В субботу рабби остался голодным - Гарри Кемельман

— Я думаю, полицейские могут прийти с вопросами к любому, мистер Браун. Вы что, хотите сказать, что это я их прислал?

— Они пришли поговорить о Хирше. Хотели узнать, какая у меня с ним была связь. Какая у меня с ним могла быть связь? Я его едва знал. Когда он приехал в наш город, я послал ему проспект. Я их посылаю всем новоприбывшим — это бизнес. Потом через какое-то время послал еще один — такое специальное письмо, где предлагается подарок за заполнение приложенной карточки. В то время мы, кажется, использовали для подарков что-то вроде бумажника с блокнотиком и авторучкой, который можно носить в нагрудном кармане, — по двадцать восемь пятьдесят за двенадцать дюжин. Так вот, когда он или его жена заполнили эту карточку и прислали ее нам, я позвонил ему и назначил встречу — так же, как любому другому. Может быть, и вы получили от нас такое письмо, когда переехали сюда. А потом я зашел к нему и заключил договор страхования. И это все. Я даже не заносил ему полис — был занят и послал кого-то из своих агентов. И с тех пор я его ни разу не видел. Я даже уверен, что не узнал бы его, если бы встретил. Вот такая у меня была связь с Хиршем.

Но то, как они себя вели, какие задавали вопросы… Словно я совершил какое-то преступление! Почему я был так заинтересован в изменении проекта дороги? Представлял ли я, что она отделит могилу Хирша от остальных? Что я имел против Хирша? Я не мог им сказать об этом деле с Горальскими. Это все пока секрет — тем более что, насколько мне известно, Бен Горальский даже и не согласен давать деньги на капеллу. Поэтому я сказал им о нашем законе насчет погребения самоубийц. И тогда они мне говорят: мол, от вас им известно, что это не противоречило правилам, и, может, у меня была какая-то другая причина? И начинают допрашивать меня, что я делал в тот вечер, когда умер Хирш.

— На этот вопрос, наверное, нетрудно было ответить. Это же был «Коль-нидрей».

— Все они были нетрудные. Только я вымотался. И не говорите мне, рабби, что они меня не тронут, если я не сделал ничего плохого. Кроме того, что они отнимают у меня время, они могут наделать мне кучу вреда просто тем, что приходят ко мне. Человек, у которого бизнес — тем более страховой бизнес, — должен быть вне подозрений. Что, если пойдут слухи, что полиция ходит ко мне в офис и учиняет мне допрос? Вы что думаете — это будет на пользу моему бизнесу?

Рабби не успел ответить, потому что раздался телефонный звонок. Это был Лэниган. Он ликовал.

— Рабби, помните, я говорил вам, что Горальский, мистер Бен Горальский, был тем человеком, который рекомендовал Хирша на работу в Годдардовскую лабораторию?

— Да.

— А вы знали, что Хирш и Горальский были сначала партнерами и что тот производственный процесс, который теперь используют Горальские и который, замечу, принес им капитал, был идеей Хирша? Они его финансировали, а потом выкупили его долю.

— Да, я знал это.

В трубке наступило молчание. Наконец Лэниган холодно сказал:

— Вы никогда мне об этом не говорили.

— Я не думал, что это важно.

— Думаю, нам есть о чем побеседовать, рабби. Может быть, сегодня вечером?

— Да пожалуйста. Тут у меня как раз мистер Марвин Браун. Он говорит, что двое ваших ребят к нему заходили.

— И могу сказать, что он не проявил большой готовности к сотрудничеству.

— Может быть, но сейчас меня интересует другое: он, похоже, думает, что они приходили по моему наущению. Могли ваши люди сказать что-то такое, что навело его на эту мысль?

— Вы это знаете не хуже меня, рабби.

— Разумеется. Но тогда почему вы вообще им заинтересовались?

— Вот как раз по этому вопросу, рабби, я получил кое-какую информацию буквально двадцать минут назад. Раз уж он сейчас у вас, можете задать ему вопрос от моего имени. Спросите: почему он ушел из храма до окончания службы?

— Вы уверены?

— Я уверен, рабби. — И Лэниган со смехом повесил трубку.

Рабби повернулся к Марвину Брауну.

— Это был шеф Лэниган.

Ухмылка на лице Брауна должна была означать: «Я же вам говорил!».

— Скажите, мистер Браун, в пятницу вечером, во время «Коль-нидрей», вы ушли из храма раньше?

Браун покраснел.

— Так вот почему вы не откликались, когда вас вызывали, чтобы воздать вам почесть? Почему, мистер Браун?

