Ленинград — срочно... - Валерий Волошин

Вдруг старший оператор, который сидел как натянутая струна, не сводя с пульсирующей развертки глаз, выкрикнул:

— Цель! — Приостановив на мгновение вращение антенны и запеленговав обнаруженный самолет, он доложил: — Удаление сто тридцать, на курсе девяносто…

Червов тут же отреагировал:

— Извините, товарищ командующий, — сказал он Говорову, — но мне необходимо приступить к выполнению обязанностей оперативного дежурного. Разрешите?

Говоров кивнул, а сам придвинулся ближе к экрану осциллографа, прищурился, стараясь разглядеть, какие происходят изменения в мерцающей картинке. Старший оператор, почувствовав, что над ним склонились, не удержался, оглянулся. Увидев рядом с собой строгое, с щепоткой усов лицо генерала Говорова, а справа от командующего Зашихина, которого в армии все, даже те, кто никогда не видел генерал-майора, узнавали по калининской бородке, солдат вскочил и застыл по стойке «смирно». У Бондаренко в сердце что-то оборвалось. Но Говоров мягко положил руку на плечо старшего оператора:

— Сиди, сынок, сиди… Покажи-ка нам, где эта цель?

Старший оператор сел и ткнул пальцем в экран:

— Вот она… Видите иголку, только с ушком на острие?

— Да, да… Кто бы мог подумать. Очень похоже…

— Цель появилась в районе Луги, товарищ командующий, — подошел с планшетом Червов, показывая Говорову карандашом засечку на карте. — Разрешите передать донесение на главный пост?!

Через каждые две минуты сыпались в эфир цифры. На экране, ближе к нулевой отметке шкалы, выплеснулись две полоски. Тип вражеского самолета старший оператор сразу определил. Объяснил и что собой представляют новые отметки:

— Наши истребители, взлетели с комендантского аэродрома.

— Таким образом производится наведение, майор Бондаренко? — обратился к комбату Говоров.

— Так точно. Только если бы наши летчики хотя бы примерно знали высоту, на которой идет стервятник, им было бы намного легче его перехватить.

Пилоты с врагом не разминулись. «Юнкерс» был сбит Героем Советского Союза старшим лейтенантом Пидтыканом.

Говоров и Зашихин были довольны. Спускаясь по лестнице, они оживленно переговаривались. Выйдя во двор института, залитый солнцем, Говоров сказал Бондаренко:

— Неплохо вы тут устроились, как в санатории. Воздух-то какой! — Командующий фронтом улыбнулся, потом уже серьезно посмотрел на майора и добавил: — А ты не обижайся. Взбучку за дело получил, товарищ комбат… Расчет дежурной смены представь к наградам.

— Есть, товарищ командующий!..

Бондаренко смотрел вслед пылящей по дороге черной долгоносой машине до тех пор, пока она не скрылась за поворотом. Он что-то тихо, сам себе, говорил.

Подошел Червов, спросил:

— Вы что-то сказали, Борис Юрьевич?

Бондаренко махнул рукой и ответил:

— Говорил, что отца своего я в свое время зря не послушался. Шил бы теперь сапоги! — Он вздохнул, но неожиданно рассмеялся.

…Вскоре все «дозоры» облетела новость: «Комбату нашему подполковника дали и наградили орденом. Лично товарищ Говоров ходатайствовал!..»

Светлана Полынина Каменный остров, штаб радиобатальона

Рвалась, рвалась я на фронт, в военкомате через день пороги обивала… И попала!

Все девчонки мечтали радистками стать: в тыл врага попасть. Поэтому, когда объявили, что из нас будут готовить радисток, мы обрадовались. На деле все оказалось далеко не так, как нам хотелось. Теперь реви не рези, а слезами горю не поможешь. На передовую нас не пошлют, здесь будем отсиживаться, да еще ни в коем случае нигде нельзя говорить о том, где мы служим.

…А я ведь поверила старшему лейтенанту Юрьеву! Высокий, голубоглазый, прихрамывает, сразу видно, боевой офицер. В кабинет девчонок по одной вызывает, вопросы задает, которые порой врасплох застают. Решили — разведчик он. Я прямо спросила его об этом. Юрьев хотел сначала шуткой отделаться, а потом серьезно сказал: «В своем роде да». Тогда я ему заявила: «Записывайте меня в вашу часть первой». Со мной под начало к Юрьеву попросилась Маша Савченко, она тоже, как и я, дружинница МПВО. Пожары тушила, раненых выносила, «зажигалки» песком забрасывала. И она имела право выбора, в любую часть могла попроситься. А вот влипла… И Тося Люликова, Шурочка Иванова, Люда Красновская… Всех, кто расстроился, и не перечислишь.

Не хотел Юрьев Катю Смирнову записывать, мол, мала, и семнадцати нет, ребенок! Но мы уговорили его. Дескать, пропадет девчонка, уже какой день голодает: родители погибли, карточки продовольственные потеряла, поэтому и замарашкой выглядит маленькой. Но она трудяга и комсомолка!

