Всего один взгляд. Невиновный - Кобен Харлан

– Дом социальной поддержки «Звездный свет».

– Можно узнать ваши часы посещений?

– У нас их нет! – радостно воскликнула собеседница.

– Как это?

– У нас нет специальных часов. Вы можете навещать нас двадцать четыре часа семь дней в неделю.

– Мне хотелось бы пообщаться с мистером Робертом Доддом.

– С Бобби? Давайте я соединю вас с его комнатой… Ой, нет, подождите, сейчас восемь, он на гимнастике. Бобби поддерживает себя в форме.

– А как можно договориться о посещении?

– Да зачем, просто приезжайте!

Дорога займет меньше двух часов. Проще съездить, чем пытаться объясниться по телефону, особенно если учесть, что Грейс понятия не имеет, о чем спрашивать отца погибшего журналиста. С пожилыми вообще лучше общаться лично.

– Не подскажете, утром он будет у себя?

– Конечно. Бобби уже два года не садится за руль. Он будет на месте.

– Спасибо.

– Вам спасибо за звонок.

За завтраком Макс запустил руку в недра пачки хлопьев «Кэп-н-кранч». Зрелище – ее ребенок пытается достать игрушку – заставило Грейс замолчать. Это было настолько привычно… Дети все чувствуют, но иногда они проявляют удивительное – и очень полезное – безразличие. Сейчас Грейс была за это благодарна.

– Ты уже достал игрушку, – сказала она.

Макс остановился:

– Достал?

– Сколько пачек, столько паршивых призов…

– Что?

В детстве Грейс сама с азартом искала в хлопьях эти дешевенькие игрушки. Причем в хлопьях этой же марки.

Нарезав банан, она смешала его с сухими хлопьями. Грейс всегда старалась схитрить, добавляя побольше банана и поменьше «Кэп-н-кранч». Одно время она сыпала «Чириос» – там меньше сахара, но Макс быстро раскусил это дело.

– Эмма! Вставай сейчас же!

Недовольное мычание. Дочь еще слишком мала, чтобы разыгрывать по утрам спектакль «то болит, се болит». Грейс, помнится, начала выдумывать причины, чтобы не вставать, в старших, ну, может быть, средних классах, но не в восемь лет. Как давно нет ее родителей… Однако дети ее порой выкидывают такие штуки, что Грейс сразу вспоминаются отец и мать. Эмма надувала губы так похоже на то, как это делала ее бабка, которую она не знала, что Грейс иногда замирала на месте. А улыбка Макса была копией улыбки ее отца. Гены явственно проявились во внуках, и Грейс не могла определить, трогает это ее или отзывается в ней незабываемой болью.

– Эмма, я кому говорю!

Невнятное копошение, которое при желании можно трактовать как «ребенок встает».

Грейс начала собирать дочери ланч, Макс любил покупать обед в школе, и Грейс была двумя руками «за» – собирать ланч по утрам было для нее самым нелюбимым занятием. До недавних пор Эмма тоже обедала в школе, но в последнее время ей там разонравилось – новый непонятный запах в кафетерии вызывал такое отвращение, что у девочки случались позывы к рвоте. Эмма пробовала есть на улице, даже в холодную погоду, но запах, как вскоре она обнаружила, исходил и от еды. Теперь дочка являлась в столовую, помахивая контейнером с изображением Бэтмена.

– Эмма!

– Я здесь.

Дочь вошла в своем излюбленном прикиде спортивного сорванца: дурацкие шорты, синие высокие кроссовки «Конверс», фуфайка с эмблемой «Нью-Джерси Нетс». Ходячее противоречие, Эмма наотрез отказывалась надевать что-нибудь, что хоть немного отдавало «девчатиной». Заставить ее надеть платье требовало изворотливости ближневосточных переговоров, причем нередко с тем же неожиданным результатом.

– С чем тебе сэндвичи? – спросила Грейс.

– С арахисовым маслом и джемом.

Грейс молча смотрела на дочь.

– Что? – с невинным видом спросила Эмма.

– Ты сколько лет ходишь в эту школу?

– А?

– Четыре года, считая детский сад? Ты в третьем классе, значит, четыре года.

– И что?

– Сколько раз за четыре года ты просила в школу сэндвичи с арахисовым маслом?

– Не знаю.

– Раз сто?

Эмма молча пожала плечами.

– И сколько раз я тебе говорила, что ваши школьные правила запрещают приносить арахисовое масло, потому что у некоторых детей на него аллергия?

