Учебник рисования - Максим Кантор

— Как я вас понимаю, — и министр стал рассказывать о своей любви к искусству.

В тот самый момент, когда министр Ситный уже полагал, что тема беседы исчерпана, виновники определены и будут наказаны, а злосчастный квадрат можно будет публично уничтожить, в другой части города — в Центральном Университете Современного Искусства и Мейнстримного Авангарда (ЦУСИМА) Леонид Голенищев предлагал посетителю маленькую картину с черным квадратом посередине.

— Работу кисти видите? — спрашивал Голенищев, а гость, склонив голову к плечу, придирчиво осматривал черное пятно на холсте.

— Настоящий? — интересовался гость и трогал квадрат рукой. — Недавно отправлял я депутатский запрос по поводу подделок. Есть у нас проходимцы.

— Не надо спрашивать. Все поймете сами. Отойдите, посмотрите издалека, дайте произведению подействовать. Сила авангардного искусства в том, что оно проникает глубоко в подсознание, захватывает вас целиком. Вы можете даже не смотреть на него, но влияние будет ощутимо. Чувствуете?

— Пожалуй, да, — говорил гость.

— Еще минуту. Дайте произведению впитаться в вашу нервную систему. Квадрат вибрирует, дышит. Это живое существо. Это — само искусство. Ну как, чувствуете?

— Теперь чувствую. — Волнение охватило гостя.

— Сегодня всякий, — сказал Голенищев, — может заявить: и я так могу! Но когда чувствуешь эманацию энергии — понимаешь, что повторить волшебство невозможно! Вслушайтесь в эту внутреннюю музыку! Здесь вся история моей страны, ее надежд, ее утопии!

— Сколько? — спросил гость. — Мой принцип: наличными.

— Продаю, собственно, не я, — с достоинством сказал Голенищев, — я государственное лицо и не имею дела с коммерцией. У меня даже счета в банке нет. Зачем?

— Действительно, зачем, — подхватил гость, депутат Середавкин, — зачем иметь счета в российских банках? Уверяю вас, можно найти альтернативные формы оплаты. Я сам, — заметил депутат, — не собираюсь держать квадрат здесь. Криминогенная зона, неуважение к личности! У меня есть место в ближнем зарубежье. — Словосочетание «ближнее зарубежье» звучало неопределенно и скромно, мог подразумеваться Минск или Ташкент. Середавкин имел в виду атлантическое побережье Португалии.

Основной характерологической чертой барона была та, что он никогда не считал тему исчерпанной, пока прибыль не была получена. Ситный полагал, что дело о квадрате закрыто, барон был иного мнения.

— Требую расследования, — сообщил барон. — Вы обязаны подать иск в суд! Я дойду до высших инстанций, предупреждаю! Теперь известно, как они устраивают свои дела.

— Потрошилов рассказал?

— Изучил вопрос до тонкости. У них — представляете! — открыты номерные счета в швейцарских банках!

— Не может быть!

— Потрошилов назвал некоторые номера. Скажите, что, по-вашему, вот это? — и барон бегло проговорил длинный перечень цифр. Память финансиста помогла воспроизвести число с дробями.

— И что это значит? — спросил Ситный, хотя отлично знал, что это кодовое обозначение его собственного счета.

— Секретный счет одного проходимца, — сообщил барон, который являлся владельцем по меньшей мере десяти таких номерных счетов. — Вот что творится у вас за спиной! И это еще пустяки!

— Как, это не все?

— Разумеется, не все! Откуда, по-вашему, берутся деньги на этих счетах? Какой вы наивный человек! — Ситный потупился, чтобы его наивность так не бросалась собеседнику в глаза. — Бандиты изобретательны, господин министр! Находят старых коллекционеров, обманом изымают у них подлинники, на рынок выбрасывают подделки, а подлинники тайно продают в американские коллекции. Заказывают низкопробным мазилам подделки, выдают их за неизвестные полотна авангардистов и продают! Эта мазня висит у меня в замке! Они тайком распродают коллекции государственных музеев и вешают на стены музеев взамен оригиналов копии — вот такие, как эта. — Барон указал на злосчастный квадрат. — Я пришел, чтобы сказать горькую правду! Ваш авангард — не подлинный, господа! Этого авангарда никогда и не было!

— Русского авангарда не было?

— Авангарда не было, — сказал барон, — это все Кранц с Дупелем нарисовали!

— Быть не может!

— Увы, так. Роза Кранц и Голда Стерн — под руководством мошенника Дупеля — создали нездоровый ажиотаж вокруг фальшивой истории. Галерея некоего Сосковца — вот рассадник! А ведь я с его отцом рыбу ел!

— Он не Сосковец, — сказал Ситный, — он Поставец.

— Несосковец! Я заметил, что он поменял фамилию! Ловко, нечего сказать! Однако существует закон! Когда я покупаю эту вещь, я покупаю труд, — вы согласны?

— Возразить нечего, — сказал министр, который хорошо знал, что сляпать подобную картинку можно за двадцать минут. Но за двадцать минут можно такие соглашения провернуть — ахнешь!

— Значит, деньги, которые я зарабатываю тяжелым трудом, — сказал барон, чья работа состояла в том, чтобы иногда подписывать финансовые отчеты, — я отдаю за то, в чем вовсе нет труда! Полагаю, я должен получить компенсацию, не так ли? И я знаю, откуда мне ее получить!

