Хроника трагического перелета - Станислав Токарев

Свидетельство. «В бытность помощником командующего войсками Варшавского округа (пограничного! — С.Т.) я знал, что командующий генерал-адъютант Г.А. Скалон… считал, что Россия должна быть в неразрывной дружбе с Германией, причем убежден, что Германия должна повелевать… Он был в большой дружбе с германским консулом бароном Брюком, от которого никаких секретов у него не было. Не могу не отметить странного впечатления, которое на меня производила вся варшавская высшая администрация. Скалон был женат на баронессе Корф, губернатор — ее родственник барон Корф, помощник губернатора — Эссен, начальник жандармов — Утгоф, управляющий конторой Государственного банка — барон Тизенгаузен, начальник дворцового управления — Тиздель, обер-полицмейстер — Лейер, президент города — Миллер, прокурор палаты — Гессе, вице-губернатор — Грессер, прокурор суда — Лейтвен, штаб-одицеры при губернаторе — Эгельстром и Фехтнер, начальник Привисленской железной дороги — Гескет и т. д. Букет на подбор».

Читая эти строки, мы должны, конечно, сделать скидку на то, что навеяны они естественным антинемецким настроением прославленного полководца. Нельзя не помнить, сколько заслуг перед историей России у выходцев из Германии и их потомков. Рассуждение на данную тему могло бы быть долгим. Вот первое, что сейчас приходит на память. Описывая в «Войне и мире» подвиг Андрея Болконского, со знаменем в руке поднявшего полк в атаку под Аустерлицем, Лев Толстой имел в виду подвиг подлинный — полковника Федора Тизенгаузена, зятя Михаила Илларионовича Кутузова. Только полковник Болконский был ранен и выжил, полковник же Тизенгаузен пал на поле брани.

И все же…

Свидетельство. «Трудно поверить, но в столице империи в разгар войны собирались пожертвования… на германский подводный флот. И где? Например, в министерстве иностранных дел. И почти открыто: завербовав швейцаров ряда министерств и других правительственных учреждений, вражеские агенты заставили их держать у себя слегка зашифрованные подписные листы и собирать пожертвования. Контрразведка это обнаружила».

Нет оснований не доверять генерал-лейтенанту М.Д. Бонч-Бруевичу, который в штабе Северо-Западного фронта заведовал, в частности, и контрразведкой. Да великий князь Николай Николаевич называл Царское Село «осиным гнездом германского шпионажа».

Вернемся к подозрениям, перечень которых привел автор. К четвертому по порядку. Косности. Неприятию нового, технически прогрессивного, сказавшемуся на бедах отечественного воздушного флота.

Николай Александрович Романов получил основательное образование. Химию преподавал ему Бекетов, фортификацию — Кюи, статистику и политическую экономию — Бунге… Однако не в самый ли корень глядел Лев Толстой, когда, тяжело болея, пытался в эпистолярной форме наставить и вразумить царя? «Самодержавие есть форма отжившая», в ее основе лежит идея «такого неисполнимого намерения, как остановка вечного движения человечества».

Не говоря о характере, даже и внешность последнего самодержца разные из встречавшихся с ним людей описывают по-разному. Для нашей темы не суть важно, был ли он примечательного облика или заурядного, обладал ли тяжелым безразличным взглядом свинцовых глаз, либо чарующим бирюзовым, хоть и уклончивым. Хитроват ли был, себе на уме, либо — так себе (со слов не любившего его и не любимого им Витте) «самолюбивый и манерный Преображенский полковничек». Может быть, черта, в рядовом человеке сугубо положительная и привлекательная (примерный семьянин, нежно любивший жену, почитавший родственников, трепетно обожавший сына — при одном упоминании об Алексее глаза его наполнялись слезами), иногда дорого обходилась стране, безраздельным хозяином которой он себя считал.

Александра Федоровна, Алике, урожденная принцесса Гессенская, обладала натурой, несомненно, сильнее, нежели державный супруг. Витте тайком заносил в мемуары: «Обер-гофмейстер Гессен-Дармштадта сказал некогда мне: «Какое счастье, что вы ее от нас берете».

