Шкатулка рыцаря (сборник) - Геннадий Прашкевич

Нет, этого Маша не знала.

«А ты знаешь, что совокупным сознанием клеток любого организма можно управлять?»

Нет, Маша и этого не знала.

Зато спросила: «А я смогу устроиться на работу?»

«С такой высокой осознанностью можно и не работать».

Вот сидела перед братом Харитоном простушка из заштатного безработного городка, у нее пьяница-муж, детей кормить нечем, а он ей заливал прямо в заплаканные глаза. Держал прямую связь с неизвестными разумными силами Космоса, умел нырять в собственное подсознание и управлять совокупностью всех клеток человеческого организма, то есть запросто мог помочь Маше, а отделывался неопределенными обещаниями.

«У нас в «Жарках» ты научишься увеличивать или уменьшать рост, снижать вес своего тела, исправлять дефекты зрения и слуха, выращивать новые зубы».

«А жить бесконечно я научусь?»

«Тебе что, трехсот лет мало?»

«А разве я проживу столько?»

«Если нарастишь новые зубы».

«А мой гад? Как с ним? Неужто совсем его бросить?»

«Сперва приходи в центр «Жарки». – Брат Харитон, как змей, покачал перед Машиными глазами длинной кистью. – Человек может все. Он неотъемлемая часть окружающего мира. Надо только научиться улавливать скрытую энергию Космоса».

Здорово, прикинул я. Оказывается, если научиться улавливать скрытую энергию Космоса, то все можно делать, даже не вставая с кресла. Сидишь себе, потягиваешь пиво, а охранники из частной клиники Абрамовича сами с уважением приносят тебе оставленную в саду цифровую камеру. А преступники сами занимают очередь в прокуратуру. Ссорятся из-за права первым выступить в суде. Надо сказать, что брат Харитон заинтересовал меня, но тут не ко времени задергался, запищал в кармане мобильник.

«Ты работаешь?» – спросила Архиповна.

«Отдыхаю», – ответил я. Типы за соседним столиком сразу на меня уставились.

«А я никак не могу уснуть. – Архиповна явно ждала какого-то очень нужного ей вопроса. – Ну никак не могу уснуть, Кручинин! Вся извертелась прямо. Ну чего молчишь? Спроси, почему я никак не могу уснуть».

«А почему не можешь уснуть?» – послушно спросил я.

«Да потому, что ты далеко…» – произнесла Архиповна так сексуально, что я сразу возненавидел Китай (куда Архиповну отправили в командировку) за его такую ужасную отдаленность. В постели под роскошным китайским балдахином она сейчас лежала. Нагие раздвоивши груди. Я вдруг подло заменил это видение на видение мадам Генолье.

«Вернусь, поженимся».

– Смотри, Серёга, – вздохнул тип за соседним столиком. – Полный абсурд. Подливаешь водочку в пиво, специально, чтобы забыть про гидру-жену, а приползешь домой, их там уже две.

Они встали.

– А платить? – осведомился хозяин.

Оба почему-то кивнули в мою сторону.

– А у него есть деньги?

– Сам разберись, отец.

– Я сейчас милицию вызову.

– Не надо милицию, – сказал я, увидев поднимающегося в кафе Левшина. – Пусть валят отсюда. – Скандала мне только не хватало. – Я заплачу.

Типы ухмыльнулись. Они все вычислили верно. Человек в домашних тапочках не может быть сильно упертым. К тому же Левшин хотя и походил на только что поправившегося рахита, был в прекрасном темном костюме. Зеленый галстук, черные носки – все подобрано к седеющей бороде. Кристы и форамены через каждое слово, хотя остеология никогда не являлась для Левшина определяющим предметом. В кабинете Левшина я обычно чувствовал себя как в музее. Гипсовые отпечатки следов снежного человека. Артефакты со всех углов страны. Препараты мумифицированных мышц, похожие на копченую медвежатину. «Плохой был человек?» – спросил я, впервые увидев эти копченые мышцы. «Да уж! Не зря его гены по-всякому пытались вывести из живой цепочки!» Левшин бывал в разных краях. Дружил с этнографом Поршневым. Часто рассказывал, как с его знаменитого учителя профессора Николая Николаевича Рыбникова снежный человек сорвал шапку. Случилось это давно, еще до Второй мировой войны. В далекой Монголии Рыбников искал каких-то песчаных жуков, вовремя не вернулся на базу, заночевал у погонщиков скота. Ночью залаяли собаки, раздался свист. Рыбников выглянул из юрты и увидел что-то мохнатое. «Чикемби? Кто ты?» – крикнул он по-монгольски, но что-то мохнатое сорвало с него шапку и убежало.