— Я… я не считаю, что должен отвечать. Я… мне все равно, то есть я не на допросе и не обязан ни перед кем отчитываться о своем местопребывании.

Глава XXVIII

— Я прежде всего коп, рабби, — сказал Лэниган, — и мне не нравится, что вы утаили сведения, которые могут представлять ценность для нашего расследования.

— Я не понимаю, каким образом тот факт, что Горальский рекомендовал Хирша на работу, мог навести меня на мысль, будто он хотел его убить, — сказал рабби. Его холодный вежливый тон был ответом на сдержанность шефа.

— Я же все вам объяснил, рабби. Орудием преступления мог воспользоваться практически любой, мотивом могло быть все, что угодно. Единственное, что нам остается, — это проверить возможность. Я сказал вам, что практически все евреи Барнардс-Кроссинга имеют коллективное алиби, потому что все они в это время были в храме, и именно по этой причине каждый, кого там не было, должен как-то это объяснить. А кого там не было? Вашего друга Марвина Брауна, например. Я понимаю, он в вашем храме большой человек, член церковного совета или что-то в этом роде…

— Он член правления.

— Прекрасно. Значит, если кто-то и должен был быть в храме, так это он. И нам известно, что он там был, но ушел раньше. Почему — он не сказал. А теперь вдобавок к этому мы выясняем, что он заключил с Хиршем договор страхования. Это не бог весть что, но для такого парня, как Хирш, который очень даже держался особняком, это все же связь. Поэтому мы допрашиваем Брауна. Очень плохо, что это выводит его из себя. Ему следует воспринимать это как бремя исполнения гражданского долга.

— А разве вы не должны сказать человеку, почему его допрашивают? И если речь идет об убийстве, разве вы не должны предупредить его, что сказанное им может быть использовано против него?

— Да мы его ни в чем не обвиняли. Мы просто собирали информацию. Может быть, когда мы придем к нему в следующий раз, я так и сделаю. А сейчас пусть немножко помучается. И не забывайте — предполагается, что никто не знает, что Хирш был убит.

— И как долго вы собираетесь это скрывать?

Шеф улыбнулся — впервые с тех пор, как пришел.

— Да это, в общем-то, и сейчас не такой уж секрет. Раз уж я доложил об этом окружному прокурору, в городе обязательно станет известно. Такие вещи невозможно удержать в тайне. Не исключено, что ваш друг Марвин Браун уже сообразил, что мы бы не посылали двоих полицейских к нему в офис допросить его и выяснить его местопребывание, если бы речь не шла о чем-то вроде убийства. В сегодняшнем «Икзэминере» есть заметочка в разделе Фреда Стала «Карусель». Не видели?

— Я не читаю разделов светской хроники.

— А иногда стоит. В этой «Карусели» спрашивают: не скрывает ли чего-нибудь полиция? Зачем служба окружного прокурора расследует обстоятельства смерти известного ученого в одном не столь отдаленном городке? Не является ли эта смерть более загадочной, чем казалось? Может быть, полиция что-то прохлопала и теперь тщательно это скрывает?

— И вот так ведется самое важное дело в городе? — грустно спросил рабби. — С помощью намеков в разделах сплетен, слухов, домыслов? А если секретарша Марвина Брауна и прочие его сотрудники увидят эту заметку и сразу сделают вывод, что он является подозреваемым в деле об убийстве, это что — тоже бремя исполнения гражданского долга, да? И все только потому, что он продал покойному страховой полис?

— Дело не только в полисе. Он еще продал вдове место на кладбище. И пытался засунуть покойника на кладбище куда подальше. И в этом чертовом деле, где нам почти не на что опереться, мы проверяем любое совпадение фактов.

— А Бен Горальский? Его подозревают потому, что он устроил Хирша на работу, а много лет назад они какое-то время были партнерами?

— И еще потому, что он тоже не был в синагоге. А судя по тому, что я слышал, Горальские крайне ортодоксальны и очень набожны. Довольно странно, что он не пошел в храм.

— Может, вы слышали также, что его отец был очень болен и Бен опасался за его жизнь?

— Не от вас, рабби, — сказал Лэниган, и потеплевшая было атмосфера снова остыла.

— Вы сказали, что вы прежде всего полицейский. Ну, а я прежде всего раввин. Мистер Горальский — член моей конгрегации, и я не представляю себя в роли человека, который вызывает его на откровенность, с тем чтобы потом передать информацию полиции.

— Вы хотите сказать, что если бы узнали, что кто-то из членов вашей конгрегации совершил убийство, вы не сообщили бы об этом полиции?