Правда выше солнца (СИ) - Герасименко Анатолий

– В конце концов… – Кувшин легонько позвякивал, касаясь стола. – В конце концов, нож полетел как надо. И воткнулся. Прямо отцу в ногу.

Акрион поднял глаза на Кадмила. Попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышла болезненная гримаса.

– Он был в саду. Я не видел. Промазал мимо дерева. И попал в отца. Сильно, глубоко. Кровь полилась. Он стал жутко ругаться, погнался за мной. Я убежал, спрятался за сараями. Долго сидел, боялся выйти. Только слышал… разное. Как Ликандр звал рабов, чтобы помогли искать. Потом – как мама кричала. Он её бил, наверное. А вечером она меня нашла. И сказала…

Он замолк: к столу подошла девушка с подносом. Поставила на стол налитый доверху кувшин, забрала у Акриона пустой. Улыбнулась ему, но улыбка осталась незамеченной.

– Сказала, что мне надо уехать на время, – продолжал Акрион, когда подавальщица ушла восвояси. – Пока отец не смягчится. Говорила ещё, что надо отогнать злых духов. Привела в маленькую комнату позади спальни в гинекее. Потихоньку, втайне ото всех. Зажгла лампы, заперла дверь. Пела какие-то стихи, так, что у меня в голове отдавалось… И всё, больше ничего не помню.

Он плеснул из кувшина в чашу, долил воды и залпом выпил. Взял с блюда краюху хлеба, стал отщипывать куски, глядя, как падают крошки на столешницу. Кадмил некоторое время наблюдал за его руками. «В любой миг, – думал он. – Надо быть настороже. Не зевать. И, пожалуй, пора успокоить этого мальчишку. Может, рассказать ему сказку? Ту, которую все Пелониды так берегут от черни».

Кадмил откашлялся и постарался устроиться на жёсткой скамье поудобнее. Смерть милосердная, отчего лидийцы не взяли в привычку лежать за столом?

– Царь Пелон был известен свирепым нравом, – начал он неторопливо, – но правил мудро и всегда повиновался воле богов. Народ любил Пелона, олимпийцы благоволили к нему, и несчастья обходили царя стороной. И всю Элладу заодно.

Акрион слушал, наклонив голову. Губы едва заметно шевелились, словно он повторял про себя слова легенды.

– Так продолжалось до тех пор, – продолжал Кадмил, – пока у Пелона не вышла ссора со старшим сыном, Фолием. Тот купил рабыню, а Пелон захотел её себе. Повздорили, сорвались, слово за слово – и взялись за мечи... В общем, Пелон убил отпрыска. И не раскаялся в содеянном, поскольку был уверен в своей правоте. Однако, понимая, что совершил преступление, царь решил умилостивить богов. То, что произошло дальше, уже выходит за всякие рамки. Он вырезал и сжёг на алтаре сердце Фолия. Сказав притом, что убил сына во имя олимпийцев, дабы принести в жертву самое дорогое. Но боги приношение не оценили. Быстро посовещались и прокляли Пелона очень интересным способом: он будет подвержен припадкам страстного гнева – вроде того, который испытал, поссорившись с Фолием. О каковых припадках будет потом смертельно сожалеть. И однажды падёт от руки собственного потомка. Такие дела.

Кадмил отпил из чаши. «Уже и закат скоро, – подумал он. – Сколько можно ждать?»

– Похоже, Пелону ещё повезло, – заметил Акрион. Он вроде бы пришёл в себя. – Кара могла быть гораздо страшней.

– Ну, когда Пелон умер – верней, был убит младшим сыном Диодором – то боги приготовили в Аиде специальное местечко, – сказал Кадмил, ухмыляясь. – Дух Пелона поставили по колено в реке, а над головой подвесили плодовые гроздья. Как только покойный царь нагибался, чтобы попить воды, она утекала, а, стоило ему выпрямиться, прибывала снова. Та же ерунда происходила с плодами: стоило ему потянуться... Ну, думаю, ты понял. Я недавно виделся с Аидом и среди прочего спросил, что там с Пелоном. Аид посмеялся и сказал, что тот в прекрасной форме. Ещё целую вечность простоит.

Акрион потёр лоб:

– Как Тантал?

– Именно, – кивнул Кадмил. – Тантал ведь тоже убил сына. И пытался обхитрить богов. Похожая легенда.

