Шестая жена короля Генриха VIII - Ф. Мюльбах

Сцена становилась, для Джона во всяком случае, довольно опасной, так как эти розги имели очень острые шипы, а его спину покрывала только тонкая батистовая рубашка. Тем не менее он мужественным шагом приблизился к злополучному ущелью, сквозь которое ему надо было пройти.

Розги уже поднялись над его головой, и ему казалось, будто острые шипы уже вонзились в его спину. Но он остановился и смеясь обратился к королю:

— Ваше величество, так как вы присудили меня умереть от рук этих нимф, то я требую себе право каждого осужденного: последнюю милость.

— Мы даруем вам ее, Джон! — согласился король.

— Я требую разрешения поставить этим очаровательным женщинам единственное условие, при котором они только и могут наказать меня. Даруете ли вы мне это право, ваше величество?

— Я дарую вам его.

— И вы даете мне ваше торжественное королевское слово, что это условие будет соблюдено и исполнено в точности?

— Мое торжественное королевское слово!

— В таком случае, миледи, — сказал Джон Гейвуд, вступая между рядами дам, — вот мое условие: пусть та из вас, которая имела большее количество любовников и чаще других украшала лоб своего мужа рогами, нанесет мне первый удар!

Наступила глубокая тишина. Поднятые руки прекрасных женщин опустились, розы упали на пол. Еще недавно столь кровожадные и мстительные, теперь они, казалось, превратились в самых нежных и кротких существ. Но если бы их взоры могли убивать, то огонь их наверное сжег бы несчастного Джона Гейвуда, стоявшего теперь между дамами с задорной, язвительной улыбкой на губах.

— Что же, миледи, вы не бьете его? — спросил король.

— Нет, ваше величество, мы слишком презираем этого шута, чтобы желать самим наказывать его, — сказала герцогиня Ричмонд.

— В таком случае ваш враг, оскорбив вас, останется ненаказанным? — спросил король. — Нет, нет, миледи, никто не посмеет сказать, что в моем государстве существует человек, которого я избавил бы от заслуженного наказания. Мы подвергнем его другому наказанию. Он называет себя поэтом и часто хвастался, что владеет своим пером в таком же совершенстве, как и языком. Итак, Джон, докажи нам, что ты — не лгун. Я приказываю тебе к большому придворному празднеству, которое должно состояться через несколько дней, написать новую интерлюдию, но такую, слышишь ли, Джон, чтобы она была в состоянии развеселить самого угрюмого человека и заставить так искренне смеяться этих дам, чтобы они совершенно забыли о своем гневе.

— О, — жалобно протянул Гейвуд, — какое это должно быть двусмысленное и неприличное стихотворение, если необходимо развеселить и заставить смеяться наших дам!… Да, ваше величество, чтобы понравиться нашим красавицам, мы должны немного позабыть о женской стыдливости и попытаться сочинять в духе этих дам, то есть в самом непристойном тоне.

— Вы — негодный человек, — крикнула леди Джейн, — грубый, лицемерный шут!

— Граф Дуглас, ваша дочь говорит с вами, — спокойно заметил Джон Гейвуд. — Она очень ласкова с вами, эта ваша нежная дочь…

— Итак, Джон, — сказал король, — ты слышал мое приказание и исполнишь его? Празднество должно было состояться через четыре дня, но я откладываю его еще на два дня. Значит, через шесть дней ты должен написать новую интерлюдию. А если он этого не исполнит, миледи, вы отхлещете его до крови, и на этот раз без всякого условия.

В это время со двора донеслись звук охотничьего рога и топот лошадиных ног.

— Ее величество возвращается, — сказал Джон Гейвуд с радостно сияющим лицом, причем его злорадно-насмешливый взор обратился на леди Джейн… — Вам, миледи, не остается ничего более, как исполнить свой долг и идти на парадную лестницу встречать вашу повелительницу, так как, по вашим недавним мудрым словам, королева еще жива.

Не ожидая ответа, Джон Гейвуд стремительно бросился через залы к лестнице навстречу королеве. Леди Джейн посмотрела ему вслед мрачным злобным взором, а когда медленно повернулась к двери, чтобы идти встречать королеву, тихо прошептала сквозь стиснутые губы:

— Шут должен умереть, так как он — друг Екатерины.

VII

ВЕРНЫЙ ДРУГ

В это время королева подымалась по ступеням большой парадной лестницы и, приветливо улыбнувшись, поздоровалась с Джоном Гейвудом.

— Ваше величество, — громко сказал он, — от имени его величества короля я должен сообщить вам несколько секретных слов.

— Секретных слов? — повторила Екатерина, остановившись на площадке дворцовой лестницы. — В таком случае я попрошу мою свиту отступить; мы должны принять секретного посла.

Королевская свита молча и почтительно отступила назад, а королева и Джон Гейвуд остались стоять на площадке.

— Теперь говорите, Джон! — сказала Екатерина.

— Ваше величество, обратите внимание на мои слова и глубоко запечатлейте их в вашей памяти! Против вас составлен заговор, и через неделю, в день большого придворного праздника, он созреет для исполнения. Поэтому обращайте внимание на каждое произносимое вами слово, даже на каждую вашу мысль. Опасайтесь каждого неосторожного шага, так как вы можете быть уверены, что вас всегда подслушают. А если бы вам для чего-нибудь понадобился верный друг, не доверяйтесь никому, кроме меня. Поверьте, большая опасность грозит вам, и только умом и осмотрительностью вы можете избавиться от нее!…

На этот раз королева не рассмеялась над предостерегающим голосом друга. Она стала серьезна и даже задрожала.

— В чем состоит этот заговор? — с трепетом спросила она.

— Я еще не знаю этого; я знаю только, что он существует, — ответил шут. — Но я допытаюсь, и если ваши враги тайно подсматривают за вами, то и я сделаюсь шпионом, чтобы наблюдать за ними.

— Против меня ли одной направлен этот заговор? — спросила Екатерина.

— Против вас и против вашего друга, ваше величество!

Екатерина, вздрогнув, спросила:

— Против какого друга, Джон?

— Архиепископа Кранмера.

— Ах, архиепископа Кранмера? — повторила королева с облегчением. — И это все? Только его и меня преследуют наши враги?

— Только вас двоих, — печально ответил шут, очень хорошо понявший вздох облегчения королевы и догадавшийся, что она опасалась за другого. — Но помните, ваше величество, что гибель Кранмера будет и вашей гибелью; если вы защищаете архиепископа, то и он защищает вас пред королем — вас, ваше величество, и ваших друзей.

Королева слегка дрожала, и краска на ее щеках стала ярче.

— Я всегда буду помнить это и всегда буду верным другом ему и вам, так как вы оба — не правда ли? — мои единственные друзья.

— Нет, ваше величество, я говорил вам еще о третьем — о Томасе Сеймуре.