человек. И каждый раз Алексей с завистью провожал тех, кто выписывался. Он знал, что ему придется лежать здесь еще долго, - может быть, вся жизнь пройдет в постели. Ноги были парализованы, и никаких признаков улучшения. А лежать уже осточертело. Дни текли лениво и скучно, он наизусть знал, что будет происходить сегодня, завтра, послезавтра. Ровно через полчаса войдет в палату сестра и сунет каждому из них по градуснику под мышку. Если это будет Анна Николаевна, то она сядет и молча будет ждать, пока не пройдет ровно десять минут. Потом она соберет градусники и так же молча уйдет в другую палату.

Но сегодня дежурит Тося. Она стремительно влетит в палату, остановится, шумно втянет через маленький, слегка вздернутый носик воздух и строго спросит:

- Опять курили?

Пообещав пожаловаться, начнет раздавать градусники. Это будет длиться минуты полторы-две, но Тося вполне успеет за это время рассказать, что вчера в матросском клубе был "шикарный вечер", что в третью палату положили с воспалением легких "шикарного старшину", а сегодня по случаю воскресенья будет "шикарный обед". Потом она вспомнит, что забыла дать порошки кому-то из первой палаты, и убежит.

Едва за ней захлопнется дверь, Незабудкин вытащит градусник и начнет осторожно пощелкивать но нему ногтем. Поскольку Анна Николаевна и Тося дежурят через день, то нормальная температура у Игоря бывает только по нечетным числам.

Как только Тося вернется за градусниками, Вася Солдатов заведет с ней разговор о том, что сильнее - любовь или дружба. Вася сорвался в трюм, сломал ногу. Она еще побаливает, и это, должно быть, мешает Васиному красноречию: едва он начинает жестикулировать, как лицо его сразу искажает гримаса, и он умолкает. Тося не упускает случая воспользоваться передышкой, поспешно собирает градусники и выпархивает из палаты.

Потом Вася просовывает в дверную ручку костыль и закуривает. Лучшего применения костылю он пока не нашел. А курить ему товарищи разрешают и палате, поскольку погода стоит теплая и окна все время открыты.

Сегодня события развивались в обычной своей последовательности. Сразу же после завтрака Игорь подвинул к кровати Алексея стол, и все, за исключением Бондарен ко, сели играть в домино. За этим занятием и застал их Матвей. Игорь неохотно собрал костяшки, отодвинул стол, и Матвей сел возле Алексея.

- Ну, как дела? - спросил Матвей.

- Как видишь, спозаранку развлекаюсь умнейшей, после городков, игрой, Алексей сказал это весело, широко улыбаясь.

"А он ничуть не изменился", - подумал Матвей. Понимает ли Алексей всю трагичность своего положения, или он еще надеется на выздоровление? Матвей не знал, насколько Алексей осведомлен о своей болезни и ее последствиях, и старался не говорить с ним на эту тему. Сейчас он вообще не знал, о чем говорить с Алексеем и как говорить. Сочувствовать? Или сделать вид, что ничего не случилось?

Должно быть, Алексей понимал его состояние и поэтому каждый раз, когда приходил Матвей, сам направлял разговор. Он расспрашивал Матвея о его делах, о том, что происходит в гавани и на флоте. Матвей рассказывал подробно, может быть, даже слишком увлеченно, радуясь тому, что находится тема для разговора. Ему было жаль Алексея, и он боялся, что жалость может его обидеть.

Сегодня разговор не клеился. Матвей чувствовал, что Алексей хочет что-то спросить, но то ли не решается, то ли не хочет спрашивать при других. Матвей подмигнул Незабудкину, и тот позвал Солдатова:

- Пошли, Вася, покурим.

Солдатов подхватил костыль и заковылял к двери. Корнюшин и Бондаренко тоже поднялись с кроватей, набросили халаты. Когда они вышли, Алексей спросил:

- Ты мне хочешь что-нибудь важное сказать?

- Нет. Мне показалось, что это ты собираешься о чем-то спросить.

Алексей внимательно посмотрел на него и сказал:

- Пожалуй, спрошу.

Он помолчал еще несколько минут, задумчиво глядя в окно. Наконец заговорил:

- Ты только не удивляйся тому, что я скажу. Пока лежишь тут, обо всем передумаешь. Я ведь понимаю, что положение мое незавидное, и никаких иллюзий у меня на этот счет нет. Ходить я, видимо, уже не буду. Врачи об этом пока не говорят, но по всему видно, что это так. Книжечки мне тут подсовывают. И об Островском и о Маресьеве. Все это они зря стараются. Я и без этих книжечек не собираюсь вычеркивать себя из жизни. Пусть буду инвалидом, но без дела оставаться не собираюсь. Живут же безногие и работают. Одни коробочки клеят, другие сапоги чинят. И я мог бы найти применение своим рукам. Этими руками, - Алексей потряс могучими кулаками, - многое можно делать. Главное - делать, а не чувствовать себя полутрупом.

Алексей умолк. Матвей ждал, когда он снова заговорит. И, не дождавшись, сказал:

- Что ж, все верно. Я и не предполагал, что ты думаешь иначе.

- А я думаю! - воскликнул Алексей. - Представь себе - думаю иначе.

- То есть как это иначе?

- А вот так. Не хочу я клеить эти коробочки! Не хочу обманывать себя видимостью работы, делать, абы что-нибудь делать. Я моряк. Понимаешь моряк! Всей душой моряк. Это я говорю не для того, чтобы покрасоваться. Я тут многое передумал и, может быть, только здесь и понял, что я до мозга костей моряк. Ты никогда не испытывал тоски по морю? А я испытывал. Бывало, поедешь в отпуск, первое время наслаждаешься. Я в деревню ездил каждый год. Земля, лес, горы - все умиляет тебя. А к концу отпуска начинаешь чувствовать, что тебе чего-то не хватает. Сначала не понимаешь, чего именно. А потом догадываешься, что тебя к морю тянет. И тут тебе отпуск начинает казаться длинным, и ты уже дни подсчитываешь. А они, как назло, медленнее идут. Вот это я, брат, испытывал. Но все это ничто по сравнению с тем, что ощущаешь, когда тебе надо с морем навеки расстаться.

- Но ведь ты можешь никуда не уезжать. Оставайся в Синеморске.