Всего один взгляд. Невиновный - Кобен Харлан

Слишком низко.

Объяснение могло быть только одно – в нем что-то тяжелое.

Конечно, там могло лежать что угодно. Рокки Конвелл был футболистом и спортсменом. Может, у него там гантели. Да, все могло оказаться проще некуда – старый добрый Рокки возит с собой десяток гирь. Может, он ехал в дом с садом на Мейпл-стрит, под крылышко к супруге. Может, они помирились. Загрузил Рокки свое железо в багажник – на заднем сиденье пусто – и рванул переселяться обратно к жене.

Перлмуттер побренчал ключами, обходя «тойоту-селика». Дейли, Пепе и Пашайан топтались поодаль. Перлмуттер взглянул на связку ключей у себя в руке. Жена Рокки – кажется, ее зовут Лоррейн – носила брелок в виде футбольного шлема «Ниттани Лайон» – старый, поцарапанный. Капитан ощутил мимолетный интерес – о чем она думает, глядя на брелок, и почему до сих пор не снимает.

Обойдя машину сзади, Перлмуттер остановился и втянул носом воздух. Вроде ничего. С поворотом ключа замок багажника резко щелкнул, так что эхо отдалось в деревьях. Перлмуттер приподнял крышку багажника – можно было слышать, как засвистел, выходя, воздух. Теперь уже ошибки быть не могло – в ноздри ударил характерный запах.

В багажник было уложено что-то большое, напоминающее огромную подушку. Без всякого предупреждения оно вдруг расправилось, раскрылось, мелькнув в воздухе гигантским чертиком из табакерки. Перлмуттер отскочил, и тело тяжело рухнуло на бетон головой вниз, с глухим звуком приложившись макушкой.

Но это уже не имело значения. Рокки Конвелл был давно мертв.

Глава 25

Что теперь?

Прежде всего Грейс страшно хотелось есть. Проехав по мосту Джорджа Вашингтона, она свернула на Джонс-роуд и остановилась перекусить в китайском ресторанчике. Она молча ела, чувствуя себя отчаянно одинокой, но стараясь не показывать этого. Итак, подведем итоги. Позавчера, а кажется, сто лет назад, она забрала заказ из «Фотомата», и – все. У нее была прекрасная жизнь, замечательный муж и двое чудесных пытливых детишек. У нее было время рисовать. Все они были здоровы и отнюдь не бедствовали. Но с того мгновения, как она нашла ту треклятую старую фотографию…

Грейс почти забыла о Джоше – Бородатом Пушке.

А ведь именно он проявлял пленку. Он таинственным образом покинул ателье вскоре после того, как Грейс забрала заказ. Именно он – Грейс уже не сомневалась – положил злосчастный снимок в ее пачку.

Она схватила сотовый, спросила в справочной службе телефон «Фотомата» в Касслтоне и согласилась дополнительно заплатить за то, чтобы ее сразу соединили. Трубку сняли на третьем звонке.

– «Фотомат».

Грейс даже спрашивать не пришлось – она мгновенно узнала ленивую, с растяжкой, интонацию как бы смертельно утомленного работой обалдуя. Трубку снял Джош – Бородатый Пушок. Явился, значит.

Грейс хотела молча нажать отбой, но подумала, что это насторожит Пушка и он сделает ноги. Сбежит. Изменив голос, добавив в интонацию оптимизма, она спросила, до какого часа работает ателье.

– Типа, это, до шести, – ответил Пушок.

Грейс поблагодарила, но он уже повесил трубку. Счет лежал на столе. Расплатившись, она быстро пошла к машине, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Четвертое шоссе было местом оживленным. Проехав мимо бесчисленных торговых центров, она увидела свободное место недалеко от «Фотомата», но в этот момент зазвонил сотовый.

– Алло?

– Это Карл Веспа.

– Здравствуйте.

– Я хочу извиниться за вчерашнее. Не надо было подсовывать тебе Джимми Экса без предупреждения.

Грейс поколебалась, не рассказать ли ему о вчерашнем визите рокера, но, вспомнив о Бородатом Пушке, она решила отложить это.

– Я знаю, тебе все равно, но Уэйда Ларю, судя по всему, собираются выпустить.

– Может, это и правильно, – сказала Грейс.

– Может быть, – отозвался Веспа без тени согласия. – Тебе точно не нужна защита?

