Батальон смерти - Игорь Родин

Нас привели в германский штаб на допрос. Каждому задавали вопросы, с помощью которых неприятель пытался выведать ценные военные сведения. Тем, кто отказывался раскрывать что-либо, угрожали. Нашлось среди нас и несколько трусов, главным образом из нерусских, которые сообщили важные факты. Допрос еще продолжался, когда наша артиллерия с другой стороны открыла ураганный огонь по германским позициям. Очевидно, германский военачальник на этом участке не располагал большими резервами и стал запрашивать по проводу поддержки и подкрепления. А между тем для охраны пленных и сопровождения их в тыл требовались дополнительные силы. Поскольку неприятель ожидал немедленной контратаки русских, он решил не отсылать нас в свой тыл, пока не придет подмога.

«Так, значит, теперь я военнопленная у германцев, – размышляла я. – Как неожиданно! Однако все еще есть надежда, что наши ребята придут на помощь. Только вот каждая минута дорога. Они должны поспешить, иначе нам конец. Вот и мой черед идти на допрос. Что я им скажу? Я должна отрицать, что я солдат, и придумать какую-нибудь байку».

– Я женщина, а не солдат, – заявила я, когда до меня дошла очередь.

– Вы благородного происхождения? – спросили меня.

– Да, – ответила я, решив одновременно, что назовусь сестрой милосердия из Красного Креста и скажу, что надела мужскую форму для того, чтобы навестить своего мужа-офицера на передовой.

– А много у вас женщин, сражающихся на фронте? – последовал новый вопрос.

– Не знаю. Я же говорю вам, что я не солдат.

– Что же вы тогда делали в окопах?

– Приехала навестить мужа, который служит офицером в этом полку.

– Почему же тогда вы стреляли? Солдаты сказали, что вы стреляли в них.

– Я делала это, защищаясь. Боялась, что заберут в плен. Я служу сестрой милосердия в Красном Кресте в тыловом госпитале и приехала сюда, на передовую, чтобы повидать мужа.

Огонь русской артиллерии с каждой минутой становился все сильнее. Несколько наших разорвавшихся снарядов ранили не только солдат неприятеля – пострадали и пленники. Наступил полдень, но немцы слишком нервничали, им было не до обеда. Ожидавшееся подкрепление не появлялось, и все указывало на то, что наши войска готовятся к ожесточенной контратаке.

В два часа пополудни наши солдаты выбрались из траншей и бросились вперед на германские позиции. Командир неприятельской части решил отступить вместе с группой военнопленных на вторую линию, отказавшись от обороны. Это был критический момент. Когда пленных построили, послышалось «ура!» – наши шли в атаку. Решение было принято мгновенно.

Мы все, пятьсот человек, набросились на своих конвоиров и, разоружив многих из них, завязали жестокую рукопашную схватку. Как раз в это время наши солдаты прорвались через проволочные заграждения в немецкие окопы. Противник пришел в неописуемое замешательство, расправа была безжалостной. Я схватила пяток лежавших рядом со мной ручных гранат и швырнула в группу германцев. Человек десять, похоже, убила. В это время вся наша первая цепь пересекла реку. Передовая позиция германцев была взята, и теперь оба берега Стыри контролировали русские войска.

Вот так и закончилось мое пленение. Я пробыла в руках у германцев всего восемь часов, но полностью расквиталась с ними за это. В течение нескольких последующих дней в наших рядах наблюдалась повышенная активность. Мы укрепляли вновь занятые позиции и готовились к новой атаке на противника. Два дня спустя был получен приказ о наступлении. Но наша артиллерия опять-таки не сумела разрушить германские проволочные заграждения. Несколько продвинувшись вперед под уничтожающим огнем неприятеля, мы вынуждены были отступить, неся тяжелые потери, оставив многих товарищей ранеными и умирающими на поле боя.

Наш командир собрал группу из двадцати добровольцев по сбору раненых. Я откликнулась одной из первых. Прикрепив большие знаки Красного Креста так, чтобы их хорошо было видно, и оставив в окопах свои винтовки, мы вышли на открытую местность средь бела дня, чтобы спасти раненых. Немцы подпустили меня почти к самому заграждению из колючей проволоки. Но когда я наклонилась над раненым, у которого была перебита нога, то услыхала щелчок отводимого затвора и тут же распласталась на земле. Пять пуль просвистели над моей головой одна за другой, и большинство их угодило в раненого солдата. Я продолжала лежать без движения, и германский снайпер перестал стрелять, по-видимому решив, что меня он тоже убил. Я оставалась там дотемна и только тогда приползла назад в свою траншею.

Из двадцати добровольцев, действовавших под флагом Красного Креста, в живых осталось пятеро.

На следующий день командир в приказе объявил благодарность всем солдатам, которые, оказавшись в плену, проявили инициативу при своем освобождении, вступив в схватку с неприятелем. Моя фамилия значилась там первой. Отмечены были в приказе и те, кто отказался дать германцам какие-либо сведения. А одного солдата, выдавшего противнику много важных сведений, расстреляли. Меня представили к кресту 2-й степени, но поскольку я женщина, то получила только медаль 3-й степени.

Новый, 1917 год мы встретили, находясь на отдыхе в трех верстах от линии фронта. На постое в те дни было много шуток и веселья. Хотя дисциплина оставалась по-прежнему строгой, отношения между офицерами и солдатами за три с половиной года войны целиком и полностью изменились.

Пожилые офицеры, прошедшие подготовку еще в довоенное время, выбыли из строя – они либо погибли в боях, либо получили увечья и стали инвалидами. Пришедшие им на смену молодые офицеры, как правило, прежде были студентами или школьными учителями. Они отличались либеральными взглядами и гуманным обращением с солдатами, свободно общались с рядовыми и позволяли многое такое, что раньше не допускалось. На празднике Нового года танцевали все вместе. Но эти взаимоотношения нельзя было полностью объяснить новыми веяниями, идущими сверху. В известной мере они порождались нарастающими настроениями тревоги и беспокойства в солдатских массах, пока еще не осознанными и скрытыми.

По возвращении на передовую командир 5-го корпуса генерал Валуев устроил нам смотр. Я была представлена ему нашим командиром. Генерал тепло пожал мне руку, заметив, что слышал обо мне много похвального.

Наши позиции теперь располагались на холме, неподалеку от селения Зеленая Колония, а неприятель находился под нами, в долине. Траншеи, которые мы занимали, еще совсем недавно принадлежали германцам.

Был конец января, когда я во главе патруля из пятнадцати человек совершила вылазку на ничейную полосу. Мы проползли по канаве, которая когда-то служила у немцев ходом сообщения. Она пролегала по открытой местности, поэтому мы соблюдали величайшую осторожность. Когда мы приблизились к линии неприятельских траншей, мне показалось, что я слышу немецкую речь. Оставив на месте десять человек с приказом быть начеку и в случае возникновения стычки прийти на помощь, мы впятером поползли, как змеи, совершенно бесшумно. Голоса германцев слышались все отчетливее.