Повел нас Юрьев строем на Каменный остров. Пояснил: там находится штаб теперь уже вашего, девушки, радиобатальона. Мы, говорит, недавно в белокаменные хоромы переехали, а раньше по баракам мыкались. Место и вправду понравилось: на берегу Невки, кругом дубы-великаны, аллейки песочком посыпаны. В большом полукруглом дворце с колоннами госпиталь расположился. А наш штаб — двухэтажный, длинный-длинный дом, чуть в стороне, словно корабль.

— Вот здесь, девчата, — сказал Юрьев, — вы и жить, и служить будете. Подравняйтесь! Наш командир порядок любит.

Мы подтянулись, а Юрьев поднялся по ступенькам и скрылся за дверью. Вскоре он появился с усталым и мрачным подполковником. Едва Юрьев скомандовал: «Смирно!», как подполковник напустился на него:

— А это что за детский сад? — Он показал на Катеньку Смирнову. — Я же тебя инструктировал, каких нам бойцов надо!

— Сирота она, товарищ подполковник, жалко стало.

— «Жалко», — передразнил комбат. — А мне теперь кормящей мамашей быть прикажешь?!

Юрьев красный стоит. Чувствую, вот-вот сорвусь. Сдерживает одно: еще отчислят из разведчиц-радисток. Знала бы я, какой разведчицей буду, ни за что бы не стерпела такой грубости! Правда, напряженную обстановку разрядил батальонный комиссар — коренастый, рассудительный такой. Вышел он с девушкой-военврачом. Вот кому я обрадовалась! Это же та самая девушка, с которой я повстречалась осенью на Ладоге, когда нас отправляли в эвакуацию. Сразу вспомнилась пристань, одинокий, покосившийся рояль…

Комиссар говорил ласково, улыбаясь:

— Вот какие красавицы к нам прибыли! Ну, здравствуйте, дорогие, добро пожаловать!

Заулыбались и мы. А военврач спокойно скомандовала:

— Девушки! На-пра-во! В баню шагом марш!..

Смешными мы стали, надев форму. А может, жалкими? Гимнастерки нам велики, если бы не ремни, так они бы и подолы юбок скрыли. Худые ноги белеют выше голенищ сапог, будто карандаши. Мы опять выстроились перед штабом, и подполковник Бондаренко, приложив руку к козырьку фуражки, на этот раз торжественно объявил:

— Дорогие товарищи бойцы! Поздравляю вас с прибытием в наш радиобатальон!

Тут-то мы и узнали, что нас ожидает. Изучим радиотехнику и будем сутками сидеть в каких-то фургонах. Маша Савченко едва не расплакалась:

— Мы же из МПВО едва вырвались, чтобы на фронт попасть. А получается что?.. Опять придется о налетах оповещать.

— Ничего, все равно сбегу отсюда. Хоть санитаркой, лишь бы на передовую! — сказала Иванова, самая старшая из нас, ей уже двадцать два стукнуло.

— Ну и отправят в штрафную роту, — возразил кто-то.

— А штрафная, я слышала, всегда в самом пекле. Мне это и надо, — отпарировала Иванова, и все на нее посмотрели с уважением.

Я тоже подумала: «Здесь служить не буду. Пусть через штрафную роту, но уйду на фронт…»

Из дневника старшины Михаила Гаркуши:

«Принят кандидатом в члены ВКП(б). После мотаний по «дозорам» отозвали в штаб помощником начальника связи. Юрьев велел поселиться пока у него в кабинете. Удивительно только, почему меня назначили на эту должность, а не офицера?.. Вдобавок поручили мне и заботу о новом пополнении. Провожу занятия с прибывшими женщинами. В свободное время солдаточки распелись, расплясались, хотят концерт художественной самодеятельности устроить…»

Старший оператор Микитченко Деревня Мяглово, через двадцать дней

У меня пока никаких изменений в биографии. На «семерку» приехал, а там Коля Калашников! У него медаль «За боевые заслуги» на груди сверкает…

В Мяглове все-таки неплохо. Больше всего, конечно, сам

«Редут» радует. Стоит на высотке и очень далеко «видит», что приходящие цели, что уходящие. Калашников рекорд поставил: за двести семьдесят километров «юнкере» разглядел и следил за ним по всему маршруту. Я тоже могу обнаружить цель километров за двести пятьдесят. Коля говорит, что станция так работает благодаря нашему инженеру. Я, конечно, заслуг воентехника не отрицаю. Но в Мяглово нам еще и сама местность благоприятствует, помех мало, а воздух какой-то особенный, родниковый. Далеко текут по нему радиоволны. Предложил я Калашникову и этот фактор записать в «Золотую книгу», даже пообещал картинку нарисовать — парящую, легкую. В ответ услышал суровую прозу: «Это надо еще проверить, Гарик. Вот изменится погода, проведем контрольные измерения… А ты пока импульсы рисуй». Коля парень обстоятельный.