– Точно.

– Если передумаешь…

– То позвоню.

Возникла странная пауза.

– Что-нибудь слышно о твоем муже?

– Нет.

– У него есть сестра?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Грейс переложила телефон в другую руку:

– Да. А при чем здесь она?

– Я тебе потом расскажу.

Веспа повесил трубку. Грейс уставилась на свой сотовый. Что происходит, черт побери? Она покачала головой. Перезванивать бесполезно. Нужно переключиться на что-то другое.

Подхватив сумку, она быстро похромала к «Фотомату». Нога болела, каждый шаг давался с трудом, словно кто-то схватил ее за щиколотку. Но она упрямо шла вперед и ощутила крайнюю досаду, когда всего за три магазинчика до фотоателье незнакомый мужчина в деловом костюме заступил ей дорогу:

– Миссис Лоусон?

При взгляде на незнакомца Грейс стало немного смешно – его каштаново-рыжеватые волосы были одного цвета с костюмом, словно сделанные из того же материала.

– Что-то хотели? – бросила она.

Мужчина полез в карман, извлек оттуда фотографию и вытянул руку так, чтобы Грейс могла разглядеть снимок.

– Вы рассылаете это по Сети?

Это был увеличенный фрагмент ее таинственной фотографии – с двумя девушками, блондинкой и рыжей.

– Вы кто?

– Скотт Дункан, – представился мужчина. – Я работаю в федеральной прокуратуре. А это, – он ткнул пальцем в блондинку с перечеркнутым лицом, не сводившую влюбленных глаз с оставшегося за кадром Джека, – моя сестра.

Глава 26

Перлмуттер сообщил Лоррейн Конвелл печальную новость со всей мягкостью, на которую был способен.

Он много раз приносил людям плохие новости, обычно после аварий на Четвертом шоссе или на Гарден-Стейт. Услышав о гибели мужа, Лоррейн Конвелл разрыдалась, но на смену слезам через некоторое время приходит онемение чувств, и теперь вдова сидела с сухими глазами.

Стадии горя. Говорят, что первая – отрицание очевидного, неверие в случившееся. Это не так. Первая как раз наоборот – полное принятие. Вы узнаете ужасную новость и полностью осознаете услышанное. Вы понимаете, что близкий вам человек – супруг, партнер, кто-то из родителей, ребенок – никогда не придет домой, он ушел навсегда, его жизнь оборвалась, вы никогда не увидите его живым. Вы понимаете это мгновенно. Ноги становятся ватными, сердце останавливается.

Это первая стадия – не только принятие, не только понимание произошедшего, но вся правда целиком. Человеческий организм не выдерживает подобных ударов, поэтому осознание сразу сменяется отрицанием. Неверие затопляет сознание, врачуя раны или по крайней мере затягивая их, но до того каждый – к счастью, недолго – переживает подлинную первую стадию горя, когда, услышав новость, на миг заглядываешь в бездну и до глубины души, всем существом проникаешься ужасом случившегося.

Лоррейн Конвелл сидела очень прямо. Ее губы дрожали, но глаза были сухи. Она казалась такой маленькой и одинокой, что Перлмуттер с трудом сдержал порыв обнять ее и прижать к себе.

– Мы с Рокки, – выговорила она, – решили снова съехаться.

Перлмуттер кивнул, показывая, что внимательно слушает.

– Это моя вина. Я заставила Рокки уйти. Не надо мне было… – Она посмотрела на Перлмуттера глазами цвета фиалки. – Когда мы познакомились, он был другим, знаете? Мечтал, строил планы. Был уверен в себе. А когда больше не смог играть в профессиональной команде, это выело его изнутри, как кислота. Он не смог с этим жить.

Перлмуттер снова кивнул. Он искренне хотел помочь Лоррейн, посидеть с ней, но у него действительно не было времени выслушивать историю ее жизни. Нужно было поговорить по существу и ехать по делам.

– А кто мог желать Рокки зла? Были у него враги, недоброжелатели?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Лоррейн покачала головой:

– Нет. Ни одного.

– Но он сидел в тюрьме.

– Попал по глупости – ввязался в драку в баре, и ситуация вышла из-под контроля.

Перлмуттер посмотрел на Дейли. Они знали о драке и уже проверяли, не захотел ли избитый взять запоздалый реванш, но эта версия казалась маловероятной.