Когда засмеется сфинкс - Игорь Подколзин

— Ну и видик, господи! — задыхалась от смеха девушка. — Явление потасканного и влажного от слез раскаяния Христа народу. Что с тобой? — Она перешагнула порог и бросилась к нему в объятия. — Боже, ну и образина.

— Джинни, родная, — Фрэнк рванулся вперед, схватил ее в охапку и закружил так, что она поджатыми ногами задевала стены.

— Отпусти, сумасшедший! — Девушка уперлась руками ему в плечи. Волосы ее растрепались, с ног соскочили туфли. — Ты меня всю замочил. Задушишь же!

— Задушу, — задыхался от радости и нежности Грег. Наконец он поставил ее на пол и, зажав ладонями лицо, несколько раз крепко поцеловал.

— Когда ты приехала? Я так скучал. И здорово полинял, шляясь среди гробниц, пирамид и… фараонов в красных фесках. — Он обнял ее за плечи и повел в комнату. — Времени у меня в обрез, но выкрою полчаса и все-все расскажу.

Девушка остановилась посередине и огляделась.

— Да-а, — протянула она, вертя головой, — оставлять тебя одного нельзя — ты дичаешь, и если, как утверждают философы, когда-то труд сделал обезьяну человеком, то у тебя вопреки Дарвину эволюция идет в обратном порядке: чем больше работаешь, тем больше начинаешь смахивать на нашего волосатого пращура. Ну и ералаш. Л что там? — Она заглянула в спальню. — Ты валялся, не расстелив постели? Ну знаешь — это уже полная деградация личности. Что наконец произошло? Я оборвала телефон, но никто не отвечал.

— Телефон отключен. У меня много работы, я сейчас объясню. Мне так тебя не хватало.

— Потом, потом, Фрэнк. Я тоже безумно скучала. — Она обвила его шею руками и прижала голову к груди.

— Но это очень важно, родная, — начал он. — Ты только представь, Кребс в весьма тяжелом положении…

— Самое важное, я здесь и очень тебя люблю. — Она отстранилась и взъерошила его волосы. — Чудовище, поговорим после.

— Джинни, с отцом несчастье, он попал в большую беду. Я надеялся сегодня как раз и сообщить ему кое-что обнадеживающее, чтобы он попытался получить у своих сатрапов отсрочку хотя бы денька на два-три.

— Значит, ты так и не приступал к делам фирмы?

— Нет.

— А ведь еще до начала отъезда накопилось много папок с цифрой 1. Ты подумал, что клиенты могут поднять шум, а то и расторгнуть контракты?

— Нет, не подумал. Мне было не до них. Ты же понимаешь, дело идет о судьбе моего приемного отца.

— Понимаю. Но не следует забывать и о главном, о репутации конторы. Еще не случалось, чтобы кто-нибудь разорвал договор с нами или был неудовлетворен нашей деятельностью. Уж не воображаешь ли ты, что они придут в восторг от этой волокиты и, захлебываясь от альтруизма, повысят нам гонорар? Мы же сейчас в самом расцвете. Ведем много выгодных дел, и мне кажется неосмотрительным, оставив их, броситься, очертя голову, в какую-то мистическую и сомнительную авантюру.

— Какая же умненькая и разумненькая будет у меня женушка. Иногда я просто удивляюсь, кажусь сам себе ребенком, которого ты баюкаешь у груди. Как это ты до сих пор не села в мое кресло, клянусь, порядка было бы больше.

— О нет, мой дорогой, каждый хорош там, где он есть, кроме того — я женщина.

— Ну и что?

— А то, любимый, что позволено Юпитеру, не дозволено быку, или, если тебе угодно…

— Каждому свое?

— Вот именно, моя радость. Ты собираешься приступить к делам бюро или продолжишь легкомысленную погоню за какими-то таинственными эфемерными призраками?

— Но ведь речь идет о Кребсе и его семье. Я обязан помочь. — Фрэнк удивленно поднял брови. — Дело архисерьезное, ему грозят большие неприятности.

— Не фарисействуй, пожалуйста. Ты никому и ничем не обязан. А если будешь вести себя как мальчишка, то последуют неприятности ничуть не меньшие, — ответила она сухо.

— Джин, любимая, ну как ты не поймешь! Мы рискуем потерять часть доходов, а отец и его близкие окажутся на грани нищеты, в безвыходном положении, они же и теперь по горло в долгах.

— Это, конечно, печально, ты поможешь им, но не забывай и о фирме, вот что я хотела сказать. Впрочем, хватит, завтра утром на свежую голову все обсудим.

— Но мне надо поработать сегодня, я должен сообщить Кребсу результаты расследований, а мне думается, они весьма обнадеживающие. Если он отправится к начальству и, ссылаясь на мои выводы, выхлопочет, скажем, дней пять форы, то, я уверен, все кончится благополучно.

— Ты ничего и никому не должен. Сегодня мы будем наслаждаться жизнью. Я позвоню и сделаю заказ в ресторан, чтобы нам доставили сюда шикарный ужин, шампанского и виски мне, а тебе плебейское пиво. Согласен?

