Красная перчатка - Виталий Гладкий

Зачинщики сочли, что такое крепление шлема являлось просто уловкой. Между ними, маршалом-распорядителем и герольдами разгорелся жаркий спор, который в конечном итоге прекратил сам герцог. Он решительно заявил, что правила подобное допускают, и мессир Арно де Бомануар вполне волен сделать то же самое, если ему это заблагорассудится, а то и вообще сражаться без шлема. Последняя фраза была резкостью, но герцог Жан вдруг почувствовал в этот момент дурноту; это было верным признаком надвигающегося приступа неизвестной болезни.

Рыцари схватились снова. Но и в третий раз их оружие превратилось в щепки. К удивлению всех собравшихся бойцов, не говоря уже о публике, взревевшей в восхищении, Оливье де Клиссон выдержал и этот натиск рассвирепевшего Арно де Бомануара, который тут же вознамерился вызвать юного рыцаря на поединок, чтобы сразиться на мечах.

Благоразумный маршал-распорядитель, чтобы не доводить дело до греха и немного утихомирить страсти, воспользовался своим правом и, не оглядываясь на герцога, подал знак. Трубы пропели окончание турнирного дня — время таких поединков еще не пришло. Обычно они начинались после второго турнирного дня, самого сложного и опасного во всех отношениях — «собачьей свалки», как иронично характеризовали бродячие мейстерзингеры турнирное сражение двух отрядов. Во время этого действа находилось много обиженных и оскорбленных, требовавших немедленного удовлетворения своих претензий. Как раз их-то бои и происходили под конец турнира — в последний день. Это были схватки один на один, иногда даже боевым оружием.

Жанна сама себя не узнавала. Она не могла отвести глаз от молодого рыцаря. В какой-то момент, когда закончилась его последняя схватка с Арно де Бомануаром, Оливье снял прочный, но неудобный во всех отношениях бацинет-хундсгугель[46] — чтобы лучше рассмотреть сидевших за ограждением дам. И вдруг он что-то почувствовал, посмотрев в сторону Жанны, и заметил ее взгляд, в котором горело нечто такое, отчего по его телу пробежала странная дрожь. На этот раз Оливье не поднял коня в галоп, а поехал шагом — только для того, чтобы еще раз украдкой взглянуть на Жанну.

Трудно сказать, узнал он ее или нет. Скорее всего вряд ли. Угловатая, невзрачная девчонка с вздорным характером превратилась в изящную женщину, красота которой на фоне окружавших ее дам блистала как бриллиант среди разноцветной гальки на морском берегу. В принципе, Жанна не была настоящей красоткой, но внутренне волнение превратило ее в сказочную принцессу, а прозрачная накидка с блестками под порывом ветра окружила ее прелестную головку сверкающим облаком.

Посовещавшись, маршал-распорядитель, судьи и герольды при полном одобрении герцога вынесли единогласный вердикт: лучший рыцарь первого дня «Турнира Золотого дерева» — Оливье де Клиссон. Ему и предоставили право выбрать королеву турнира.

Оливье де Клиссон уже переоделся. Вместо шлема он надел темно-синий бархатный берет с перьями и золотым значком, а на плечи накинул черный плащ с вышитым фамильным гербом. В застежке плаща на левом плече горел большой кроваво-красный рубин. Вместо турнирного копья он взял в руки боевое, а к поясу прицепил ножны с мечом. (Обычно, во избежание схватки не на жизнь, а насмерть, прямо на турнирном поле, все боевое оружие возбужденные рыцари оставляли в своих шатрах.)

Заиграли трубы, и рыцарь направил своего коня к Золотому дереву. Ловким движением копья он поддел корону королевы турнира и поехал к огражденной возвышенности, где волновались дамы. Жанна де Пентьевр даже привстала, посылая в сторону приближающегося молодого человека недвусмысленные взгляды. Она едва не упала на ристалище, склонившись над ограждением, но ее вовремя подхватили под руки подруги.

Оливье де Клиссон ехал, как во сне. С ним творилось что-то непонятное. Наверное, и жеребец почувствовал состояние хозяина: он тихо заржал, словно вопрошая: «Что с тобой, мой повелитель?!» Рыцарь напрочь проигнорировал племянницу герцога, сидевшую в ложе, миновал и других блистательных дам и — что самое удивительное! — конь его остановился сам, притом как раз напротив Жанны де Бельвиль. Рыцарь слегка привстал в седле и с поклоном протянул ей корону. Жанна взяла ее в руки, в этот момент ей казалось, что она спит и ей снится чудесный сон. Она едва нашла в себе силы сказать Оливье де Клиссону:

— Спасибо тебе, благородный рыцарь…

Тут грянули все трубы, рожки, рога, заиграли флейты, ударили бубны и боевые барабаны… И в этой какофонии послышался громоподобный крик из многочисленных луженых глоток рыцарей:

— Королева!!!

— Королева!!! — закричали другие зрители — из простонародья, не менее громко.

— Королева!!! — пропищал карлик у Золотого дерева, дунул в свою трубу и начал танцевать какой-то странный танец, в котором были одни прыжки и кульбиты.

— Тихо! — поднял свой жезл маршал-распорядитель. — Сейчас королева будет награждать лучших рыцарей первого дня турнира!

Жанна уже взяла себя в руки, и с ее лица сошел лихорадочный румянец. Корона пришлась ей как раз впору, и когда она встала, чтобы принять из рук судей призы, в ее осанке и властном взгляде и впрямь проявились все признаки сиятельной персоны.

Приз «лучшему копью» первого дня турнира достался барону Оливье де Клиссону. Это была золотая фигурка льва. А самому искусному из зачинщиков — мессиру Жоффруа де Лакону — Жанна вручила золотой венец. Оба рыцаря встали перед королевой турнира на одно колено, но если мессир де Лакон разразился цветистой благодарственной речью в адрес королевы Жанны, то Оливье лишь что-то тихо пробормотал — язык почему-то перестал ему повиноваться.

Все это время Жанна де Пентьевр от злобы пребывала едва ли не в обмороке. Ее пытались вернуть в нормальное состояние с помощью нюхательной соли, смешанной с сухими измельченными листьями чабреца, — очень действенное снадобье при обмороках и головокружении — и терли виски холодной водой с уксусом. Взгляды, которые она бросала на Жанну де Бельвиль, ни у кого не вызывали сомнений, — вдова Жоффрея де Шатобриана приобрела в лице племянницы герцога Жана Бретонского лютого врага.

Глава 8

Столица Ганзы

Варяжское, или, как именовали его местные племена, Балтийское море встретило коч, на котором плыл Вышеня, ненастьем. Серые тучи так низко висели над водой, что, казалось, еще немного — и небо упадет на небольшое суденышко, довольно резво прыгающее по волнам. Паруса судна наполнял северо-западный ветер; кормчий коча, сержант храмовников по имени Ламбер, называл его «бернштайнвинд». Он дул с моря в сторону побережья.