Пока небеса молчат - Регина Грез

Какой стыд! Миша неловко обнял меня, я спрятала лицо у него на груди и разрыдалась в голос. Давно никто не видел, как я плачу. Шадар бы скривился и ушел, но сначала отхлестал обидными словами. Рустаму тоже нельзя показывать, тотчас переймет настроение, будем реветь вдвоем.

Миша застал меня врасплох, сказалась усталость и тревога, да и он не совсем чужой – Миша. Я его знаю немножко.

Вот опять что-то странное шепчет над моей головой.

– Не бойся, Мариш, тебя никто больше не обидит. Слышишь? Никто больше не тронет. Я тебе обещаю.

Глава 23. Ветка черемухи

Мы прекрасно устроились в доме Тамары Ивановны. Рустамчик уже через три дня стал называть ее баба Тома (она научила), уверенно топал за ней кормить кроликов и кур, подружился со старой солидной Гердой, перестал хлюпать носом и даже немного округлился на личико.

А меня не оставляло смущение. Почему Тамара Ивановна так внимательна и заботлива? Приняла нас, как дорогую родню, отказалась взять мои деньги за проживание, обещала Рустамчика разговорить.

– У него глазки умные, к зиме он у нас начнет песни петь и стихи читать с выражением. Я его всему научу. Я умею.

Тамара Ивановна раньше заведовала в Малышах детским садом. Показывала фотографии и вырезки из районной газеты, где отмечали ее работу, хвалили методы.

– Детки – это же самое главное, Марьяночка. Как без деток жить? В них-то вся радость и смысл. Мы уйдем – детки останутся.

Иногда она казалась мне странной немного. Выключала телевизор, когда начинались новости или боевик. Со дня приезда считала меня членом семьи, причем общались мы исключительно на бытовые темы или вспоминали что-то из давней истории. Тамара Ивановна ни разу не спросила меня о родителях или муже. Она ограничила свой мир до размеров двора и с опаской выглядывала наружу.

Миша потом объяснил.

– Врачи говорят – результат стресса. Защитная реакция организма. Вытеснение чего-то там… А! Не важно. Может, просто возраст. Мать чудит иногда, ты не удивляйся. Хочет верить, что Рустам ее внук, так пускай. Тебе разве жалко?

Я смотрела на него испуганно, сердце заливала горячая волна. Теперь понимаю причину такой заботы.

– Но ведь это неправда!

– Ей надо кого-то нянчить-учить, пусть займется и тебе польза. Увидишь, парень, правда, скоро запоет.

Миша добродушно посмеивался, а мне хотелось зажмуриться. Не могла выносить его прямой взгляд, краснела, кусала губы.

– Ты не волнуйся. Она умеет с маленькими… еще бы работала, если б меня… – он кашлянул, прочищая горло. – Меня же тогда совсем разбитым привезли. Ну, с виду целый, а так… короче, долго отходил от контузии. Мать сидела со мной. А потом письмо твое получила. Спрашивает, кто такая Марьяна. Я говорю – девушка, которая меня спасла.

– Но все было не так! – ахнула я.

Миша устало покачал головой, закрывая глаза.

– Надо же было ей что-то сказать. Дальше-больше… теперь ты для нее – свет в оконце, а Рустамка – любимый внучок. Ей легче от этого, понимаешь?

– Вот женишься и настоящих внуков маме привезешь, – бормотала я.

– Это вряд ли, – тихо сказал Миша, прищурившись на облака, плывущие над ветвями большого раскидистого дерева с мокрыми, черными ветвями.

Когда листья пойдут, здесь все будет уютно и красиво. Скамейка наша спрячется внутри зеленого шатра. Я поймала ближайшую тонкую веточку с набухшей почкой, спросила Мишу, что это за растение.

– Черемуху не узнала? – усмехнулся он. – Ты потри кору и вспомнишь по запаху.

– Ой, не надо ломать!

– Можно мне тебя называть Маришей?

Неожиданно спросил, а сам сжимал двумя пальцами ветку и смотрел на меня в упор, чуть склонив голову. Больше не улыбался. Я растерялась, кивнула. А когда он попробовал обнять, дернулась в сторону и твердо сказала:

– Не делай так больше. У меня есть муж.

– Где он? – резко спросил Миша.

– Не знаю, уехал на заработки.

– Ты его любишь?

Я задержала ответ всего на секунду, на один удар сердца – хотела заглянуть в себя, но Миша поднял руки, словно запрещая мне говорить.

– Да все равно! Мне все равно. Я тебя вижу, и вот здесь тепло делается. Хочется дальше жить, ждать чего-то…

Он положил руку себе на грудь.

– Я тебя во сне видел. Еще там в Тугабе. Я не вру.

Меня охватил озноб, в глазах потемнело. Я подошла к Мише совсем близко.

– Это правда, что в Тугабе один человек ночью дал тебе оружие и рассказал, где держат русских солдат? На каком языке он с тобой говорил?

Миша пожал плечами, заметно напрягся.

– На нашем, как мы с тобой, только с большим акцентом, я еле понимал, чего хочет. Сначала думал, проверка.

– И как же поверил?

– Фу-фу-фу! – отрывисто выдохнул Миша, – а я рад, что ты сама начала. Я позже хотел на эту тему с тобой. Короче, он мне привет от тебя передал и спросил, не надоело ли дерьмо жрать и не хочу ли я кого-нибудь зарезать. И сунул нож. Хороший такой тесак. Потом в темноте собрал мне АК. Быстро, сука! Секунд за двадцать. Отомсти за Марьяну, говорит. Ее больше нет. Ну, мы пошли… Часового у ямы он сам снял, второго – я. Показал, как пройти к складу. А дальше все как в кино. Бах, трах – та-та-та-та… Не знаю, как выжил. Честно.

Миша очень замысловато выругался и покосился на меня.

– Прости.

– Это был Шадар, – чужим, сдавленным голосом сказала я.

– Кто? – нахмурился Миша.

– Шадар. Мой муж. Он хотел с Абдулем поквитаться. Я тут не причем. Я ничего не знала. Я слышала взрыв, мне сказали, что русских убили.

– Да мне просто повезло. Может, твоими молитвами. Я в госпитале думал о тебе, видел твои глаза. У тебя глаза красивые…

– Миша, не надо! Прошу тебя.

Я отчаянно замотала головой, ухватилась за ветку черемухи и случайно ее надломила.

– Ну, вот, теперь листочки не раскроются. Жалко.

– Да, фигня! – утешал Миша. – В банку с водой поставишь, еще и цветы пустит. Я люблю, когда черемуха цветет. Запах обалденный. Голова кругом идет. Уже скоро, в мае. Сама увидишь.

В эти выходные Миша остался ночевать в материнском доме, а не уехал в город, как бывало раньше. Я думаю, он из-за нас с Рустамом уезжал, давая возможность привыкнуть. Может, наш разговор у черемухи что-то изменил.

До вечера мы с Мишей больше ни слова друг другу не сказали, он ходил по двору задумчивый, хмурый, в сумерках долго гулял с собаками у реки. За ужином почти ничего не ел,