– Ах да…

– Ах да! – Грейс взглянула на часы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

У нее было несколько «Ланчебл» от Оскара Мейера, довольно паршивый готовый завтрак, который Грейс держала на крайний случай, то есть на случай отсутствия желания или времени делать бутерброды. Дети, естественно, эту гадость обожали. Грейс вполголоса спросила Эмму, будет ли она «Ланчебл», – если услышит Макс, о школьных обедах можно будет забыть. Эмма милостиво согласилась и затолкала сверток в контейнер с Бэтменом.

Сели завтракать.

– Мам? – позвала Эмма.

– А?

– Когда вы с папой женились… – Девочка замолчала.

– Ну что?

Эмма начала снова:

– Когда вы с папой женились, в конце, когда вам сказали, что вы можете поцеловать невесту…

– Ну-ну?

Эмма склонила голову набок и закрыла один глаз.

– Тебе пришлось?

– Поцеловать папу?

– Ну да.

– Почему вдруг «пришлось»? Я сама этого хотела.

– А это обязательно? Почему нельзя просто ладонью о ладонь?

– Хлопнуть друг друга по рукам?

– Да, вместо поцелуя? Повернуться друг к другу и вот так… – Эмма показала как.

– Ну, отчего же нельзя… Любой каприз за ваши деньги.

– Классно! – с воодушевлением отозвалась Эмма.

Грейс отвела детей на автобусную остановку. На этот раз она не поехала за автобусом до школы – осталась на месте, закусив нижнюю губу. Спокойствие покинуло ее, но коль скоро дети уехали, нет необходимости сдерживаться.

Когда она вернулась в дом, Кора уже проснулась: шелест компьютерных клавиш сопровождался громкими стонами.

– Что тебе дать? – участливо спросила Грейс.

– Анестезиолога, – простонала Кора. – Лучше традиционной ориентации… Но я не настаиваю…

– Может, просто кофе?

– О, давай кофе! – Пальцы Коры плясали по клавиатуре. Вдруг ее глаза сузились. Кора нахмурилась. – Тут что-то не так.

– Ты имеешь в виду наш спам?

– Ни одного ответа!

– Я уже заметила.

Кора откинулась на спинку стула. Грейс стояла у нее за спиной, покусывая ноготь большого пальца. Через несколько секунд Кора подалась вперед:

– А ну, проверим кое-что…

Она открыла новое сообщение, что-то напечатала и отослала.

– Что ты делаешь?

– Посылаю сообщение на наш спамовый адрес. Хочу посмотреть, дойдет или нет.

Они подождали. Письмо не дошло.

– Хм… – Кора снова откинулась на спинку стула. – Либо что-то с почтой…

– Либо?

– Либо Гус еще не сделал свою маленькую ссаную линию.

– А как узнать наверняка?

Кора не сводила глаз с монитора.

– Куда ты звонила с этого телефона в последний раз?

– В дом престарелых, отцу Боба Додда. Хочу съездить к нему сегодня.

– Хорошо. – Кора не отрывалась от экрана.

– А что?

– Хочу кое-что проверить.

– А именно?

– Да, наверное, ничего важного. Одну вещь с телефонными счетами. – Кора снова начала шлепать по клавишам. – Что-нибудь узнаю – позвоню.

Перлмуттер оставил Чарлин Суэйн с художником из округа Берген, рисовавшим портреты по словесному описанию. Он все-таки выжал из нее правду, попутно вытащив на свет божий и ее постыдный женский секрет. Правильно Чарлин Суэйн не желала откровенничать: все равно это ничем не помогло. Разоблачение обернулось грязненьким ложным следом.

Он сидел над блокнотом, выписывая сочетание «форд-виндстар» и подолгу обводил буквы.

«Форд-виндстар».

Касслтон не был сонным маленьким городком. В здешнем участке числилось тридцать восемь полицейских. Они раскрывали ограбления, проверяли подозрительные машины, держали под контролем распространение наркотиков в школах – разные таблеточки белых деток из пригорода. Раскрывали случаи вандализма, решали проблемы автомобильных пробок и незаконной парковки, выезжали на дорожные аварии. Они прилагали максимум усилий, чтобы держать все прелести городского кризиса Патерсона – городишки в трех милях от границы Касслтона – на безопасном расстоянии. Они реагировали на многочисленные ложные вызовы – результат технологического брачного зова расплодившихся в последнее время детекторов движения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})