История московского Чингисхана. Цена успеха в деньгах, любви и одиночестве - Арман Давлетяров

Вокруг собралось неисчислимое количество журналистов, прохожих. Среди этой толпы буднично сновали работники ДПС, составляя протоколы – уже почти все было окончено, и трупы должны были погрузить в машину «скорой помощи», чтобы везти в морг.

«Это просто сон, – проносилось в голове. – Этого не может быть, не может. Он должен был меня встретить». Я все еще слышал Багино «я тебя люблю, друг» – и тут же видел его беспомощное тело на земле. Какая-то дисгармония, нелепость. Вся эта разноголосица звуков и чувств вдруг переполнила меня, и дремавшее внутри несчастье выплеснулось наружу потоком слез, которые я не мог и не хотел останавливать.

Тем временем машина «скорой помощи» отъехала, увозя дорогого мне человека. Ребята из «А-Студио» подходили ко мне, что-то спрашивали, пытались докричаться до меня, а я ничего не слышал и не понимал, будто в этот момент оглох. Я слышал только звонкое: «Я люблю тебя, друг»… и заливистый смех в трубке мобильника.

Наконец я осознал, что произошло, а также понял, что теперь необходимо заниматься организацией похорон – «А-Студио» взяли все эти вопросы на себя. Ребята подготовили документы для отправки Баглана в Алма-Ату, где его тело ждали убитые горем родители. По мусульманским обычаям похороны должны состояться сразу же после трагедии, поэтому времени на церемонии не было – мы устроили короткую панихиду, после чего гроб улетел в Казахстан, на родину.

Я не знаю, гримаса ли это судьбы, но я не видел похорон Баглана. В тот же день в Ташкенте должен был состояться большой праздник в честь рождения моего сына, мы планировали эти мероприятия задолго до случившегося, были созваны все родственники, друзья, и вдруг такое… Похороны моего друга. И одновременно праздник по случаю рождения первенца. Жизнь и смерть.

Байгали сказал мне на это:

– Арман, теперь ты должен думать о живых. В данной ситуации ты уже ничего сделать не сможешь. Ты Багин близкий друг, мы все это знаем. Важно, что у тебя в душе. Поезжай на праздник своего сына. Я думаю, что Бага правильно бы тебя понял.

Когда-то давно я встретил Баглана в Москве. И попрощался с ним тоже в Москве. Он навсегда остался моим московским другом. Самым близким из всех, кого я когда-либо знал.

Я даже не могу вспомнить сейчас, как я провел свой праздник – беда и радость завязались в один причудливый узел, но по возвращении в Москву я уже четко осознавал, что Баги больше нет. Я силился, но никак не мог сжиться с этой мыслью. Время остановилось для меня. Целыми днями я рыдал так, будто у меня вырвали кусок. Это словно вакуум, поражающий тебя непривычной тишиной и отсутствием какой-либо надежды. Бродил по дому, натыкаясь на подаренные Багой вещи, я то и дело хватался за телефон, потому что мне не хватало ежедневного:

– Арман, Арман, Арман! Я тебе сейчас такое расскажу, ты упадешь!

Да, у меня была жена, маленький сынишка, которых я безумно любил. Но род чувств, который я испытывал к Баглану, был совершенно иным. Друг – это навсегда, считал я. Все в этом мире непостоянно и быстротечно, иногда люди женятся повторно. Детей тоже может быть несколько, а потом они, вырастая, уходят от нас и живут своей жизнью. И только друг – это святое, что остается с тобой, несмотря ни на что, на всю жизнь. Мы были с Багой вместе пятнадцать лет, многое пережили – и горе, и радость. В Москве моей опорой сначала был только Баглан. Потом у меня появилась семья, и я считал, что теперь могу чувствовать себя в окружении самых близких. Но вышло так, что осталась только жена и сын.

Жена пыталась мягко возвращать меня в этот мир:

– Баглану ты уже никак не поможешь. Сейчас ты должен подумать о нас, как нам жить… У нас есть ребенок, посмотри…

Ее слова и забота действительно сдерживали меня и не давали тонуть. Постепенно, шаг за шагом, я начал приходить в себя и спустя несколько недель, наконец, окончательно вернулся к работе…

Хадж

Мурат тоже стремглав примчался на место гибели Баглана, и он был вне себя от произошедшего – с ним случилась настоящая истерика, он так плакал и рыдал, что заставил бы содрогнуться даже камень. Ведь Баглан тоже был его другом – причем одним из самых близких, почти как и мой.

Самое ужасное, что это общее горе не объединило нас с Насыровым. Напротив, в этот момент, не знаю, как Мурат, но я почувствовал, что между нами больше нет этого связующего звена, которым всегда был в нашей жизни Бага.

Мурат переживал это горе по-своему – в своей семье, среди своих друзей. Я переживал это горе в себе и со своей семьей. Какое-то время спустя после похорон мы не звонили друг другу – видимо, раны были слишком свежими, и нам обоим не хотелось их бередить. Осенью, наконец, раздался звонок от Мурата:

– Арман, знаешь, я его вижу во сне – Багу. Его фото развесил по всей квартире, все время о нем думаю.

Я сказал:

– Я не могу сделать то же самое, потому что стал беспокоиться за свою жену. Она видит, какой я нервный, неуравновешенный, но при этом все время повторяю: все в порядке, все в порядке.

Я понимал, что у нас маленький ребенок, что не имею права травмировать еще и жену, боялся, вдруг у нее на нервной почве молоко пропадет. Она все время говорила:

– Неужели вы нас не любите? Почему вы так себя ведете? Подумайте о нас, подумайте о ребенке…

Прошло еще несколько месяцев. Я все так же продолжал работать с Томасом, а группа «А-Студио» в это время подыскивала на место Баглана другого гитариста. Да, «шоу должно продолжаться». В «А-Студио» решили, что самым верным будет принять в группу сына Баглана – Тамерлана, который тоже был гитаристом. Байгали звонил мне, интересуясь моим мнением, на что я ответил:

– Не нужно этого делать. Тамерлан – парень молодой, ему всего 17 лет, и он только что потерял отца. Вы же знаете, что такое популярная группа, шоу-бизнес его проглотит. Не делайте этого.

Однако ребята очень хотели помочь, и Тамерлан приступил к работе – его обучали, опекали, но впоследствии он все же решил поехать учиться и покинул группу. К тому же совершенно справедливо было то, что пережитый им стресс, связанный со смертью отца, сделал невозможным сотрудничество с группой, где все напоминало о несчастье.

Я все чаще думал о жизни и смерти, о том, что произошло с Багой, о конечности всего сущего на Земле. Искал спасения от страданий и боли, приходилось держать все это внутри, это разрывало на части как проросшие корни дерева, и в особо острые моменты, когда эта изощренная пытка становилась особенно яростной, начинал молиться. После мне становилось немного легче…

Я стал посещать мечеть. Молился по пять раз на дню, не стесняясь никого, находя для этого и время, и место. Молился Господу, но не за себя, а за своего умершего друга, который однажды явился мне во сне.