Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа - Андрей Орлов

– У вас есть время на размышление, – сказал Том.

Он казался спокойным, но было заметно, что слова сержанта его покоробили.

– Кстати, что по этому поводу думают ваши товарищи?

– У них и спросите. – Ахмет пожал плечами.

Товарищи имели бледный вид, но держались неплохо.

Серега решительно помотал головой и заявил:

– Мы возвращаемся в Советский Союз.

Федорчук кивнул. Мол, и он того же мнения. Филипп Полонский сделался белым, как кусок бетона.

Он размышлял, наверное, чуть дольше положенного, все же нашел в себе силы решительно покачать головой и сказал:

– Извиняемся, господа, но Родина не продается. Она такая, какая есть.

– И все же вы подумайте, – посоветовал на прощание Джерри.

До прибытия в Сан-Франциско оставались сутки. Затулина вновь позвали к телефону. Опять онемела кожа, и предательский холодный зуд растекся по позвоночнику.

– Доброе утро, Ахмет Анверович, – прозвучал голос, который он меньше всего хотел услышать. – Как дела, как здоровье наше драгоценное?

– Вашими молитвами, Борис Егорович.

– Ну и славненько. Признаться, Ахмет Анверович, партия и правительство впечатлены тем, как вы вели себя на пресс-конференции.

– В смысле?.. – В горле у сержанта пересохло.

– Ну, вы же не думаете, что мы живем в вакууме и ничего не знаем? Вы очень правильно себя вели, как и ваши люди. Излишек иронии, но, в общем-то, дело допустимое для тех, у кого имеется чувство юмора. Я серьезен, Ахмет Анверович, это была блестяще проведенная операция. Вы отстояли честь страны, пусть и с оговорками. Ваши оппоненты сели в лужу. Родина у вас в неоплатном долгу, впрочем, как и вы у нее. А также нам понравилось, как вы себя вели после пресс-конференции, во время приватной беседы. Вы же понимаете, о чем я? Не надо недооценивать наши возможности. В общем, поздравляю, товарищ сержант, экзамен вы сдали. Всего вам доброго.

Корреспондент разъединился, а Ахмет прислонился к стене переговорного пункта и ждал, пока угомонится сердце. К черту, нужно выбросить эту чушь из головы. Прорвемся!..

Двадцатого марта на судне царил аврал, команда готовилась к прибытию в порт. В шесть утра Серега первым приоткрыл глаза и обнаружил необычное явление. В палату, крадучись как вор, протискивался сержант Затулин, необычно взъерошенный. Глаза его плутовато блестели. Он покосился на неподвижные тела, на цыпочках добрался до кровати и свернулся калачиком. Серега тут же потребовал объяснений.

Ахмет вздрогнул, глухо чертыхнулся и заявил:

– Не твое дело, ефрейтор, не волнуйся. Родине я не изменял.

Впрочем, когда на утренние процедуры прибежала такая же взъерошенная медсестра Миранда Сноу и они стали обмениваться любезными взглядами, объяснений уже не требовалось. После завтрака Серега возмущался, потребовал отчета, как сознательный сержант дошел до такой жизни. Тот отнекивался, хихикал, но товарищи наседали.

– Мне все ясно, – хрюкал Полонский. – Но вы же совершенно не понимаете друг друга. Ты знаешь по-английски только «спасибо». Дело, конечно, амурное, слова не главное, и все же не по-людски! А поговорить? Провести морально-пропагандистскую работу, так сказать? Разъяснить текущий момент? Ты ей только и твердил как попугай: спасибо, мисс, спасибо?

– Да с этим все в порядке, – отмахивался Затулин. – Мы поговорили. Замечательная девушка. Жалко, что не русская. Я пытался ей растолковать насчет величия русско-татарского духа, но вряд ли она поняла.

– Еще бы поняла! – Филипп хмыкнул. – Ты же учился в школе, Ахмет. У вас должны были преподавать английский язык.

– Во-первых, не английский, а немецкий, а во-вторых, я и русский-то учил через пень-колоду. Пацаны, вы мне завидуете? Подозреваете, что она успела меня завербовать? Да Миранда по-русски понимает лишь несколько матерков, которые у вас подслушала. Хватит валяться и зубоскалить, давайте готовиться к новым испытаниям. Нам еще автографы раздавать.

А еще через полчаса в палату к выздоравливающим прибежала раскрасневшаяся Кларисса. Девушка отлично выглядела, она улыбалась. Натянулись скулы у рядового Полонского. На душе у парня творилось что-то мрачное. Все последние вечера они проводили вместе. До уединений не доходило, но частенько их видели на палубе, в запутанных переходах авианосца, в темноте зрительного зала. Парень с девушкой общались по душам, и расстояние между ними неуклонно сокращалось. До разлуки оставалось несколько часов. По прибытии в Сан-Франциско переводчице следовало ехать в аэропорт и лететь обратно на Гавайи. Она смотрела на Филиппа с грустью, но это не мешало ей улыбаться.

