Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказав это, подпоручик Лабунский поставил на стол и перевернул в нужное положение песочные часы. Надо отдать должное Элпидину, когда последняя песчинка проскользнула в горловину, он внутренне собрался и решительно заявил:
— Я готов с вами сотрудничать, господин подпоручик, но у меня есть одно и непременное условие: я никогда не буду доносить на своих товарищей. В противном случае, можете возвращать меня обратно в тюрьму и пусть будет, что будет.
— Приятно иметь дело с человеком, для которого слово честь не простой звук, — Лабунский с уважением склонил голову, — могу вас успокоить к вам обратятся за помощью лишь в том случае, когда нашему Отечеству будет угрожать внешний враг и никак не иначе. А пока подпишите вот этот документ. Перед ним появился лист бумаги с коротким текстом, в коем указывалось, что Михаил Константинович Элпидин получил семьсот рублей ассигнациями и обязуется выполнять поручения по сбору информации касающейся замыслов иностранных держав или лиц против интересов Российской Империи. Такая формулировка не вызвала у Михаила отторжения, и он размашисто расписался.
— Теперь оговорим некоторые детали, — сказал подпоручик сразу поле того, как положил перед Элпидином пачку ассигнаций. Сейчас нас сфотографируют. В комнату принесли аппарат, и Лабунский встал рядом с сидящим Михаилом и положил ему руку на плечо. Петрович, который оказался ещё и фотографом быстро сделал несколько снимков. Запомните, Михаил Константинович, если через какое-то время к вам придёт человек и предъявит вот этот снимок, то это значит, что Матушке-России нужна ваша помощь. С Богом, ступайте, вас незаметно проводят до пристани и обезопасят от нежелательных встреч. Когда молодой революционер добрался до Швейцарии и сумел там неплохо устроиться, то в первое время он одновременно ждал и боялся появления вестника от этого генштабиста, которого неизвестно какие черти занесли в тихую, провинциальную Казань. Постепенно страхи приутихли, а когда отгремели залпы Русско-Турецкой войны, он почти успокоился. Честно говоря, под внешней оболочкой ненавистника царского режима и весьма удачного дельца, еще оставалась частица истинно русского человека. Жизнь научила господина издателя лавировать между интересами революционной общины в Женеве, не слишком мозоля глаза полиции Швейцарии и их французскими коллегами, и делал он это столь искусно, что капитан и боцман легендарного клипера «Катти Сарк» от зависти и чувства собственного позора утопились бы в бочке с пресной водой.
Когда полки под командованием генерала Скобелева штурмовали Шипку и Плевну, Элпидин начал сбор информации, коя касалась происков и интриг европейских держав, направленных против России, но никто к нему не пришел. А посему Михаил Константинович решил, что о нём забыли и был просто ошарашен сегодняшним визитом. А что если фотография попала в чужие руки и перед ним не офицер генерального штаба, а палач уполномоченный «Землей и волей» казнить отступника и предателя дела революции? Перед его глазами возникли жуткие картины расправы революционеров на агентов охранки, навеянные рассказами очевидцев и газетными публикациями. Он буквально почувствовал, как трещат и ломаются кости его черепа от удары гирей, а клинок раз за разом кромсает его сердце и живот. От таких мыслей струйки холодного пота пробежали по спине, и рубашка мгновенно промокла. Нужно все отрицать. Господин издатель немного поерзал в кресле, заняв более удобное положение, откашлялся, и придав голосу возмущенные интонации с толикой обиды выдал фразу:
— Я не имею чести знать вас, милостивый государь и с какой целью вы обманом проникли в мой магазин. Что касается сей фотографии, то мне нечего стыдится знакомством с подпоручиком Лабунским, коей убедительно доказал, что среди офицеров русской армии есть люди помнящие заветы декабристов. Можете так и передать тем, кто вас прислал: Михаил Элпидин никогда не был предателем и агентом жандармерии и никогда им не станет. А засим, прошу покинуть сей дом и никогда не возвращаться.
На челе издателя выступили крупные бисеринки пота. Посетитель же оставался невозмутимым, а тон его был даже несколько ироничен:
— Хватит комедию ломать, господин издатель, вы не в театре и не в суде перед присяжными заседателями, — мгновенно охладил благородную горячность своего визави. — Я пока пришел не за вашей жизнью, а всего лишь поговорить. И запомните, я вам не враг, а, можно сказать, ваш ангел-хранитель. Для того, чтобы полностью рассеять сомнения, то дворник Петрович, а точнее полный георгиевский кавалер и фельдфебель в отставке Иван Петрович Кузнцецов просил вам кланяться и очень переживал по поводу вашего плеча, пережившего близкое знакомство с его рукой. Но хочу заметить, Михаил Константинович, что вам ещё повезло. А вот несколько турецких аскеров имевшие неосторожность сойтись с ним в рукопашной при штурме Плевны отправились в Джа́ннат[1] несколько потрепанными и навряд ли смогут ласкать гурий в виду отрубленных рук и голов.
Элпидин воспринимал этот поток информации, свалившийся на него в одночасье с видимым волнением, воспоминания о столь «скользком» эпизоде его жизни не доставали господину издателю огромного удовольствия, а при словах о фельдфебеле сразу же предательски разболелось плечо.
— Как вы понимаете, господину Лабунскому сейчас немного не до вас. Тем более, что я являюсь, как и мой коллега, офицером Генерального штаба Российской Империи. А вот наших оппонентов, коих вы относите к друзьям или союзникам вам следует опасаться. И дело не в ваших убеждениях, точнее не только в них, а вашем состоянии. У британцев есть весьма занятная поговорка: «He that has nothing is frightened of nothing», которую можно перевести на русский язык примерно так: ничего не боится тот, кто ничего не имеет. Вы владелец издательства и книжного магазина, кои приносят устойчивую прибыль. Налажены устойчивые связи, годы работы создали хорошую репутацию и при этом с точки зрения молодых революционеров вы безнадежный и даже в чём-то опасный ретроград. Вы призываете убеждать, а они предпочитают убивать.
Неприятный посетитель сделал паузу, убедившись, что его слова ложатся на возделанную почву. Господин издатель действительно относился к деньгам и прибыли своего детища с трепетом, достойным скупого рыцаря незабвенного Александра Сергеевича. С работниками он не был щедр и стремился сэкономить всюду, где была малейшая возможность. На святое дело борьбы с царским режимом средства выделял, но всякий раз многократно напоминал, что его издательство и так все время работает на нужды народного восстания, во что господа революционеры конечно же, не верили. Рыбка клюнула, пора подсекать!
— Мне не хочется выступать в амплуа Кассандры, но вам вынесен приговор