Гемофилия, наследственная болезнь рода Гессен-Дармштадтских великих герцогов, которой страдал наследник, постоянная опасность, висевшая над ним, — уколи вилкой палец, и вся кровь, несвертываемая, может вытечь из детского тельца, сгустила при дворе атмосферу, без того близкую к истерической. Всевластный же Распутин обладал особым даром. Сегодня, верно, мы бы его причислили к экстрасенсам. Полагаю, он мог останавливать кровотечение, заговаривать кровь. Благодарность «святому старцу», хранителю жизни единственного наследника, дитяти сердца, играла огромную роль. Иное — радения, могучая иррациональная сила — еще более укрепляло его влияние на «маму», затем и на «папу».

Прогерманские симпатии Распутина известны и доказаны. «На нее (кайзеровскую империю) надо нам равняться, ей в рот смотреть… Немец умеет работать, немец молодец…»

Так вот, слова и действия астраханского иеромонаха Илиодора, сильного лишь распутинской поддержкой («Не богово творение, наваждение диавольское по небу летает»), тоже могут служить косвенным доводом в рассматриваемой нами теме. Действительно: с одной стороны, неприятие «диавольских машин, по небу летающих», могло быть и чисто мистического свойства. С другой: коли немцы такие молодцы, работать умеют, то им и летать. А не нам грешным.

Похоже, тем, кто желал быть близок к романовско-распутинскому кружку (а министр Сухомлинов желал несомненно), не следовало так уж особенно суетиться и опекать воздухоплавание России.

Однако зоркий, четкий в формулировках Витте подмечает: «Государь по натуре индифферент-оптимист. Такие лица ощущают чувство страха, только когда гроза перед глазами». В государственном военно-историческом архиве хранится послужной список поручика Георгия Викторовича Слюсаренко, младшего брата участника перелета Владимира Слюсаренко. Там значится, что с 1915 года поручик состоял в авиаотряде по охране императорской резиденции, в 1916-м был зачислен в особый дивизион по охране Ставки. Таким образом, когда на горизонте возникла реальная угроза появления крылатого врага сперва над Царским, потом же над Могилевом, куда не раз возил «в целях вселения в войска боевого духа» любимого сына любящий отец, срочно понадобились и летчики.

Не ранее.

Глава восемнадцатая

По окончании перелета газеты винили во всех бедах бюрократов из организационного комитета.

Как мы сегодня виним бюрократов во всех наших тяготах, в том, что буксуют прекрасные замыслы.

Что ж такое бюрократизм, явление, с которым сталкивался, без сомнения, каждый из нас, начиная с детского сада, где и няньку порой можно причислить к данной категории? Краткий словарь иностранных слов дает на сей счет определения: 1) в эксплуататорском государстве — осуществление власти господствующего класса через высшую чиновничью администрацию и государственный аппарат; 2) канцелярщина, волокита, формализм.

Слово же в буквальном переводе означает «власть стола». Образно: человек обретает власть, садясь за некий стол. Тот, на который подчиненные лица кладут документы для наложения резолюций. «Столоначальник» — исконная российская чиновничья должность. Впрочем, может, скорее власть стула, седалищного места, коему решительно безразлично, чьи ягодицы греют его кожу, чьи локти на подлокотниках, но — вот волшебство! — устроясь на сем сиденье, ягодицы, локти и иные члены обретают особость.

А над столом — взгляд. Свиреп он крайне редко: искренние чувства кондовый бюрократ чаще всего проявляет по отношению к подчиненным — к своим, проситель же — чужой, пришлый, и обращенный на него взор либо равнодушен с оттенком усталости, даже сонности, либо снисходителен, грустен, утомлен бестолковостью незваного пришельца, не понимающего, почему «нельзя». Как же нельзя, если можно? Горемыке чудится, что на его стороне все законы. В случае крайнего благорасположения человек в кресле, от которого (от человека или кресла, одно и то же) зависит судьба просителя, многозначительно ткнет пальцем в потолок. В еще более крайнем (будучи, к примеру, в особо добром настроении) сообщит, что существует инструкция, которая всем законам — неодолимая препона.

Он смотрит на вас, проклинаемый вами (в душе, разумеется), и жалеет, понимает тебя: «Дурачок, ты видишь во мне самодура, а я ведь честный исполнитель инструкции, сути которой знать тебе не положено».

Система управления империей зиждилась на парадоксальном выводе еще прадеда царствующего монарха — Николая I: поелику просторы державы необъятны, средства же сообщения оставляют желать много лучшего, власть должна находиться в одних руках. Устарелая, неуклюжая, неповоротливая, она на всех этажах производила своего рода естественный отбор.