Волкодав - Мария Васильевна Семенова

был недорогой, простенький перстенёк, купленный годы назад совсем бедным тогда Гвалиором. Купленный для смешливой девчушки – на память, в знак верности и постоянства. Медный перстенёк даже не с камешком… какое понятие он тогда имел о камнях, да и мог ли позволить себе! – с обыкновенным, самым дешёвым речным перламутром. Должно быть, первые годы Эреза носила его, не снимая. Металл истёрся, а перламутр стал тёмен от царапин, и краешек его откололся. Каким смешным был этот дар нищего влюбленного рядом с сокровищами, к которым он теперь каждый день прикасался…

– За кого она вышла? – тупо спросил Гвалиор.

– Эй, парень, ты смотри только не затевай ничего! – обеспокоился Харгелл.

– Да не затеваю я ничего, дядя, – отмахнулся Гвалиор. Странно, но он не чувствовал ничего, кроме внезапно навалившейся усталости. – Так за кого?

Мысленно он успел перебрать всех жителей своей деревни и разных людей, на его памяти туда заезжавших. Кто предложил его невесте больше, чем собирался предложить он?.. Сын лекаря, к отцу которого издалека добирались страдающие глазными болезнями? Ученик кузнеца, ещё при Гвалиоре обещавший превзойти своего наставника в мастерстве?.. Залётный ухарь-купец, этакий молодой Тарким, с лёгкостью выложивший деньги на свадьбу?..

– За пастуха Мария, – нехотя ответил Харгелл.

«За… пастуха?» Мысли двигались тяжело, точно полусонные рыбины в осеннем пруду. Гвалиор помнил Мария, названного в честь знаменитого кониса. Родители часто дают сыновьям имена великих мужей, надеясь привлечь к ним удачу. Если бы удача обращала на это внимание, на свете перевелись бы несчастные, обиженные людьми и Богами. Гвалиор помнил лачугу отца Мария и обноски, в которых вечно ходил пастушонок, росший без матери.

– Он что… клад нашёл? Или… – тут молодой надсмотрщик выдавил судорожную улыбку, – …золотую жилу открыл?..

– Ты, мальчик, совсем одичал здесь в горах, – хмуро пояснил Харгелл. – Ты не знаешь, что делается на свете. Нынешней весной государь конис издал новый закон!.. Его объявляли повсюду, даже до нашей глухомани добрались, чтобы никто не мог притвориться, будто не слышал. Так и называется – «О разорительных свадьбах». Теперь мужчина может жениться, если даст женщине кров над головой и корову в хлеву. Понял, малыш?

– Но… как же? – выговорил Гвалиор. Для него, коренного нардарского горца, свадьба без трёхдневного пира и подарков всем родственникам была как бы и не свадьбой вовсе, а… чем-то ненастоящим. Игрой понарошку… Вроде как у ярмарочных лицедеев, когда один другому при всём народе рубит голову большущим мечом… а потом оба идут лакомиться пивом в трактир…

– А вот так, – пожал могучими плечами Харгелл. – Сказано, государь уважает и чтит обычай предков, но и бедствие, происходящее от его ревностного исполнения, спокойно видеть не может… Ну, и немилость Священного Огня, если вдруг таковая случится, падёт пусть на него одного, а не на народ. Вот так-то… Короче, Эреза твоя с Марием тут же… Они, если честно тебе сказать, уже года два как друг по дружке вздыхали…

«Два года! Пока я тут нам с ней на свадьбу копил!..»

Вслух Гвалиор не сказал ничего, продолжая рассматривать колечко, лежавшее у него на ладони. В жилом покое, полагавшемся ему на руднике, хранилась запертая шкатулка с камнями. Честно купленными в счёт заработка. Хранитель Сокровищницы на эти бы камешки самое большее плюнул, но Гвалиор каждый вечер любовно раскладывал их перед собой на столе, заново составляя украшения для Эрезы… Всё представлял, как она будет в них выглядеть… Что подойдёт к её русым волосам, что – к зелёным глазам… «Ох, Священный Огонь и Чёрное Пламя! Зачем всё?!.»

Харгелл продолжал рассказывать. Он-то сам был женат уже лет пятнадцать и только жалел, что новый закон опоздал к его собственной свадьбе. И жил бы небось побогаче теперешнего, и на проклятую работу – в надсмотрщики – не пошёл… Сидел бы дома с женой, вишни в садике собирал!

Впрочем, волею государя кониса устанавливался новый порядок возврата долгов теми, кто уже был женат, – дабы и нынешний закон соблюсти, и тех, кто когда-то помог нищему жениху, не обидеть. Харгелл, увлёкшись, только собрался поведать об этом двоюродному племяннику, но вовремя заметил, что тот перестал его слушать.

– Письма никакого не написала? – всё тем же ровным голосом спросил Гвалиор.

– Письмо!.. – спохватился Харгелл. Сунул руку за пазуху и вытащил коричневатый лист, сложенный в несколько раз и порядком измятый. – Ну да, конечно. Держи. Только не от неё, а от матери.

– Спасибо, дядя Харгелл, – кивнул Гвалиор. – Ну, поеду я. Меня там подменили, вернуться надо бы…

Ромашка бродила поблизости нерассёдланной, щипала короткую, но сочную горную травку. Ей, как всякой лошади, кормиться нравилось куда больше, чем таскать на себе человека, но привычка к покорности была выработана поколениями – кобыла трусцой подбежала на зов и ткнулась мордой в руку нардарца. Гвалиор рассеянно погладил мягкий нос, поскрёб пальцами густую, подстриженную ёжиком гриву… «Зачем всё?..» Короткий вопрос, на который не было ответа, звучал и звучал, словно эхо под сводами обширной пещеры. Гвалиор молча забрался в седло, и Ромашка деловито зашагала обратно к воротам.

Вереница усталых рабов доплетётся туда ещё не особенно скоро…

Потом говорили, что первым поднял тревогу мальчишка-надсмотрщик, которого Гвалиор так и не явился сменить. Тогда нашлись видевшие, как нардарец спускался по рудничным лестницам вниз, покачиваясь и что-то бормоча. Обеспокоенный Церагат отправил людей на нижние уровни. И на двадцать седьмом почти сразу кто-то поднял небольшой аметист, заключённый в сеточку из серебряных нитей, – камень, спасающий, как всем известно, от опьянения. В нескольких шагах обнаружилась и фляжка, из которой Гвалиор его вытряхнул. Она была пуста, но из неё пахло вином.

И самоцвет, и фляжка валялись совсем рядом со входом в Бездонный Колодец.

Харгелл очень винил себя в происшедшем и хотел сразу лезть за племянником, но его удержали.

– Ты не жил здесь, под землёй, ты не понимаешь, – сказал Церагат. – Может, твой родственник ещё жив, а может, Скрытые уже сожрали его тело и завладели душой. Ты смел и силён, но туда смогут проникнуть лишь те, кто знает тайную жизнь недр. Только опытные исподничьи… Да и они скорее всего назад не вернутся. Эй!.. Объявить всюду!.. Если кто из рабов отважится пойти в Бездонный Колодец и доставит Гвалиора живым – получит свободу!..

Южный Зуб загудел снизу доверху.

Подобного не помнило не только нынешнее поколение каторжан; ничего похожего не сохранили даже бережно передаваемые легенды времён Горбатого Рудокопа и Белого Каменотёса. Случалось, люди уходили в Колодец, но вышедших из него не было. Там, в глубине, таился пробитый Горбатым лаз наружу из рудника.