Шкатулка рыцаря - Геннадий Прашкевич

— Роальд, — Шурик не спускал глаз со шкатулки, — почему ты мне не расскажешь? Кто он, этот Лигуша? Откуда он знал, что его убьют? И ведь не убил я его, он сам сгорел. Как может человек превратиться в горсточку пепла?

— Спроси Врача.

— Где он, черт побери?

— Наверное, занят.

— Открой шкатулку, Роальд. Там, может, бриллианты?

— Дождемся Врача, — непреклонно ответил Роальд.

Вздохнув, Шурик провел ладонью по шкатулке. От нее несло холодком. И это было приятное ощущение. В зале ожидания, как всегда, царила духота, а от шкатулки несло холодком. Не должна она была сохранять прохладу, но и в душном помещении оставалась прохладной.

— Роальд, ты правда думаешь, что Лигуша через семь лет вернется?

— Спроси Врача.

— Плевал я на твоего Врача! — пробормотал Шурик. — Если в шкатулке бриллиант, торжественно клянусь пропить свою долю задолго до двухтысячного года.

Он вспомнил вдруг: «Люди добрые! Тетке моей исполняется сорок лет…» Исполнилось уже, наверное. Надо бы позвонить. Если в шкатулке бриллиант, сегодня же позвоню. Плюнь, дескать, тетка, на зверства коммунального быта! Ликвидируем скоро зверства!

Палец Шурика машинально коснулся алого пятна, прошелся по нему, почувствовав какое-то невидимое углубление, слегка нажал…

И что-то изменилось вдруг.

Будто струна металлическая лопнула, звук долгий, чистый. А может, птица вскрикнула. Шурик изумленно увидел: шкатулка на глазах начала терять металлический блеск. Она как бы стекленела, становилась прозрачной, странно преломляя свет, отражая его какими-то невидимыми внутренними гранями, наливалась сумеречной пустотой, нисколько, правда, при этом не теряя веса и нисколько не приоткрывая содержимого.

— Хватай ее! — яростно приказал Роальд.

Их руки столкнулись. Они попытались схватить исчезающую шкатулку, но ничего не получилось. Нельзя же схватить руками воздух. Они по инерции еще шарили руками по вытертой деревянной скамье, но никакой шкатулки перед ними не было.

— Будешь ждать теперь до двухтысячного года, — хмуро выругался Роальд. — Только не думаю, что Лигуша вернется именно к нам. Какой смысл иметь дело с придурками?

— А чек! — испуганно выдохнул Шурик.

Роальд схватился рукой за нагрудной карман:

— Чек на месте!

— Почему он написал «спасибо»? — ошеломленно спросил Шурик. — Что мы сделали такого, чтобы заслужить это спасибо? Сперва Лигушу отправили неизвестно куда, теперь шкатулку. Почему ты ничего не хочешь объяснить?

— Врач объяснит, — холодно сказал Роальд. — Вон он. Посмотрю, как вы будете объясняться.

— Ловко, а? — издали весело кричал Врач, огибая пустые скамьи. — Голова у тебя варит, Шурик. Беляматокий — это не просто так. Я и то не сразу допер. Слово, в котором не повторяется ни одна буква! Примитивный линейный шифр. Б — два, Е — шесть, Л — тринадцать, и так далее. Тут, главное, этого слова никто не знает. Звучит не вызывающе и бессмысленно, зато точно указывает местонахождение шкатулки. Я не ошибся, вскрыли ячейку? Эти вещи по самой сути своей просты, — по-детски радовался Врач. — Помните старый анекдот? Мужик на первомайской демонстрации выкрикивает: «Пять, четыре, три, два, один, ура! Пять, четыре, три, два, один, ура!» А ну, сказали люди в казенных плащах и в шляпах, вытаскивая мужика из дружных рядов, колись, вонючий антисоветчик, чего такое кричишь? Он и раскололся: «Пятилетку в четыре года на трех станках в две смены за одну зарплату!» — Врач воздел над собой длинные руки и торжествующе рявкнул: — Ура!

— Недавно в Египте откопали сфинкса, — хмуро сказал Роальд, — так у него на хвосте этот анекдот был выбит шумерскими письменами.

— Беляматокий! — торжествующе объявил Врач. — Где шкатулка?

— Ладно, не ори, — злясь на себя, сказал Шурик. — И так торговцы глядят на нас, как на врагов. Еще за рэкетиров примут. Сам ведь учил: прости всех. Вот и прости. Мы случайно… Кто мог знать? Я к ней почти и не прикасался. Так, только пальцем провел. ~ Шурик машинально, не веря себе, провел рукой по скамье. — Она здесь стояла. И вдруг исчезла. Откуда нам было знать?

Врач схватился за голову.

А Роальд выругался. Грубо, от всей души. Его даже грузчики держали за грубого.

Но это уже совсем другая история.

Новосибирск, 1994