Другая жизнь - Джоди Чапмен

– Это тебе не хочется их говорить, – сощурившись, произнесла она. – Ты же выше этого. Такой спокойный, невозмутимый, всегда-то у тебя все под контролем. А может, все дело в том, что ты не способен ничего чувствовать. Или совсем не умеешь говорить о своих желаниях – о том, чего ты на самом деле хочешь. Вечно сдаешься без боя!

Она швырнула полотенце, пошла на кухню – та находилась позади бара, за двойными дверями – и начала снимать с полок противни и с грохотом переставлять их на железный стол.

Я медленно развязал фартук и снял его через голову. А потом скомкал, кинул в сторону и отправился на кухню, в поле зрения еще одной из камер.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил я.

На этот раз она уронила кастрюлю.

– Скажи, чего ты хочешь.

Анна подошла к морозилке, стоявшей в дальнем углу, достала упаковку багетов, разорвала ее и высыпала на противень.

– Все-то тебе надо говорить, – сказала она. – В том-то вся и беда. А у самого вечно рот на замке.

Я прошел мимо, скользнув рукой в карман ее брюк, и повлек ее за собой. Когда мы вышли из зоны видимости камеры, мои движения стали настойчивее; я взял Анну за локти и притянул ближе.

– Так чего ты хочешь? – повторил я. – Крови моей?

Она посмотрела мне в глаза:

– Да. Хочу твоей крови.

Она задрожала, и я подался было вперед, чтобы ее обнять, но тут в ее глазах мелькнул страх. Казалось, вот оно, то, чего она так ждала, то, чего так ждал я, и мы стоим у самого порога чего-то нового. Иной судьбы, другой жизни, которые ждут нас, если только один из двоих не смолчит. Но в тот миг Анна выглядела так, будто вот-вот заплачет, а этого мне бы совсем не хотелось.

– Погоди, – попросил я и отпустил ее. А потом достал из морозилки пакет с картошкой фри, метнулся в поле зрения камеры и высыпал ее на противень. А когда побежал обратно, она рассмеялась.

Я понимал: момент упущен.

За годы я мастерски научился косить под дурачка, когда того требуют обстоятельства. Так куда проще выпутаться из бесчисленного множества ситуаций – даже тех, которые, как становится понятно потом, по здравом рассуждении, могли бы разрешиться для меня очень даже благополучно, пусти я все на самотек.

– Иди сюда, – сказал я и привлек Анну к себе. Я крепко обнял ее, а она прильнула ко мне и обмякла, уткнувшись лицом мне в грудь.

Мы вот так простояли целую минуту – молча, не шелохнувшись, даже когда телефон за барной стойкой вновь зазвонил.

* * *

Анна довезла меня до дома. Под конец смены на нас навалилось много работы – на помощь даже пришел кое-кто из коллег. До конца рабочего дня мы не обменялись ни словом, но потом, когда остались наедине, чтобы прибраться, наконец заговорили вновь.

– Я подброшу тебя до дома, если хочешь, – предложила Анна, высматривая на полу мусор. – Если, конечно, у тебя нет других планов.

– Нет, – ответил я, погасив свет, и она взглянула на меня в полумраке. – В смысле, нет у меня никаких других планов.

Мы встретились на парковке у KFC, как не раз уже делали в то лето. В машине Анны по-прежнему пахло жасмином, казалось, весь воздух и дешевая обивка в салоне пропитались ее духами.

По пути мы почти все время молчали. Когда мы подъехали к дому, я заметил в ее взгляде неуверенность и прочистил горло:

– Может, припаркуешься тут ненадолго?

Она заглушила двигатель, и между нами повисла до того напряженная тишина, что она, казалось, вот-вот вышибет лобовое стекло.

– Ну и денек выдался, – наконец сказала Анна и, закрыв глаза, прижалась лбом к окну. – Ноги просто чугунные.

– Давай их сюда.

– Что?

Я похлопал рукой по колену:

– Разувайся, я тебе массаж сделаю.

– С ума сошел? Я восемь часов носилась как угорелая. Они наверняка все потные.

– Зато красивые. Ну же, давай.

Моя просьба, казалось, очень ее позабавила.

– Ты серьезно?

– От таких предложений не отказываются.

Немного поразмыслив, она наклонилась и стянула туфли.

– Ну смотри, ты сам напросился. Не жалуйся потом, что они воняют, – отказы уже не принимаются. – Она откинула спинку кресла, вытянула ноги поверх коробки передач и положила их мне на колени. – Ты ненормальный, честное слово.

Я взял ее за стопу и начал бережно массировать.

– Я и не знала, что ты левша, – заметила она, наблюдая за мной. – А ты, оказывается, не просто редкая, а редчайшая птица.

Я улыбнулся ей в темноте.

– Папа пытался меня переучить. Если я просил что-нибудь мне подать, он наотрез отказывался, пока я не протяну правую руку. Говорил, иначе мне будет ох как нелегко в жизни.

– Жестоко.

– Он оказался прав, – сказал я, покосившись на дом. – В школе у меня никак не получалось нормально писать авторучкой, потому что я без конца размазывал чернила. Учитель специально посадил меня за первую парту, чтобы за мной приглядывать. Сказал, что без надзора я все испорчу и перемажу, и дал мне взамен карандаш. И моя уверенность в себе, как нетрудно представить, тут же возросла в разы.

– Ну и мерзавец этот твой учитель.

Сам ритм прикосновений к ее коже, перемежавшихся с откровениями о себе, приносил успокоение. Я нащупал косточки глубоко под плотью, там, где таятся мышцы и кровь. У Анны и впрямь были красивые ноги.

– Никогда не питал особой любви к ступням, – признался я. – Но твои, кажется, скоро станут моим фетишем.

– Как романтично, – отозвалась она, закрыв глаза.

Мне вспомнилось одно ее признание, которое она как-то сделала в моей постели, и я, склонившись ниже, обхватил губами большой палец одной из ее ног. Анна инстинктивно ахнула, а мне пришлось крепче сжать лодыжку, чтобы она не ударила меня по лицу.

– Ты что творишь?

– Помнится, тебе такое по нраву.

– Да, – прикусив губу, подтвердила она. – Именно поэтому немедленно прекрати.

Я пропустил мимо ушей ее просьбу. Мы вот уже несколько недель не ласкали друг друга, а прикосновение губ к неожиданной части ее тела отчего-то показалось до опасного интимным. Она едва слышно вздохнула и отдернула ногу.

– Я не шучу. Перестань.

Я взял вторую ступню и начал растирать.

– Этот твой тихий стон – все, что мне было нужно.

По ней пробежала дрожь, как если бы я так и не выпустил изо рта ее пальца.

– Что поделать, слишком уж это приятно.

– Нам всем жутко интересно, кто же тот счастливчик, который первым отсосал Анне палец?

Мимо, громко