Радость моих серых дней (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна

Вижу свои книги из избушки. Энциклопедию. И краснею. Он перехватывает мой взгляд и ободряюще улыбается.

— Идём, осталась одна комната, и сможешь отдыхать.

Мы проходим в последнюю дверь. Комната чуть меньше предыдущих, но тёплая и светлая.

— Это гостевая спальня. Я предлагаю сделать из неё детскую, — говорит Тихон. — Ты можешь выбрать любую комнату под детскую, Севиндж. Я приму любое твоё решение. Но эта комната самая солнечная. Завтра увидишь, как здесь здорово. Наш сынок будет купаться в солнечном свете. С утра до самого вечера. Это же полезно для детей, верно?

— Да, — шепчу я и всё-таки не могу удержать слёз.

Тихон подходит ко мне и гладит по щеке.

— Не плачь, Севиндж, всё хорошо. Не нужно торопиться, обдумай всё хорошенько и скажи, что решишь. Просто скажи, чего хочешь, Севиндж. И всё будет так. Обещаю.

Я хочу, чтобы он меня любил. Но знаю, что он имеет в виду только комнату для ребёнка.

Полкан лает возле двери, и Тихон отправляется выгуливать пса. Я иду в ванную и купаюсь. Надеваю огромный халат хозяина этой квартиры и иду в поисках пакетов с вещами. Они так и остались в коридоре. Выгружаю вещи на кровать и вижу, что здесь куда больше того, что я решилась оставить. Качаю головой, раздумывая.

Надеваю домашнее платье из мягкого хлопчатобумажного полотна и ложусь на другую сторону — где не стоит фото.

Тихон ещё гуляет с Полканом. И я просто таращусь в потолок. Я не хочу спать, хотя уже ближе к одиннадцати. Сегодня я не устала физически, а морально меня переполняют эмоции. Поэтому я просто лежу.

Слышу, как они возвращаются. Тихон не позволяет Полкану скрестись в дверь спальни, но проигрывает. Приоткрывает дверь. Пёс ложится на пол рядом со мной.

— Не спишь? — удивляется мужчина.

— Не могу, — честно говорю ему. — Столько всего…

Качаю головой, не зная, как описать свои чувства. Но ему и не нужно. Он мягко улыбается. Берёт из комода вещи.

— Пойду в душ. Загляну потом. Налить тебе чаю?

— Я бы не отказалась, только…

— Ромашковый, — кивает Тихон. — Я помню. Налью.

Он возвращается минут через десять, свежий после душа, в одних спортивных штанах, с двумя чашками ароматного чая.

— Не против, если я посижу с вами немного?

— Это твоя комната, Тихон, — шепчу я. — Это твой дом.

Он протягивает мне чашку и садится с другой стороны кровати. Мы молча прихлебываем из своих чашек. Я не решаюсь заговорить первой. Тихон ставит чашку на тумбу и берёт в руки рамку.

— Кажется, нам нужно поговорить, Севиндж, — говорит он и поворачивается ко мне.

Я боюсь дышать. Потому что я уверена, что сейчас он очертит границы наших отношений общим ребёнком, и все мои надежды — надежды, которые успели взрасти в моей душе за сегодняшний вечер — будут снова разбиты.

Глава 44

Он.

Я вижу бесконечное множество вопросов в её глазах.

Стоило ей лишь увидеть фотографию у кровати, как она замкнулась. Так и не поняла. Ничего не поняла.

Я надеялся, что она будет спать, когда я вернусь с прогулки. Тогда у меня осталось бы время до завтра, чтобы продумать, что я ей скажу.

Но, конечно, ей не спится.

Приношу чай. И сажусь рядом. Меня злит напряжение между нами. Хочется перерубить его. Хочется молить её о прощении. Пусть я потрачу каждый день своей жизни на это, но я верну её доверие.

Ставлю чашку с недопитым чаем на тумбочку и беру фотографию. Вспоминаю всё с самого начала. Вспоминаю, сколько раз разбивал эту рамку за прошедшие полгода. Сколько раз переставлял фото в новую. И как оберегал волосок, запутавшийся за зубья гребня. Боялся потерять единственную физическую память о ней. О том, что это было реально.

Не могу больше. Не хочу терять ни минуты. Хочу вернуть её доверие. Достать из тумбы коробку с кольцом и сделать её своей женой. Хочу, чтобы мой сын родился в законном браке.

— Кажется, нам нужно поговорить, Севиндж, — поворачиваюсь к ней.

Она смотрит на меня с затаённым страхом. Вида не показывает, но я вижу — боится. Хочу прекратить это. Хочу сказать всё, что думаю. Всё, что держу в себе.

Внезапно её лицо озаряет улыбка. Она ставит чашку и обхватывает руками живот.