— Согласен, — безнадежно протянул Фрэнк…

Сквозь неплотно задернутые шторы, отбрасывая колеблющиеся лучи через всю спальню, пробивалось солнце. Грег лежал, заложив за голову руки, и смотрел в потолок на люстру-фонарь. Его переполняло расслабленное блаженство.

В ванной комнате слышалось журчанье воды и голос Джин. Она весело и фальшиво напевала модный шлягер.

«Это, очевидно, и есть счастье, — улыбаясь самому себе, думал Фрэнк, — вот такая блаженная, радостная беззаботность и любовь женщины, необыкновенная, сотканная из доброты, ласки и нежности. Когда сам ты здоров, молод и нет надобности думать о том, как бы ухитриться прожить грядущий день».

Закутанная в полосатую простыню, впорхнула Джин.

— Проснулся? Извини, родной, ты так славно спал, что я не решилась будить. — Она присела на край кровати и, нагнувшись, чмокнула его в щеку. — Но мне нужно бежать. Есть одно весьма срочное дело, не ревнуй и прости меня. Ничего тут не трогай — приберу сама.

— Отбрось ты наконец дела. — Фрэнк снова хотел обнять ее.

— Не могу. Извини, пожалуйста. — Джин пересела в кресло и стала быстро одеваться. — Потом, ведь мы договорились сегодня быть вместе. Я приеду часика через два, а то и раньше.

— Хорошо, малышка. Я жду, не задерживайся.

— Ну вот и чудненько. — Джин коснулась губами его лба и выскочила в коридор. — Я скоро вернусь, не скучай. Помни — люблю! Хлопнула дверь.

Грег поднялся и направился в ванную, но взгляд его скользнул по письменному столу.

— Черт возьми! — досадливо воскликнул он и схватился за голову. — Джин забыла включить телефон!

Фрэнк бросился к аппарату, путаясь в шнуре, отыскал вилку, сунул ее в розетку и торопливо набрал номер квартиры Кребса. Ответил низкий мужской голос — он узнал комиссара Фокса.

— Мистер Фокс? — удивился Фрэнк. — Как вы оказались там?

В трубке помолчали, потом комиссар, чеканя слова, произнес:

— Сегодня ночью, мистер Грег, точнее, в пять часов утра, инспектор Кребс покончил с собой…

— Он мертв?

— Мертвей не бывает.

У Фрэнка потемнело в глазах, горло перехватила спазма, вывалившаяся из рук трубка брякнула об стол, ноги стали ватными, и он опустился на пол…

— Как же это случилось? — еле шевеля губами, спросил Фрэнк.

Вдова Кребса сидела, невидящими сухими глазами уставившись в пространство, беспомощно положив на колени худые руки, с бугорками голубоватых вен. Из-под черной прозрачной косынки выбились спутанные седые пряди. Стив-младший еще не понимал, но чувствовал беду, притулился в уголке на маленьком стульчике, притих, как мышонок, и, каждую секунду готовый разразиться плачем, испуганными глазенками, часто моргая, смотрел на бабушку.

— Вы же знаете наше положение, — тихо проговорила она. — Невестка умерла три дня назад. За содержание и похороны счет составил две тысячи, да накопилось еще пять долгу. Просрочены взносы за квартиру, нас и теперь могут вытурить на улицу хоть сейчас. Позавчера там у них — она неопределенно кивнула — опять что-то произошло, я не знаю, он никогда не делился со мной служебными событиями. Вчера поздно вечером его вызвали к начальству, долго ругали, а потом объявили об увольнении без выходного пособия и пенсии. — Она поднесла платок к глазам. — То есть выбросили как старый сапог — это мне сообщил сам мистер Фокс. А куда он пойдет, ведь ему пятьдесят девять? Я ни о чем не догадывалась, он возвратился на рассвете, я не спала, еще спросила: подогреть ли ужин? Он ответил — не стоит. Подошел к кровати Стива, долго стоял молча, гладил его по головке, потом нагнулся, поцеловал, повернулся ко мне, сказал — береги малыша и ушел к себе. Спустя несколько минут, — она поднесла платок к лицу, из глаз хлынули слезы, — раздался выстрел, громкий-громкий, боже мой.

— Успокойтесь, — Грег обнял ее вздрагивающие плечи. — Не плачьте.

Глядя на бабушку, Стив заревел, подбежал к ней и уткнулся в колени.

Фрэнк чувствовал, его бьет мелкий противный озноб. Дрожали колени. Он не мог дышать. Мышцы лица сводила судорога, стучали, клацая, зубы.

«Какой же я негодяй, господи, какой подонок. В то время когда отцу было так тяжко и одиноко, я развлекался. Господи, какой же я подлец, безвольная гнусная тряпка, дрянь. Не настоял на своем, не позвонил и, отложив все, не поспешил на помощь». Грегу хотелось рухнуть на пол, кататься по нему, разрывать рот, кусая пальцы, и выть, истошно кричать.