«И столь же кровавая, – добавил он про себя. – Одна из самых жестоких эллинских сказок. Надо быть по-настоящему тупым, суеверным говнюком, чтобы верить в такое. И оправдывать свои зверства божественным предопределением. Как это делал покойный Ликандр. Надеюсь, сын в него не пошёл».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Акрион взмахом ладони отогнал маленькую осу, жужжавшую над каплей подливки. Оса, гудя обиженно, взмыла в воздух, но по зрелом размышлении решила, видно, не ссориться с героем Аполлона и улетела прочь.

– Подумать только, – произнёс Акрион задумчиво. – Ещё несколько дней назад был обычным молодым актёром. Подающим надежды. Честным слугой Мельпомены. Думал, моё будущее – стихи и трагедии, маски и котурны. А теперь...

– А теперь ты должен отомстить за то, что так думал, – жёстко сказал Кадмил. – За то, что отняли твою судьбу, твою семью, царское наследство. За смерть отца, за изгнание, за колдовство, жертвой которого стал.

Акрион сдвинул брови, глядя безотрывно на собственные руки, сложенные в замок, нервно подрагивающие. Лицо стало напряженным, черты огрубели. Сейчас он был особенно похож на отца.

– Семела! – имя слетело с губ, как ругательство. – Что бы ни творил Ликандр, она виновата не меньше. Только как же мне её победить? Она, видно, могущественная колдунья, раз сумела такое со мной провернуть.

«Готов парень, – подумал Кадмил с удовлетворением. – Наконец-то перестал спрашивать, что ему делать, и задал правильный вопрос. Как победить? О, не переживай, малец. Дядя Кадмил обо всём позаботится. Уже позаботился, если начистоту».

– Не так уж велико её могущество, – ответил он небрежно. – Слабенький, можно сказать любительский уровень. Семела – дилетантка, просто талантливая и, гм, неразборчивая в средствах. Ей помогли ритуалы алитеи. Провела обряд, запытала насмерть дюжину человек, вызвала демонов. И только так сумела тебя околдовать.

– Снова алитея, – с отвращением произнёс Акрион. – Как может благородная женщина быть такой злодейкой? И как она смеет утверждать, что алитея угодна богам?

Кадмил значительно выставил палец:

– Только ты сумеешь остановить злодеяния. Обличи Семелу перед афинянами, как я сказал.

– Меня признаёт только Эвника. Я – никто, самозванец. А самозванец не имеет права ни обличать, ни мстить.

– Ты – исполнитель воли Аполлона, – сказал Кадмил с нажимом. – Всё, что сделаешь, будет сделано во имя его и от его имени. Так что не дрейфь, а лучше начинай продумывать речь. Да, кстати! Аполлон просил передать тебе вот это.

Он достал из-под скамьи тряпичный свёрток, который спрятал заранее – до того, как Акрион спустился обедать. Очень полезно приходить всюду немного раньше других. Впрочем, это несложно, если ты бог, и тебе требуется всего четыре часа сна в сутки. Пока Акрион отсыпался, намучавшись за ночь, Кадмил успел многое сделать. О, многое.

Свёрток глухо звякнул, заняв место между блюдом и кувшинами. Акрион, всё ещё хмурясь, развернул тряпки.

На свет появился меч в ножнах. Акрион обнажил его: обоюдоострый ксифос с листовидным клинком. Похожий на тот, который принёс смерть Ликандру – но только с первого взгляда. В отличие от эллинских мечей, грубо выкованных из тускло-серого железа, этот был отполирован, как зеркало, и сиял, точно горный лёд. Костяную рукоять венчало золочёное навершие затейливой формы.

– Отличная вещь, – одобрительно сказал Кадмил. – Легированная сталь, зонная закалка. И заточен так, что можно оскопить комара на лету. Вы, люди, научитесь такие делать очень нескоро.

– Он волшебный? – спросил Акрион.

– Ну-у... – протянул Кадмил. – Пожалуй, в некотором смысле да. Посмотрим. Оцени, кстати, каков он в руке.

Акрион вышел из-за стола, встал в стойку. Огляделся: не заденет ли мебель? Взялся покрепче за рукоять, рубанул воздух, как учили в эфебии, крест-накрест. Кадмил ощутил на лице гибельный ветерок от клинка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Девушка-подавальщица предусмотрительно спряталась за кухонную дверь.

– Эвге! – сказал Акрион, оглядывая ксифос. – Будто сам идёт!

– Баланс смещён к рукояти. Ваши ксифосы – малость неповоротливые штуковины. Этот половчей.

Акрион вернулся за стол. Надел через голову перевязь, вбросил клинок в ножны.