– Хорошие новости, ребята, – задыхаясь от волнения, заявила Кларисса. – Вы – герои! Москва наконец определилась! Долго думала и приняла решение. Теперь вам нечего бояться. Во вчерашнем номере «Известий» напечатана восторженная передовица под названием «Сильнее смерти». В ней описаны ваши приключения, мол, не сломились, мужественно себя вели! Это, ребята, старт грандиозной пропагандистской кампании в советских средствах массовой информации! А с учетом того, что международная пресса подняла эту тему еще раньше, советские журналисты будут из кожи лезть, чтобы ее догнать, разогреть ажиотаж до абсурда! Парни, ну и ну!.. – Она с растерянной улыбкой покачала головой. – Будь я проклята, но вашей четверке уготована поистине мировая слава. Вам теперь не позавидуешь. Вы отныне во всех радиоточках и газетных киосках. На родине вас будут чествовать как самых настоящих героев, таскать по торжественным приемам, снимать о вас фильмы, писать о вас книги.

Солдаты смеялись, бормотали какие-то глупости. Им было плевать на мировую славу. Главное, что Родина не потеряла здравый смысл!

– Зачем нам мировая слава? – растерянно бормотал Федорчук. – Мы что, папанинцы, челюскинцы? Куда мы ее засунем, эту долбаную мировую славу?

Они стояли на палубе, все впятером, среди сотен американских моряков в парадном облачении. Солдатам выдали одежду – одинаковые парусиновые костюмы песочного цвета. Пижонские туфли непривычно жали ступни. Авианосец входил в бухту Сан-Франциско, над которой господствовало безоблачное небо.

Приглушенно ворковала переводчица. Ей было грустно, но Кларисса помнила про свои обязанности. Приближался самый большой и красивый висячий мост в мире – Золотые Ворота. Здесь каждые две недели кто-нибудь кончает жизнь самоубийством. Остался в стороне остров Алькатрас с одноименной знаменитой тюрьмой. Справа от моста просматривались городские кварталы, высились силуэты небоскребов. Кларисса повествовала об эпидемии чумы в тысяча девятисотом году, значительно сократившей население города, о страшных подземных толчках девятьсот шестого года и последующем пожаре, после которых пришлось заново отстраивать город.

Щемило сердце. На причале толпились люди, которые желали своими глазами увидеть прославившихся русских парней. Новость раздули на славу. Снова щелкали фотоаппараты, журналисты строчили в блокнотах. Цепочка полицейских сдерживала напор толпы. Приближался широкий пирс. Трогательное прощание с медицинским персоналом – даже Серега смахнул со щеки прилипшую «соринку». Миранда Сноу не удержалась и облобызала Ахмета при всех, вогнав его в краску. Бледнела Кларисса, сжимая руку Полонского. Ее душа прикипела к сметливому сибирскому пареньку. И кого волнует, что формально их страны – враги? Американские военные по приказу капитана Денозио отдали гостям честь. Парни растерялись. Не по форме, с непокрытыми головами. А к пустой голове, как известно… Дружелюбно подмигивал конопатый Тедди, скорчил забавную гримасу Серджио Мазолини. Американцы явно ждали, что советские военные их тоже поприветствуют.

– Да давайте отдадим им честь, – проворчал Серега. – Что нам, жалко?

– Караул, смирно! – дрогнувшим голосом приказал Ахмет и первым вскинул руку к «пустой» голове, отдавая воинское приветствие.

Снова завертелась карусель. Попрощаться толком не дали, пригласили к «выходу». Гудела и улюлюкала толпа, в которой очень многие говорили по-русски! Люди Затулина гуськом сходили по трапу, растерянно улыбались. Вокруг царила какая-то круговерть. Из толпы летели букеты цветов. Журналисты выкрикивали вопросы. Щуплая старушка оттолкнула сотрудника службы безопасности, схватила за рукав Федорчука.

– Дайте хоть потрогать, – ворковала она по-русски с сильным одесским акцентом. – Господи, сыночки, таки ж вот вы какие. Исхудали-то как!

Их оттеснили от толпы, на пирс прорвался черный «Форд». Героев дня загружали в него почти силой. Задернулись глухие занавески. Машина выбиралась с пирса задним ходом, ее хорошенько тряхнуло. Советским военнослужащим хотелось верить, что никто не бросился под колеса.

Парней везли по тесному городу, сжатому границами полуострова, по знаменитым холмам Сан-Франциско, через Маркет-стрит, где заканчивался исторический центр города, и площадь Юнион, забитую отелями и магазинами. Любопытный Серега отогнул шторку и отшатнулся, когда буквально рядом прогрохотал трамвай на канатной тяге. Мелькали дома различной этажности и архитектуры, непривычные рекламные плакаты, клумбы с цветами, пальмы, пестрые толпы на улицах, белые, черные, смуглые люди. Вероятно, журналисты охотились за «Фордом». Водитель несколько раз съезжал с широкой улицы, протискивался тесными переулками мимо обшарпанных стен и тропической растительности, свисающей с балконов.