— Откуда же? — сказал Аркадий Владленович, и тяжелое чувство возникло у него в животе, как бывает, если по долгу службы съешь три обеда подряд.

— А с того самого секретного счета одного проходимца. Найдут, не сомневайтесь! Но я не остановлюсь на этом! Требую возместить мне и деньги, и картины. Господин Потрошилов найдет подлинники.

— Уверен, — сказал Ситный, — он отыщет шедевры. — Сквозь прочие чувства пробилось восхищение работой коллеги. Ай да Потрошилов. Впрочем, это фамильное. Знаменитый маршал Варлам Потрошилов, тот самый, что во время атаки немцев на Крым улетел на личном самолете купаться и бросил армию, умудрился за свои действия получить орден Героя Советского Союза. Внук не отстал.

— Луговой лично займется моим делом. Как оказалось, правительство давно присматривается к деятельности Дупеля — мошенник будет наказан! Однако помимо политики есть еще и искусство!

— Помимо политики есть искусство! — сказал Оскар Штрассер, водрузив наконец картину с квадратом на мольберт. — Банкир Щукин стоит вне политики, он прежде всего меценат!

Собрание любителей прекрасного освободило ладони от рюмок и сигар, похлопало Арсению Адольфовичу Щукину, его неангажированному взгляду на вещи. Когда люди любят прекрасное just as it is, а не потому, что находятся во власти моды или коммерческого расчета, это вызывает уважение. Просто любуются черным квадратом, смотрят — и наслаждаются. Как, например, мы — ростом курса на бирже, разделом Югославии.

— Российские предприниматели, — говорил Оскар, — вызывают у нас, людей Запада, недоверие. И, согласитесь, недоверие основано на горьком опыте. Я бы выделил, как наиболее проблемную группу, бизнесменов, рвущихся к политической власти. Именно они представляют опасность — в том числе для экономики и для рынка искусств.

Беседа коснулась деликатной темы: связи искусства и крупного бизнеса. Оскар привел несколько примеров: скажем, магнат Дупель, без пяти минут президент России, представил на Западе выставку произведений авангарда — и что же? Да, что? — обеспокоилось собрание. Фальшивки, господа, и это установлено экспертизой. Как, неужели? Представьте себе. Но мы видели в нем делового партнера! Что ж, не все то золото, что блестит, не все то, что квадратное, — авангард. Как это верно! Оскар всегда найдет нужную формулировку.

Министр культуры Ситный безотрывно глядел на квадрат и прикидывал, где допустил ошибку. Все, что делал министр, было в порядке вещей, не нарушало установленных конвенций. Давно уже было принято так нефтяники продают акции на строительство трубы в Китай, а люди искусства — культовые предметы авангарда. Трубы как таковой нет, и авангарда в наличии немного — но это не означает, что дело должно стоять.

Искусство авангарда так же притягивало старателей, как золотые прииски Клондайка манили их двести лет назад. С прежним рвением кидались искатели счастья из дальних стран вбивать колышки в мерзлую почву. Выставки поддельных картин формировались с азартом, старатели любовно издавали каталоги фальшивок и устраивали пафосные вернисажи. Скорее, скорее — пока в обмен на резаную бумагу дают деньги, пока обеспечение акций рудника «Голубой крот» не оспорено федеральным казначейством! Успеть впарить богатым дурням еще пяток квадратиков! Разумеется, картины подделывали и прежде — но никогда на подделки не требовалось так мало усилий. Согласитесь, написать «Блудного сына» сложнее, чем провести две черточки, и феноменальная простота дела сводила старателей с ума. Копнешь грунт — и золотой песок сам сыплется в ладони. Вот эту редкую бумажку видели? А что тут такое начирикано? Кружки Родченко? Треугольники Лисицкого? Да, да, сереньким карандашиком, кривенькой линией — скорее, чек давайте! И что особенно подстегивало — это предприимчивость коллег. Ты не сделаешь — другой все равно сделает! Будешь вести дела нерасторопно — останешься без прибыли, вот и все. Не в том штука, что выпускать акции несуществующего завода (карьера, шахты, месторождения) зазорно, — а в том, что акции все равно выпустят, бумагу все равно настригут, только это будешь не ты. История с выставкой неизвестных вещей Михаила Ларионова, показанной во Франкфурте и Женеве, наделала шума — на выставке не оказалось ни одного подлинника. История с пожилым коллекционером, которого обманом заманили в Амстердам, организовали фонд опеки коллекции, а самого старика сбросили в пролет лестницы, тоже воодушевила многих. Коллекция покойника давно разошлась по частным собраниям мира, причем число ее экспонатов в одночасье утроилось. А чего стоит комбинация с рисунками Филонова? Пять лет висели на стенах русского музея подделки, а оригиналы давно были проданы в Париж — и никто не заметил! Никто! Стыдно мешкать в такой гонке — и те кураторы, директора и искусствоведы российских музеев, что еще не вбили колышки, обозначив свой участок добычи, переживали, что отстают от времени. Директора русских музеев, то есть те, чьи делянки были шире и богаче других, гуляя по залам с богатыми иностранцами, говорили: выбирайте любую — и делали широкое движение рукой вдоль стен, охватывая картины злополучных коллекций. И гости — выбирали.