— Он шевелится, — шепчет она, — хочешь…?

Спрашивает! Конечно, я хочу.

Накрываю руками живот и чувствую мягкие шевеления. Небольшая волна проходит прямо под моей ладонью.

— Можно я подниму подол? — тихо спрашиваю, заглядывая в её глаза. — Хочу увидеть…

Она закусывает губу и неуверенно кивает.

Медленно поднимаю платье, освобождая живот. Касаюсь её голой кожи. Вижу небольшое смещение под кожей. Живот немного сдвигается в сторону моей руки.

— Он чувствует тебя, — шепчет Севиндж.

Смотрю в её лицо. В глазах застыли слёзы, готовые вот-вот пролиться. Улыбаюсь ей. Обнимаю живот и прикладываю ухо. Чувствую неуловимый толчок. И целую нежно. Покрываю поцелуями своего ребёнка. Покрываю поцелуями его мать.

— Сынок, — воркую прямо в её живот и чувствую отклик. — Я очень тебя люблю. Ты будешь самым счастливым малышом! И мы позаботимся о нашей мамочке, сынок! Она всегда будет нашей самой любимой мамочкой! Самой счастливой!

Чувствую, как Севиндж сотрясается от рыданий. Я не говорю ничего из того, что планировал. Просто притягиваю её к себе и утешаю на своей груди.

***

Когда я просыпаюсь, девушки уже нет рядом. Бросаю взгляд на часы и выбираюсь из кровати.

Нахожу её в кухне. Она напевает себе под нос и что-то готовит. Заглядываю через плечо. Подхватываю с тарелки горячий румяный сырник, и она вздрагивает от неожиданности.

Поворачивается и неуверенно улыбается мне.

— Ты был прав, — говорит. — Та комната, гостевая, идеально подойдёт для детской! Я сидела там с самого рассвета, греясь в лучах солнца. Лучшей комнаты сложно придумать. Когда ребёнок родится, можно поставить туда кроватку и комодик с пеленальным столиком. Я могу жить с ребёнком в ней. Мы не сильно потесним тебя, Тихон.

Я мрачнею от её слов, но стараюсь не подать виду. Она внимательно смотрит на меня.

— Я помню, что ты хотел поговорить. Вчера. До того, как… я тебя перебила. С твоего позволения, мы можем вернуться к разговору после завтрака.

Она не дожидается ответа. Отворачивается. Оставляет меня в смятении. Впервые мне не снились кошмары. Я прекрасно выспался. И у меня было отличное настроение. Но теперь я снова ни в чём не уверен.

Мы завтракаем, и я спрашиваю, выбрала ли она уже кроватку и коляску.

— Нет, не выбирала, — она тяжело вздыхает. — Мне пока было не до этого.

Она замолкает и прячет взгляд в чашке. Пьёт мелкими глотками.

— Можем съездить в магазин после обеда. Посмотрим подходящую модель. Сейчас погуляем, купим вам витаминов, пообедаем и поедем.

— Я бы не хотела обременять тебя. Уверена, что у тебя много своих дел.

Она не смотрит на меня. Я расстраиваюсь.

— Севиндж, — медленно выдыхаю я, и она поднимает на меня взгляд. — Я должен тебе сказать…

— Я знаю, Тихон, — перебивает она. — Пожалуйста, я не хочу снова слышать это. Я не могу.

— Слышать — что? — не понимаю я.

— То, что ты никогда не сможешь полюбить меня, — еле слышно шелестит она. — Я помню, Тихон.

Всё. Нет сил. Не сдержусь.

Встаю и ухожу в спальню, резким движением руки распахиваю тумбочку и достаю коробку. Возвращаюсь. Она сидит с поникшей головой. Не плачет, но близка к этому. Сажусь рядом с ней на корточки.

— Я ошибся, Севиндж, — говорю ей. — Я был сломлен. Я был разбит. Прошлое застигло меня врасплох. Я знаю, что сильно обидел тебя. Непростительно. Что испугал. И я ненавижу себя за то, что сделал с тобой. Я не имел никакого долбанного права срываться. И делать то, что сделал. Не имел права говорить то, что говорил.

Она тяжело дышит.

— Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения. И ты не обязана меня когда-либо прощать. То, что я пережил на войне… оставило след. Я говорил тебе, что люди, у которых руки по локоть в крови, сами себе враги. И я такой человек. Я не могу забрать тех ужасных слов или вернуть всё назад. Не могу исправить того, что произошло по моей вине. Но я хочу, чтобы ты знала, Севиндж. Хочу, чтобы ты услышала и поверила мне. Я никогда не переставал любить тебя, Севиндж. Я не сразу понял это. Не сразу признал, что люблю тебя. Ты показала мне жизнь, полную света и счастья, полную радости. И я люблю тебя, Севиндж.