– Много выпил? – тревожно спросил Левшин.

Странное дело. Я появился в кафе в самом непотребном виде, и меня никто ни о чем таком не спрашивал, а вот благородному Левшину сразу захотелось задать именно такой вопрос.

– Слыхал про лесную деву? – сразу спросил я.

Левшин, конечно, слыхал. И даже не просто слыхал.

Он сразу вывел разговор на своего любимого учителя.

Поистине необыкновенный был человек этот Николай Николаевич Рыбников. В юности занимался циклами развития тлей и хермесов, сделал в этом деле колоссальные успехи, издал два учебника – по энтомологии и зоологии, между делом перевел даже несколько глав из «Фауста». Прекрасно, кстати, перевел.

Что можешь ты пообещать, бедняга?Дашь золото, которое, как ртуть,меж пальцев растекается; зазнобу,которая, упав тебе на грудь,уж норовит к другому ушмыгнуть;да талью карт, с которой, как ни пробуй,игра вничью и выигрыш не в счет?

А в конце тридцатых (теперь уже прошлого века) молодой профессор МГУ Н. Н. Рыбников был командирован Академией наук в Абхазию. Однажды из-за новых ранее неизвестных видов жука-древосека он задержался на ночь в некоем глухом селении, где местный кузнец Ачба познакомил его с дикой лесной бабой. Два пьяных грузина поймали лесную бабу и за обычную пустую двадцатилитровую бутыль отдали местному кузнецу. Что им с лесной валандаться? Правда, перед появлением профессора лесная сорвалась с цепи и умчалась в лес, и теперь кузнец сильно горевал. У него на лесную были свои планы. Угощая гостя молодым вином, все спрашивал, всплескивая сильными закопченными руками: да есть ли на свете такая сила, которая может заставить лесную вернуться?

Профессор уверенно ответил: «Есть!»

И посоветовал Ачбе на ночь вывесить в кустах свои потные штаны.

Кузнец так и сделал. И получил потерянное обратно. К великой, кстати, радости для профессора Рыбников. Он наконец сам увидел лесную. Кожа у нее оказалась серая. Волосы покрывали все тело, особенно ниже пояса, а на голове стояли папахой. Когда кузнец чесал ей большую ступню, лесная улыбалась круглым волосатым лицом. Пацанов, дразнивших ее, отгоняла камнями. Полюбила сидеть на невысоком деревянном крылечке. Ачба, напиваясь, бил дикую, так сильно привык к ней. Всё казалось ему, что, бегая голой по лесу, изменяла она ему со всем окрестным зверьем. Приходили односельчане, мудро мирили неукротимую пару, угощали вином лесную. Которая, упав тебе на грудь, уж норовит к другому ушмыгнуть. Когда лесная родила, никто не удивился. Гамас, так назвали ребенка, в тридцать седьмом году все еще не говорил. Основание черепа круглое, затылок плоский. Местный молодой чекист так и говорил: удобный затылок. Этот чекист всех и повязал. Сперва кузнеца – за его неустанные похвальбы, что вот он в мире живет со всем живым. Потом лесную – за нежелание разговаривать. Потом ребенка Гамаса. Этого – за перспективу. Мало ли что могло из него получиться. По виду уже троцкист. Заодно взяли молодого профессора Рыбникова. Из своей непомерно затянувшейся командировки он вернулся только через двадцать лет. Со стороны севера.