Батальон смерти - Игорь Родин

Нередки были и несчастные случаи. На крыше вагона, где я оказалась, человек заснул и скатился вниз, убившись насмерть. Меня чуть не постигла такая же участь, и я была на волосок от смерти: слегка задремав, покатилась к краю крыши, и если бы какой-то солдат не поймал меня в самый последний момент, то упала бы вниз. В конце концов мы все же добрались до Киева.

Хаос на железных дорогах был отражением общего положения в стране зимой 1916/17 года. Правительственный механизм разладился. Солдаты потеряли доверие к своим начальникам и командирам, и в умах многих людей возобладало мнение, что солдат тысячами просто ведут на убой. Повсюду быстро распространялись самые различные слухи. Солдаты старого призыва погибли, а новобранцы с нетерпением ждали окончания войны. Тех настроений, которые господствовали в 1914 году, не осталось.

В Киеве нужно было получить сведения о местонахождении моего полка. Выяснилось, что он стоял теперь близ города Берестечко. Пока я отсутствовала, ребята продвинулись вперед на пятнадцать верст. В вагонах переполненного поезда, шедшего от Киева, можно было только стоять вплотную друг к другу. На станциях мы посылали нескольких солдат за кипятком. Поскольку войти в вагон или выйти из него через двери было трудно, пользовались окнами. Поезд проследовал через Житомир и Жмеринку в Луцк. Там я сделала пересадку на поезд, шедший до станции Верба, находившейся в тридцати верстах от наших позиций.

Дорога в прифронтовой полосе была грязная. Над нами стаями летали аэропланы, сбрасывая бомбы. Но я к ним уже привыкла. Пополудни полил сильный дождь, и я основательно промокла. Смертельно уставшая, в насквозь промокшей одежде, добралась к вечеру до места, от которого до передовой оставалось верст пять. Тут находился полковой пункт снабжения, обоз которого расположился лагерем по обе стороны дороги. Я подошла к часовому и спросила:

– Какой полк здесь квартирует?

– Двадцать восьмой Полоцкий, – последовал ответ.

Сердце мое запрыгало от радости. Солдат меня не узнал. Это был новичок. Однако наши ребята, очевидно, рассказывали ему обо мне.

– А ведь перед тобой Яшка, – сказала я.

Это был своеобразный пароль. Все солдаты знали мое имя, ветераны полка рассказывали обо мне. Полковник, командовавший обозом, смешной старичок, увидев меня, расцеловал в обе щеки и прыгал вокруг, хлопая в ладоши и выкрикивая:

– Яшка! Яшка!

Он был очень добросердечный человек и сразу же проявил заботу: приказал своему ординарцу принести для меня новое обмундирование и приготовить баню, которой обычно пользовались офицеры. После бани полковник пригласил поужинать. Вместе с нами за столом сидели другие офицеры, и все они были рады меня видеть. Быстро распространилась весть о возвращении Яшки, и некоторые солдаты очень хотели пожать мне руку. То и дело в дверь стучали, и на вопрос полковника «кто там?» робко спрашивали:

– Ваше высокоблагородие, можно глянуть на Яшку?

За какое-то время в доме побывали многие из товарищей. Часть дома занимала хозяйка, вдова, с молодой дочерью. Здесь я и провела ночь, а поутру отправилась на фронт. Некоторые наши роты находились в резерве, и мой путь через их расположение стал поистине триумфальным шествием. Везде, где появлялась, меня встречали радостными приветствиями и аплодисментами.

Я представилась командиру полка, и он пригласил меня отобедать вместе с офицерами штаба. И это, наверное, был первый случай в истории полка, когда унтер-офицер удостаивался такого приглашения. За обедом командир, произнося тост в мою честь, рассказал о моей службе в полку и пожелал мне успеха.

В довершение всего он прикрепил мне на грудь Георгиевский крест 3-й степени и провел чернильным карандашом три полоски на погонах, производя меня тем самым в старшие унтер-офицеры. Штабники окружили меня, пожимали руку, хвалили и поздравляли. Меня глубоко тронуло подобное выражение искренней благожелательности и любви со стороны офицеров. И это была лучшая награда за все те страдания, которые пришлось испытать.

И действительно, эта награда была мне очень дорога. Что значили мои страдания от ран и полной неподвижности в течение четырех месяцев в сравнении с теми чувствами, которые я испытала при встрече с боевыми соратниками, столь восторженно выражавшими признательность и благодарность за мои жертвы? И теперь воспоминания об окопах, заполненных окровавленными телами, уже не вызывали во мне ужаса. Да и ничейная полоса казалась вполне привлекательным местом, где можно остаться на целый день с кровоточащей раной на ноге. Даже вой снарядов и свист пуль звучали как музыка. Эх, в конце концов жизнь не столь уж мрачна и бесполезна! Бывают благословенные минуты, когда забываешь годы мучений и невзгод.

Командир полка в приказе отметил факт моего возвращения и повышения в чине. Он дал мне в провожатые своего ординарца, чтобы показать дорогу к траншеям. Когда я вышла из блиндажа ротного командира, солдаты снова восторженно приветствовали меня. Возглавив взвод из семидесяти человек, я должна была отвечать за снабжение и оснащение своих людей, поэтому мне потребовался писарь.

Наши позиции располагались по берегу реки Стырь, которая в тех местах довольно узкая и мелкая. На противоположном берегу окопались немцы. В нескольких сотнях шагов от нас был мост через реку. Обе стороны оставили его нетронутым. Мы установили на своей стороне моста пост, а неприятель держал такой же пост на противоположной стороне. Из-за того, что речка была очень извилистая, наша передовая вытянулась зигзагами. Немцы яростно забрасывали нас минами. Однако мины летели с такой скоростью, что мы успевали укрыться прежде, чем они падали на нашу сторону. Наша рота занимала позицию в непосредственной близости от первой линии неприятеля.

Я не пробыла и месяца в окопах, как во время боя попала в плен к германцам. В течение примерно двенадцати дней они регулярно вели минометный обстрел наших позиций. Мы привыкли к нему и уже не ждали атаки. Кроме того, сезон боев уже миновал, и наступили сильные холода.

Однажды утром, примерно в шесть часов, когда мы только-только укладывались спать после ночного дежурства, нас вдруг разбудило громкое «ур-а!». Мы быстро похватали свои винтовки и заглянули в бойницы в бруствере. Батюшки святы! Там, всего лишь в сотне шагов от нас, и с фронта и с тыла германцы форсировали Стырь! Прежде чем мы успели организовать оборону, они напали на нас и взяли в плен пятьсот наших солдат. Я оказалась в той же группе.

Нас привели в германский штаб на допрос. Каждому задавали вопросы, с помощью которых неприятель пытался выведать ценные военные сведения. Тем, кто отказывался раскрывать что-либо, угрожали. Нашлось среди нас и несколько трусов, главным образом из нерусских, которые сообщили важные факты. Допрос еще продолжался, когда наша артиллерия с другой стороны открыла ураганный огонь по германским позициям. Очевидно, германский военачальник на этом участке не располагал большими резервами и стал запрашивать по проводу поддержки и подкрепления. А между тем для охраны пленных и сопровождения их в тыл требовались дополнительные силы. Поскольку неприятель ожидал немедленной контратаки русских, он решил не отсылать нас в свой тыл, пока не придет подмога.